Два веса, две мерки (Due pesi due misure)

Марковальдо старался запутать свои следы, кружа и петляя по отделам магазина, прячась за спины то спешащих молоденьких служанок, то важных, укутанных в меха дам. И стоило одной из них за чем-нибудь потянуться — за желтой душистой тыквой или коробочкой с треугольными плавлеными сырками, — он тотчас же повторял их движение. Из репродукторов неслись веселые мотивчики, покупатели двигались и останавливались, следуя ритму, и в нужный момент протягивали руку, брали какой-нибудь товар и опускали в свою корзинку — всё под музыку.

Тележка Марковальдо уже ломилась от снеди. Ноги его несли все дальше и дальше, в те отделы, где было меньше покупателей; названия товаров становились все непонятнее; по картинкам на коробках и банках нельзя было с точностью определить, что это такое: то ли удобрение для салата-латука, то ли семена латука, то ли сам салат-латук, или яд для гусениц, уничтожающих латук, или приманка для птиц, которые едят этих гусениц, или же приправа для салата-латука или для жаркого из тех самых птиц… Как бы то ни было, Марковальдо прихватил две-три такие баночки.

Так он продвигался между двумя рядами прилавков, высящихся словно заборы. Вдруг дорожка оборвалась, и перед ним открылось широкое пустынное пространство, залитое неоновым светом, который переливался и сверкал тысячами бликов, отражаясь от кафельных плиток на стенах. И посреди этого безлюдного пространства стоял Марковальдо, один-одинешенек со своей тележкой, полной всякого добра, а в глубине виднелся выход и около него — касса.

Первым инстинктивным побуждением Марковальдо было броситься напролом, низко пригнув голову и толкая впереди себя тележку наподобие танка, удрать из супермаркета с добычей, прежде чем кассирша успеет дать сигнал тревоги. Но в ту самую минуту рядом с ним из другого прохода показалась тележка, нагруженная еще больше, чем у него, и кто же, вы думаете, ее катил? Его жена Домитилла! А с другой стороны выкатилась еще одна тележка, которую изо всех сил толкал перед собой Филиппетто. В этом месте сходились все проходы, и из всех проходов один за другим появлялись дети Марковальдо; каждый вез трехколесную тележку, наполненную доверху, как грузовой пароход. Каждому из них пришла в голову одна и та же мысль, и теперь, встретившись, они обнаружили, что собрали целую коллекцию — образцы всех товаров, какие только имелись в супермаркете.

— Папа, так, значит, мы разбогатели? — спросил Микелино. — Нам этой еды хватит на целый год!

— Назад! Скорее! Не приближайтесь к кассе! — вскричал Марковальдо, повернувшись налево кругом и прячась вместе со всем своим добром за прилавок… Потом он припустил без оглядки, согнувшись чуть ли не до земли, словно под огнем противника, спеша вновь укрыться в отделах магазина. За спиной гремело и грохотало: обернувшись, он увидел все свое семейство, которое, толкая тележки, мчалось за ним следом, как железнодорожный состав.

— Скорей, не то нас заставят заплатить целый миллион!

Супермаркет — это очень длинный запутанный лабиринт: там можно ходить часами. С такими запасами провизии Марковальдо и его семья могли бы, не выходя, провести целую зиму. Но репродукторы уже перестали передавать веселую музыку и грозно вещали:

— Внимание! Через четверть часа супермаркет закрывается! Покупателей просят поспешить к кассе!

Пора было избавляться от груза — сейчас или никогда. Едва раздался призыв репродуктора, толпу покупателей охватила лихорадочная, яростная спешка, словно это были последние минуты последнего супермаркета на земле. Люди в этой спешке уже не понимали, то ли им надо хватать все, что есть в магазине, то ли, наоборот, все оставить; одним словом, у прилавков возникла страшная давка, а Марковальдо с Домитиллой и дети воспользовались этим, чтобы положить все взятое обратно на прилавки или незаметно опустить в тележки других покупателей. Однако это возвращение товаров носило весьма беспорядочный характер: липучку для мух они положили на прилавок с ветчиной, а кочан капусты — среди тортов. Не заметив, что какая-то дама везет не тележку, а коляску с ребенком, они сунули туда большую, оплетенную соломкой бутыль красного вина…

Лишаться всех этих вкусных вещей, даже не попробовав их, было так мучительно, так больно — хоть плачь. И поэтому, если в ту минуту, когда они ставили на прилавок какую-нибудь баночку майонеза, им под руку попадалась гроздь бананов, они ее брали; то же самое происходило с нейлоновой щеткой, место которой в тележке тотчас занимала жареная курица. При такой системе тележки чем быстрее опорожнялись, тем быстрее наполнялись вновь.

