Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
Шрифт:
«1 апреля 1937 г., Париж
…Письмо твое с печальным известием получила. Очень жаль Ольгу Иеронимовну, ведь она была еще полна сил. Очень жаль дорогого Петю, и брата его, и Ленюшку…»
«12 апреля 1937 г., Париж
…Я думаю, что мысль повидаться со мной на берегу моря оставлена тобой как трудная. И очень дорого стоит путешествие. Видно, придется еще немного подождать…»
«26 июля 1937 г., Париж
…С интересом читала о летчиках, перелетевших через Северный полюс. Их только что чествовали в Париже [126] . Вообще, читаем и здесь газеты и всем интересуемся».
«3 ноября 1937 г… Париж
…Получила
126
Речь идет о первом в мире беспосадочном перелете через Северный полюс Москва — Портленд (США), совершенном В. П. Чкаловым, Г. Ф. Байдуковым и А. В. Беляковым.
Как хорошо, что вы ездите на дачу всякий выходной день. Очень рада, что Емельян Иванович у вас, а Настасья Михайловна приедет скоро? Поклонись им от меня. <….> Мы послали тебе два письма о выставке, думаю, что первое письмо пропало, п.ч. ты просишь написать о ней. Мы опять были на выставке [127] , но народу было так много, что трудно было осматривать. Очень красива выставка при ночном освещении, теперь темнеет рано, и тогда все зажигается и все павильоны очень эффектно освещаются…»
127
Всемирная выставка 1937 года в Париже.
«6 февраля 1938 г., Париж
…Сережино письмо очень интересно. Я очень много узнала о его школьной жизни. Он очень развился. Маленький мой Андрюша уже пишет, а как с его глазами, не трудно ему учиться? <…> За Парламентом следим, покупаем „Правду“. Вам, конечно, интересно все воочию видеть. Я теперь очень обеспокоена судьбой героев на дрейфующей станции Папанина. Все время за ними слежу, это что-то легендарное по героизму. Вообще все эти экспедиции в Ледовитом океане и перелеты через Северный полюс поразительны по выносливости, стойкости и героизму. Только бы их вовремя сняли…»
«17 марта 1938 г., Париж
…Ты меня спрашиваешь о Сереже, не трудно ли мне будет его пребывание у меня, если ты пошлешь его для лечения горла на море. Мне, конечно, это не трудно, буду очень рада, так что вопрос не во мне. Ты писала это раньше, чем произошли важные события в Европе, то есть захват Гитлером Австрии, а это чревато большими последствиями. Аппетиты у Гитлера велики, и если он покусился на Чехословакию, то и Франция будет на это реагировать. В такое смутное время опасно семьям разъединяться. Считаю это главным препятствием для приезда Сережи. Думаю, что теперь и ты думаешь иначе и вряд ли захочешь его присылать…»
«2 ноября 1938 г., Париж
…Еще раз благодарю тебя и милого Петю за книгу Грабаря [128] . Я ее с большим удовольствием прочла, много имен в ней мне знакомо, это хроника последних пятидесяти лет, очень было интересно, да и пишет он прекрасно. Какая у него любовь к искусству, какая трудоспособность и разносторонность. Вот пример для молодежи. Спасибо за журнал „На стройке“. Было интересно посмотреть всех этих детей и виды Артека. <…> Ваши героини-летчицы [129] меня очаровали, их простой чудесный рассказ о перелете, о посадке и блуждании в тайге. Были ли вы в Ленинграде на 75-летии папы? <…> Если выйдет биография П. М. Третьякова, которую хочет издать его дочь, то пришли ее. Получила письмо от Марии Павловны (Боткиной-Третьяковой из Сан-Ремо. — Е. К.), у них была паника в ожидании войны, положение французов там было очень неприятное, теперь все успокоилось…»
128
Грабарь И. Моя жизнь. Автомонография. М.—Л. 1937.
129
Речь идет о М. М. Расковой, П. Д. Осипенко и В. С. Гризодубовой, совершивших беспосадочный перелет Москва — Дальний Восток.
