Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
Шрифт:
Анна Алексеевна отвечает ему письмом, в котором предельно откровенно звучат ее любовь и преданность Петру Леонидовичу:
«9 сентября 1935 г., Кембридж
…Вы говорите в своем письме, что я должна сделать выбор, прийти к какому-то решению. Нет, мне нечего решать, моя жизнь — с Капицей, у детей своя собственная жизнь. Они смогут остаться в Англии, и, если что-нибудь случится с нами с обоими, я уверена, друзья Капицы присмотрят за ними. Это не волнует меня нисколько. <…> Весь вопрос в том, будет ли мое присутствие в России полезно для Капицы. Я не сомневаюсь ни на секунду, что ему персонально будет гораздо лучше. За тот год, что мы провели в разлуке, мы узнали и полюбили друг друга больше, чем за все 7 лет, которые мы были вместе. Все это так, но, может
Однако все дела постепенно уладились, и Анна Алексеевна смогла уехать в Россию. Она пробыла вместе с Петром Леонидовичем около полутора месяцев и возвратилась в Англию с твердым намерением переезжать вместе с детьми в Москву. Она, видимо, очень хорошо поняла, что в создавшейся ситуации дальнейшая борьба за возвращение Капицы в Англию бесполезна и для них обоих будет самое лучшее как можно скорее жить снова всем вместе.
Она феноменально быстро, менее чем за два месяца, «свернула» всю свою многолетнюю жизнь в Англии. Причем надо отметить, что она не только занималась упаковкой предметов домашнего обихода. Ей было необходимо уладить множество формальностей, решить дела с домом. Кроме того, она вместе с коллегами Капицы участвовала и внимательно следила за упаковкой и пересылкой в Москву оборудования Мондовской лаборатории и бумаг Капицы. И это было для нее самым главным. (Хочется в связи с этим вспомнить один эпизод, произошедший много десятилетий спустя. В созданный Анной Алексеевной Мемориальный музей П. Л. Капицы как-то забрались воры. Они унесли несколько фотоаппаратов Петра Леонидовича, коллекцию старинных монет. Придя в музей после этого события, Анна Алексеевна не очень огорчилась пропажам. Она только повторяла: «Какие „благородные“ воры. Они не причинили никакого вреда приборам Петра Леонидовича. Ведь это самое ценное в нашем музее».)
Уезжая из Кембриджа, Анна Алексеевна очень хорошо понимала, что если «материальная составляющая» жизни Капицы и будет благополучно улажена, то он все равно будет очень страдать из-за своей изоляции от всего научного сообщества. Она уже и раньше писала об этом в письмах к друзьям и коллегам Петра Леонидовича:
«…Капица не представляет собой индивидуальный случай, но отражает собой положение всей русской науки, которая сильно страдает из-за узконациональной политики нашего правительства. А эта политика проистекает из полного игнорирования научного мира. <…> Ученые России очень страдают от их изоляции от остального мира». (Из письма Н. Бору, 25 мая 1935 г.); «…Очень грустно видеть, как рвутся все связи между Капицей и британской наукой, одна за другой. Я не думаю, что Капица когда-нибудь сумеет забыть, как разумно и замечательно с ним обходились в Англии. Я испытываю громадную признательность, в первую очередь лорду Резерфорду, а также Кембриджскому университету и Королевскому обществу, двум великим организациям, которые в своем стремлении к научным целям поднялись выше национальных барьеров и приняли Капицу, иностранца, основываясь только лишь на его достоинствах…» (из письма Ф. Смиту, 26 июня 1935 г.).
Перед отъездом по просьбе Петра Леонидовича Анна Алексеевна пишет главному редактору Nature Р. А. Грегори:
«21 декабря 1935 г., Кембридж
…Я Вам пишу по просьбе моего мужа проф. Капицы. Мне бы хотелось знать, найдете ли Вы возможным вставить в один из ближайших номеров Nature небольшую заметку о том, что проф. Капица собирается работать в дальнейшем в Москве, и дать его новый адрес.
В прошлом году в Nature была заметка о его задержании в Москве. (Вам, может быть, интересно узнать, что в России в целом ряде номеров Nature эта заметка была вырезана!) Для Капицы было бы очень важно, если было бы отмечено изменение его адреса в Вашем научном журнале, имеющем самое широкое распространение.
