Два вампира (сборник)
Шрифт:
— Здесь нет никакой статуи из черного гранита,— повторил он.
— Все, мне конец! — со вздохом прошептал я.
Ни один смертный не смог бы сейчас разглядеть Дэвида — слишком густой была окружавшая его тень. Но я видел его совершенно отчетливо. Высокий, сильный, он стоял спиной к окнам, сквозь грязные стекла которых почти не проникал уличный свет, отблески галогенных лучей играли на медных пуговицах его одежды.
— А кровь?
— Кровь есть. И твои фиолетовые очки валяются тут же. Великолепное свидетельство.
— Свидетельство чего?
Глупо было стоять вот так, почти у задней двери,
Место, где еще недавно стояла статуя, было пустым, и я даже не мог с уверенностью сказать, что его там было достаточно много. Вокруг царил хаос. Гипсовые святые... Иконы... Некоторые из них, самые древние, под стеклом. Прошлой ночью я не обратил внимания, как их здесь много. Развешанные по всем стенам, они поблескивали бликами отраженного света.
— Невероятно! Глазам своим не верю! — прошептал Дэвид.
— Не сомневался, что ты придешь в восторг,— мрачно отозвался я.— Наверное, я и сам испытал бы нечто подобное, не будь до мозга костей потрясен случившимся.
Дэвид внимательно изучал находившиеся в комнате шедевры, скользя взглядом по иконам и святым и вновь возвращаясь к тем или иным из них.
— Великолепные вещи... Это... Это... Это колоссальная коллекция, поистине выдающееся собрание! Ты понятия не имеешь, что представляют собой все эти предметы искусства и какова их истинная ценность! Я прав?
— Ну-у-у... Более или менее,— ответил я.— Не такой уж я полный невежда в искусстве.
— Хорошо. Что, например, висит вон на той стене? — Дэвид жестом указал мне на длинный ряд наиболее старых и явно очень ветхих икон.
— Там? Точно сказать не могу.
— Это Плат Вероники,— пояснил Дэвид.— Точные копии того знаменитого Плата, который бесследно исчез много веков назад. Предположительно во время Четвертого крестового похода. Вот эта — русская, безукоризненно выполненная. А эта — итальянская. Взгляни туда. Видишь возвышения на полу? Это остановки Христа на Его крестном пути.
— Он был буквально одержим поисками разных реликвий для Доры. Да и сам очень любил такие вещи. Русский Плат Вероники он как раз и привез для нее в Нью-Йорк в этот свой последний визит. Прошлым вечером они долго спорили из-за него, но Дора все-таки отказалась принять подарок.
Плат действительно был великолепен. А как подробно старался Роджер описать его Доре! Боже! Мне казалось, что я знаю этого человека с детства, что мы с ним не раз беседовали о собранных в этой квартире сокровищах и что сейчас каждая вещь несет на себе отпечаток его любви и заставляет меня вспомнить те его мысли, которые были с ней связаны.
Кальварии... Остановки Христа на крестном пути... Конечно же, я, как и любой добрый католик, хорошо знал, что они означают. С раннего детства я участвовал в ежегодных процессиях. Мы медленно двигались по полутемному приделу храма к распятию, словно повторяя путь Христа на Голгофу, и преклоняли колена на каждой из четырнадцати остановок, дабы прочесть соответствующие молитвы. Иногда этот путь страстей Господних совершал сам священник в сопровождении мальчиков, прислуживавших при алтаре, в то время как прихожане лишь молились вместе с ними, восславляя Господа нашего Иисуса Христа за Его великие страдания. Если мне не изменяет
память, Вероника подошла к Христу во время шестой кальварии, чтобы своим Платом отереть его лицо.Дэвид переходил от предмета к предмету.
— А это распятие... Оно такое древнее, что поистине могло бы произвести сенсацию и вызвать переполох среди искусствоведов.
— Но разве то же самое нельзя сказать и о всех других вещах, которые здесь собраны?
— Безусловно можно. Однако я говорю сейчас не о Доре и не о ее религии — я вообще не рассматриваю коллекцию с этой точки зрения. Я говорю о том, что каждый из находящихся здесь предметов представляет собой действительно выдающееся произведение искусства. Твое мнение абсолютно верно: мы не имеем права бросить их на произвол судьбы — это совершенно недопустимо. Вот, взгляни, эта маленькая фигурка датируется, вероятно, девятым веком. Она кельтского происхождения и поистине бесценна. А вот эта вещь, вполне возможно, вывезена из Кремля...
Он вдруг умолк и буквально застыл перед иконой, изображавшей Богоматерь с младенцем. Искусно стилизованная, как, впрочем, и все остальные предметы в коллекции, она показалась мне все же очень знакомой: младенец Иисус прижимается к матери, а с его ножки вот-вот упадет сандалия... Их окружают ангелы — они держат в руках миниатюрные символы будущих страданий Иисуса, словно тем самым предрекая его судьбу. А младенец пытается спрятаться от них в объятиях матери. Богородица с нежностью склонилась к сыну, нимбы над их головами соприкасаются, перекрывая друг друга...
— Полагаю, тебе известно главное отличие иконы от других видов живописи?
— Божественное вдохновение.
— Нерукотворность,— поправил меня Дэвид.— Считается, что икона — это творение самого Господа, отпечаток, сделанный им на том или ином материале.
— Подобно тому как его лик отпечатался на Плате Вероники?
— Совершенно верно. Все иконы сотворены Господом Богом — они своего рода откровения, выраженные в материальной форме. Есть мнение, что новую икону можно создать, просто приложив чистую основу к старой,— изображение магическим образом копируется на нее, и вот пожалуйста, появляется новая икона.
— Понятно. Ее как бы никто и не рисовал.
— Вот именно. Смотри, это оправленный в драгоценные камни фрагмент Креста Господня, а здесь, эта книга... Боже! Быть того не может! Да ведь это знаменитый Часослов, пропавший в годы Второй мировой войны!
— Дэвид, давай оставим на потом полную инвентаризацию и восторги. Хорошо? А сейчас надо решить, что со всем этим делать.
Я уже не испытывал прежнего страха, хотя время от времени невольно поглядывал на то место, где еще недавно стояла гранитная статуя.
Теперь я ни на йоту не сомневался, что это был дьявол, и опасался, что снова начну дрожать от ужаса, если мы немедленно не займемся чем-нибудь.
— Но как и где мы можем спрятать все это и сохранить для Доры? — спросил Дэвид.— Давай начнем с записных книжек и шкафов, попытаемся навести хоть какой-то порядок и разыщем книги Винкена. По ходу дела что-нибудь решим и выработаем план.
— Только не вздумай впутывать в это своих прежних смертных соратников,— неожиданно проворчал я.
Должен признаться, тон мой был не слишком вежливым и доброжелательным.