Так семейство Марковальдо со всеми своими покупками поднималось и спускалось по эскалаторам, и на каждом этаже в конце прохода маячила, словно часовой, кассирша, нацелив на уходящих свою стрекочущую, как пулемет, кассу. А Марковальдо и его семья все кружили по отделам и этажам магазина — и иного пути не было. Теперь они напоминали зверей, которые мечутся в клетке, или заключенных в тюремной камере — пусть даже светлой и чистой, со стенами, выложенными разноцветным кафелем.

В одном месте кафельные плитки на стене были сняты, а в открывшемся проеме виднелась приставленная снаружи деревянная лестница; рядом валялись молотки и прочие инструменты плотников и каменщиков. Какая-то строительная фирма вела работы по расширению супермаркета. Рабочий день кончился, и строители ушли, ничего не убрав. Марковальдо, по-прежнему толкая перед собой тележку с продуктами, прошел сквозь проем и очутился в кромешной тьме. Но это его не остановило. А за ним двинулось все семейство со своими тележками.

Обтянутые резиной колеса тележек запрыгали по немощеной дороге, по кучам песка, затем по шаткому деревянному настилу. Марковальдо, с трудом сохраняя равновесие, продолжал путь по узкой доске, остальные тянулись за ним. Вдруг они увидели перед собой и позади, сверху и снизу море далеких огней, а вокруг — зияющую пустоту.

Оказывается, они катили тележки по мосткам строительных лесов, вровень с крышами семиэтажных зданий. Город лежал у их ног, сверкая освещенными окнами, яркими вывесками и снопами электрических искр, летящих из-под трамвайных дуг, а вверху, у них над головами, распростерлось небо, усыпанное сияющими звездами и красными огоньками на антеннах радиостанций. Доски лесов прогибались под тяжестью груза, и казалось, они вот-вот обломятся.

Микелино заплакал:

— Я боюсь!

Вдруг выступила из темноты тень. Это была огромная беззубая пасть, которая медленно раскрывалась, вытянувшись на длинной металлической шее. Подъемный кран! Он опускался откуда-то сверху, но на их высоте остановился, нижняя его челюсть находилась как раз на уровне мостков, где они стояли. Марковальдо нагнул тележку, вывалил все содержимое в разверстую железную пасть и зашагал вперед. Домитилла сделала то же самое. Дети последовали примеру родителей. Кран захлопнул пасть со всей драгоценной добычей и, с глухим скрежетом повернув шею, отодвинулся в сторону. А внизу зажигались, гасли и мигали разноцветные светящиеся надписи, призывавшие покупать товары только в этом огромном супермаркете.

ЧИСТЫЙ ВОЗДУХ

Перевод Л. Вершинина.

— Вашим детям, — сказал врач, — нужно дышать свежим воздухом где-нибудь в горах, побегать по лугам.

Он стоял между старыми кроватями, едва помещавшимися в полуподвальной комнатушке, где жил Марковальдо с женой и детьми, и его стетоскоп вдавливался промеж хрупких, как у птички, лопаток маленькой Терезы. Кроватей было всего две, а ребятишек шесть, четверо из них больные. Из-под одеял высовывались лишь ноги да головы; щеки у всех горели, глаза были воспалены.

— Луга — это вроде скверика на главной площади? — спросил Микелино.

— А горы высокие, как небоскребы? — спросил Филиппетто.

— А чистый воздух, он вкусный? — спросил Петруччо.

Длинный и тощий Марковальдо и его маленькая коренастая жена сидели друг против друга, облокотившись о старый, поломанный комод. Непроизвольно они всплеснули руками, бессильно опустили их и в один голос пробормотали:

— Нас восемь ртов, мы кругом в долгах, где уж тут путешествовать!

— Самым лучшим местом для них остается улица, — пояснил Марковальдо.