«14 февраля 1939 г., Париж
…Сегодня празднуем день рождения Сережи, думаю, что и вы этот день не забыли…»
«30 марта 1939 г., Париж
…Очень мне было интересно твое письмо о юбилее папы, спасибо, что все подробно написала мне. Одно только забыла написать, что и как папа отвечал, удачно ли. <…> Вчера были у меня визитеры, которых не ожидали. (Из письма М. И. Сабининой:„Получила мамми утром письмо, что мадам Дирак с мужем в Париже (Дирак делал четыре доклада математических) и Джон (Кокрофт — Е. К.), и что все хотят прийти ее повидать. Мы их поили чаем. <…> Конечно, сразу начали говорить о том, будет ли война. Эта тема теперь у всех — от мала до велика“.) Жена Дирака мне очень понравилась, она и Джон писали тебе, но не получили ответа. Дирак все такой же. Велел сказать, что у них все хорошо в семье…»
«12 апреля 1939 г., Париж
…Мы собираемся уехать на юг к 1 мая и надеемся, что внешние обстоятельства нам не помешают уехать, хотя время очень тревожное, и кто его знает, не загорится ли война, а тогда надо сидеть дома…»
«5 мая 1939 г., Ментон
…Вот мы и в Ментоне. <…> Если в мире будет все спокойно и войны не будет, то мы здесь собираемся прожить до осени…»
«8 сентября 1939 г., Ментон
…О нас что тебе сказать. Мы застряли здесь. <…> Пока здесь все спокойно. <…> Нам очень жаль, что мы не попадем к себе в Париж, в нашу уютную квартирку, но в Париж сейчас не хочется. <…> Вот, дорогая Анюточка, приходится переживать еще войну. Ты о нас не беспокойся…»
«20 сентября 1939 г., Ментон
…Пиши, когда сможешь, но вряд ли можно писать часто. <…> Мы пока устроены, но оставаться равнодушным к событиям нельзя, за всех сердце болит. Ты пишешь: хорошо, что мы вдвоем, да, это большое счастье. И ты знаешь, что Вава (М. И. Сабинина — Е. К.) любит меня незаслуженно с моей стороны и заботится как самый близкий человек…»
«3 октября 1939 г., Ментон
…Будь спокойна о нас. Мы здоровы и всем обеспечены. <…> Останемся здесь на неопределенное время, может быть надолго. Сейчас заняты вязанием свитеров…»
Елизавета Дмитриевна отправила еще 3 открытки, последняя из которых датируется 9 ноября 1939 года. На этом связь прервалась на долгие военные годы…
«18 марта 1945 г… Париж
Дорогая моя Анечка, получила 7 марта твою телеграмму, так была рада и счастлива, ведь это первое о вас известие за четыре года (на телеграмму не ответила, это стоит 250 франков, а я 17 февраля отправила вам письмо). Мария Ивановна, как и прежде, живет со мной, и мы все эти 4 года прожили с ней в деревне на роли хозяек одной усадьбы. Там мы работали. Теперь мы вернулись в Париж и сидим без работы. У меня оставались деньги, но я их еще долго не смогу получить. Вот наше положение. Не думай, что мы очень нуждаемся, но находимся отчасти в затруднительном положении. Я очень постарела, ведь мне уже 77 лет. Правда, я слышу, вижу и хожу хорошо, но я очень похудела и имею вид старушки. Мария Ивановна устала за эти годы. Постоянно думали обо всех вас и утешались, слушая радио из Москвы, а теперь и этого нет. Но мы не унываем и надеемся увидеться со всеми любимыми…»
Письмо отправить не удалось и через некоторое время Елизавета Дмитриевна продолжает:
«31 мая 1945 г.
Дорогая Анечка, как видишь, письмо это, написанное в марте, не удалось отправить, почта еще не действовала. Теперь почтовое сообщение между Парижем и Москвой налажено, и я жду от тебя подробного письма обо всех вас и о том, как вы пережили тяжелые годы войны. Наше счастье было, что мы уехали в деревню, там было лучше, чем в Париже. <…> Этой зимой еще будет трудно жить, ведь после войны жизнь во Франции еще не наладилась. Нет угля, все сильно вздорожало, и продовольственный вопрос очень серьезен, всего недостает. Живем по продовольственным карточкам, которые пока не улучшились. Все же мы обе здоровы, ведь мне в июле (25) минет 78 лет, года большие, но я еще бодра. Мария Ивановна утомилась за эти годы, и этой зимой мы были рады пожить у себя на Crespin [130] . В деревне зимой было трудно…»
130
Адрес Е. Д. Крыловой в Париже: 11, Rue Crespin du Gast XI.