Пока ничего нельзя сказать о новой лаборатории, она еще
в нерабочем состоянии, и я знаю, что Капица не любит говорить о будущих планах до их материализации. В последние несколько месяцев отношения Капицы с правительством укрепились настолько, что он счел возможным начать работу в Москве. Но он не изменил своего отношения и по-прежнему считает, что способ, с помощью которого его заставили работать в Москве, неправильный.Нигде он не будет так счастлив, как был в Кембридже. <…> Только его непоколебимая позиция заставила наше правительство осознать, что бесполезно пытаться его запугать и единственно, что возможно — это рискнуть ему доверять.
Я пишу Вам все это, потому что Капица всегда отзывался о Вас с большим уважением и потому что я знаю, что Вы проявляете интерес к жизни в России…»
Выполнив поручение Петра Леонидовича, она, вероятно, уже по собственной инициативе, пишет в тот же день еще четыре письма ведущим физикам в разные страны — Бору, Ланжевену, Мейтнер, Сигбану. Во всех письмах Анна Алексеевна более или менее подробно сообщает о теперешнем положении Капицы и просит поддержать его в новой жизни на новом месте, не забывать его, писать ему.
«21 декабря 1935 г., Кембридж
Дорогой Профессор Бор,
У Капицы дела лучше, и я надеюсь, что очень скоро он снова будет работать. Он пришел к компромиссу с советским правительством относительно лаборатории. Наше правительство согласилось закупить все оборудование из Англии. Резерфорд, после приватных переговоров с Капицей, показал свою обычную широту мысли и убедил все заинтересованные стороны, как, например, Королевское общество и Университет, согласиться на перевозку оборудования.
Однако душевное состояние Капицы вызывает беспокойство, он очень неуверен в себе, не уверен, хватит ли у него сил продолжить борьбу за свои права, он чувствует себя совершенно изолированным от всех своих зарубежных коллег. По моему мнению, в настоящий момент очень важно показать ему, что его друзья не только не забыли его, но будут следить с симпатией и интересом за развитием его исследований в новой обстановке.
Я прошу всех его друзей помнить это и сделать все, чтобы восстановить в нем уверенность, необходимую для работы и жизни. Я не сомневаюсь, что переезд в Москву его приборов и возможность вновь работать, а также поддержка его друзей помогут ему преодолеть все трудности.
В начале января я возвращаюсь в Россию с мальчиками…»
В прошедшие месяцы в письмах Анны Алексеевны часто прорывалась досада на то, что Поль Ланжевен не хочет активно бороться за возвращение Капицы в Англию. Но это уже в прошлом, а сейчас она понимает, как важна для Капицы поддержка такого выдающегося ученого и большого друга.
«21 декабря 1935 г., Кембридж
Дорогой господин Ланжевен,
Пишу Вам, потому что знаю, что Вы будете рады, что дело Капицы почти закончено. Говорю почти, потому что, даже если советское правительство и стало обращаться с Капицей более прилично, оно еще далеко от того, чтобы оказать ему полное доверие.
Рада сообщить Вам, что они нашли компромисс. Правительство согласилось с мнением Капицы, что он не сможет восстановить заново в Москве все приборы и что самое лучшее — это купить кембриджскую лабораторию. Правительство согласилось предоставить Капице свободу действий. Он написал Резерфорду и попросил его помочь в этой покупке. Резерфорд, со своей стороны, убедил Королевское общество и Кембриджский университет, заинтересованных в этом деле.
В Москве для приема всех этих приборов был построен институт. Теперь дело за Капицей — работать и доказать свою добрую волю. К сожалению, он часто в состоянии неуверенности в себе, неуверенности в том, что все наладится. Вот почему я обращаюсь ко всем его друзьям с просьбой дать ему почувствовать, что все его друзья за границей понимают, насколько это для него трудно начать все с начала, и, кроме того, что он не будет забыт своими зарубежными коллегами.
Пишите ему, дайте ему понять и почувствовать, что у него по-прежнему есть друзья во Франции. Сейчас более чем когда-либо это ему необходимо.
Я абсолютно уверена в том, что спустя год или два отношения между Капицей и нашим правительством станут не просто нормальными, но и дружескими. Совершенно очевидно, что для русской науки очень важно иметь такого человека, как Капица. Он не только выдающийся ученый, но для него вопрос интернационализма в науке не пустое слово, а дело всей жизни…»