Двадцатое июля

— …что я хочу взять под свой контроль некоторые научные проекты, — закончил за него фразу Геринг.

— Совершенно верно. Мне неприятно напоминать вам, но данную миссию возложил на меня фюрер. Лично. Потому я хотел бы уточнить несколько моментов.

— Например?

Гиммлер не стал ходить вокруг да около. Просто набрал в легкие побольше воздуха и выпалил:

— Мне интересно знать, какую роль в дальнейшей истории Германии наследники фюрера отведут мне? Ведь, как я понимаю, научные проекты — это только начало. А что последует за ними?

Геринг нахмурился. Такого напора со стороны собеседника он не ожидал.

Рейхсмаршал предполагал, что «Фермер», как Гиммлера стали называть за глаза после приобретения им в двадцатых годах птицефабрики, будет вести себя менее строптиво.

Геринг медленно повертел бокал в толстых пальцах.

— Вы продолжаете выполнять свои прямые обязанности по обеспечению безопасности нашего государства. Вы с ними всегда прекрасно справлялись, и я не вижу ни одной достойной кандидатуры на ваше место. Теперь по поводу того, что я желаю взять под свой контроль все исследования, связанные с оружием «Фау». Это не есть недоверие к вам с моей стороны, отнюдь. Просто я желаю лично вникнуть в те процессы, которые происходят ныне вокруг вооруженных сил Германии. К тому же это направление имеет непосредственное отношение к сфере хорошо знакомых мне военно-воздушных сил. Вы согласны?

— Но кто будет нести охрану секретных объектов? — Гиммлеру очень кстати вспомнился совет Бормана ни в коем случае не отдавать охрану.

— Ваши люди, — легкомысленно отмахнулся Геринг. — Меня вполне устраивает качество их службы. Думаю, мы сработаемся. Кстати, у меня имеется ответное предложение. Хочу передать в ваше прямое руководство резервную армию. Попробуйте навести в ней порядок. Вычистить, как авгиевы конюшни. — Гиммлер удивленно вскинул брови. — Да, да, мой друг. Никто, кроме вас и СС, не сможет сделать это лучше. Тем более что после вчерашних событий я не склонен доверять ни одному генералу вермахта. И потому резервная армия должна находиться в железных и надежных руках. В ваших руках, мой друг.

Рейхсфюрер слушал домашнее выступление старого партийного товарища с горькой усмешкой. Он отлично сознавал: сменив контроль над сверхсекретным вооружением на мифическое руководство проштрафившейся армией, он существенно теряет ту полноту власти, которой добивался столько лет. Но другого выхода на данный момент не было. Либо сдаться на милость «Борова», либо распрощаться с жизнью. Гиммлер выбрал второе.

— Я справлюсь с этим поручением, господин рейхсмаршал.

— Другого ответа я от вас и не ожидал, друг мой.

«Неужели “Боров” начнет торговаться с союзниками? — неожиданно подумал рейхсфюрер, почти уже не вслушиваясь в пространную речь Геринга, непрерывным потоком льющуюся из его уст. — А почему бы, кстати, и нет? Теперь у маршала авиации есть с чем к ним идти. Но опять же при условии, что он действительно хочет закрыть Западный фронт. А если нет? Если он решил продолжить войну на два фронта? Кто знает, что скрывается в хитрой голове этого толстяка… Однако в любом случае мне теперь нужно искать новые пути к отступлению».

Геринг выдохся. Бокал опустел.

Гиммлер поднялся:

— Если не возражаете, я сейчас же отправлюсь в штаб резервной армии.

— А когда тело фюрера привезут в столицу? — Вопрос прозвучал столь неожиданно, что застал Гиммлера врасплох. («Далось им это тело! Сначала Борман, теперь “Боров”…»)

— К вечеру, — ответ вырвался сам собой. — К шести часам.

Геринг притворно тяжело вздохнул:

— Нужно устроить достойную встречу. Позаботьтесь о транспорте, а мы в шесть часов будем на аэродроме. — Геринг не стал уточнять, кого он имеет в виду под местоимением «мы>. Впрочем, он тут же перескочил на более приземленную тему: — И займитесь арестами, Генрих. Не жалейте никого. Никого!

…Гиммлер безучастно смотрел на дорогу, размышляя о последних словах Геринга. Что хотел он сказать своим пожеланием-напутствием? Никого не жалеть. В списке, которым руководствовался Мюллер, числились и его, Гиммлера, люди. Намек только на них? Или Геринг, как и Борман, тоже хочет заполучить министра внутренних дел в союзники? Игра становится интересной. Встает, правда, еще один вопрос: насколько свободно ему позволят контактировать с Западом? И не захотят ли перехватить уже сделанную работу? Вопросов больше, чем ответов. И пока никто не вспомнил о Канарисе, он должен обработать его первым. А там посмотрим, кто кому будет диктовать условия…

* * *

Тейлор протянул телефонную трубку командующему британскими войсками:

— Вас. — И, прикрыв мембрану рукой, тихо добавил: — Айк.

— Слушаю. — Монтгомери вложил в голос всю свою волю.

— Генерал, — Эйзенхауэр на том конце провода находился явно в недобром расположении духа, — почему ваши солдаты обстреливают самолет?

— Потому что это вражеский самолет, сэр.

— Немедленно прекратите, слышите?!

— Что прекратить?

— Стрелять по самолету!

— Вы понимаете, что от меня требуете?

— Это приказ!

Монгомери прикрыл трубку ладонью:

— Тейлор, его еще не сбили?

— Еще нет, сэр.

Генерал снова поднес трубку к уху:

— Мне вас очень плохо слышно… Очень плохая связь… Говорите хромче!

— Я вам приказываю прекратить обстрел самолета! — Эйзенхауэр уже буквально кипел.

— В таком случае, господин командующий, пришлите приказ в письменном виде.

— Вы что, издеваетесь надо мной?!

— Никак нет. Я просто не желаю брать на себя ответственность за то, что не сбил самолет-шпион противника.

— Какой, к черту, шпион?!

— А разве он летит не со шпионскими целями?

Эйзенхауэр замялся. Монтгомери прямо-таки кожей ощутил: сейчас в душе генерала происходит яростная борьба между желанием поскорее встретиться с представителями германского генералитета и ненавистью к нему, Монтгомери.

Все закончилось так, как и должно было закончиться на войне.

Тейлор вновь откинул полог палатки:

— Сэр, самолет сбит. С парашютами выбросились два человека.

Командующий посмотрел на трубку. Из нее доносились короткие гудки.

— Судя по всему, янки уже тоже узнали о воздушной катастрофе. Теперь, полковник, проконтролируйте выполнение второй части приказа: ни один из парашютистов не должен добраться до наших заокеанских друзей.

* * *

Ким, предварительно постучав в дверь, вошел в кабинет Старкова:

— Товарищ полковник, эфир буквально цифрит сообщениями. Только что передали: по берлинскому радио выступил Геббельс с заявлением…

— Гитлер сдох? — перебил начальник.

— Никак нет. Ранен.