Дважды не живут
Шрифт:
– Ну что, слышишь?!
– Да уж, – ответил Танцор. – Стихия. Не поубивают вас там? Насколько я понимаю, пути к отступлению отрезаны?
– Да, сейчас должен приехать Степанов с омоновцами. Только бы два мои бугая продержались до этого момента.
– Слушай, пока тебя там не убили, может, поговоришь со Стрелкой? У нее к тебе дело есть. В трубке возник Стрелкин голос:
– Следопыт, ты ведь у нас большой спец по Паскалю. Так, нет?
– Говори скорей, не слышишь, что делается? – ответил Следопыт, ерзая на стуле и одновременно слушая телефон и изменения рокота толпы. Пытаясь понять, что же там, перед дверьми и под окнами, происходит.
– Ладно.
– Сделаю, сделаю! Если жив останусь!
– Брось истерики закатывать. Ты ведь в декабре и не в такой заварухе уцелел. Тебя, я слышала, менты должны вывезти. Так?
– Да, если продержимся до их приезда.
– Кончай, блин, еще раз говорю! В общем, так, сразу же давай к нам. Тут конкретней и поговорим. Идет?
– Слушай, а куда мне своих-то девать?
– Каких своих? – не поняла Стрелка.
– Да бухгалтершу, охранников и актера.
– Ты, я смотрю, совсем от страха ум потерял! Гони их на хрен!
– Так рассчитать надо, книжки оформить, – продолжал бубнить в трубку Следопыт, испуганно озираясь.
– Господи, какие еще книжки?!
– Трудовые.
– Танцор, – завопила на всю окрестность Стрелка, – да он сейчас безумнее своих клиентов! – Потом сделала паузу и согласилась: – Ладно, привози и своих недоделков. Все, ждем.
И положила трубку.
Следопыт сделал то же самое.
А потом выдернул телефон из розетки и засунул его в коробку.
Все стали напряженно ждать эвакуаторов.
Наконец-то вдалеке возникла сирена. И начала приближаться. Несомненно, милицейская, избавительная.
Через три минуты послышался зычный ментовский рык: «А ну, посторонись, граждане. Сейчас мы во всем разберемся. Жуликов под арест. А вы будете показания в суде давать. Так что завтра в это же время сюда подойдете. С паспортами, будем свидетелей переписывать». Толпа загудела уже совсем по-другому – радостно.
Распахнулась дверь, и четверо омоновцев с полной боевой выкладкой впихнули в комнату охранников, на которых невозможно было смотреть без слез. У одного была рассечена бровь, у второго из носа текла кровь. И, несмотря на то, что на обоих были надеты стандартные черные куртки и брюки, создавалось впечатление, что их только что ощипали и собирались кинуть в котел с кипятком.
Последним, с традиционной следовательской папочкой, вошел Степанов. И плотно прикрыл за собой дверь.
– Значит так, – сказал он, словно был при исполнении, – вначале рассчитайся с бойцами.
Следопыт вытащил стодолларовую бумажку и протянул Степанову.
– Не мне, – сказал тот раздраженно, – я с друзей деньги не беру. Бойцам, говорю. Но это только на бензин. А еще на горючее.
– Не понял, – удивленно поднял брови Следопыт, который все еще был напуган до неадекватного восприятия реальности.
– Каждый из них выпивает по литру виски. Итого четыре литра. Это стоит двести пятьдесят баксов. Округляем до трехсот. Потому что еще закусить надо.
– Ну это уж слишком!
– Если слишком, тогда мы поехали, а ты сам разбирайся с этой публикой.
И тут Следопыт понял, что до публики дело не дойдет. Во всяком случае, для него. Потому что его прямо сейчас задушат двое охранников. А Нина
выцарапает глаза уже у мертвого, задушенного. Поэтому отсчитал еще три бумажки и дал. На том и поладили.Степанов скомандовал: «Руки за спину! И не трепыхаться у меня! Шаг влево, шаг вправо – и очередь промеж ушей!»
Впереди пошел омоновец с выставленным вперед стволом автомата. За ним пошел Степанов с папочкой. За Степановым пошел второй омоновец с ящиками с аппаратурой. За ним гуськом проследовали преступники с понурыми головами и в наручниках. Замкнули шествие еще два омоновца, которые артистично, словно на съемках крутого боевика, то и дело тыкали автоматными дулами в спины ощипанных охранников.
Всех погрузили в ментовскую каталку и повезли в неизвестном направлении, завывая сиреной и сверкая проблесковым маяком. Спецоперация, однако!
Несчастных акционеров «МММ» с легкостью одурачили и на сей раз.
Однако Лене Голубкову, то есть несчастному актеру Юре, кто-то все же умудрился врезать по голове пивной бутылкой. К счастью, била, несомненно, некрепкая старческая рука, в связи с чем раненого даже не затошнило. Правда, вполне вероятно, что у хронических алкоголиков, к числу которых принадлежал Юра, какие-то свои, специфические, симптомы сотрясения головного мозга.
Вначале тихий московский дворик всполошила милицейская сирена. Потом, видимо, поняв свою неуместность, замолчала. И через две минуты затрезвонил дверной звонок – часто и настойчиво.
– Что за ментовские повадки у нашего друга, – сказала Стрелка и пошла открывать.
На пороге стояли члены преступной инкорпорейтид и сопровождавший их следователь Степанов.
– А, милости просим! – глумливо воскликнул Танцор. – Пламенный привет работникам частного бизнеса!
Потом вгляделся в затравленные лица и понял, что малость перегнул палку:
– Ладно, рассаживайтесь, чайку с устатку. А ты, Следопыт, оформляй свои идиотские книжки и дело с концом.
Следопыт достал из бокового кармана четыре трудовых книжки, что-то в них быстро нацарапал, размашисто расписался и стал растерянно хлопать себя по карманам: «Где же, блин, печать-то?»
Бухгалтерша Нина вытащила из левой половины бюстгальтера печать, из правой – металлическую коробочку с губкой, пропитанной чернилами, и протянула шефу. Тот в последний раз с содроганием посмотрел на то место, откуда были извлечены сии орудия канцелярского труда, подышал на вырезанные на деревяшке буковки, словно они были живые, озябшие на морозе, и четырьмя решительными ударами печати превратил своих бывших сотрудников в безработных.
Правда, обошелся он с ними более чем порядочно. Дал каждому по сто долларов выходного пособия.
– Ну, с Богом! – сказал им на прощанье Следопыт. – Не поминайте лихом и не закладывайте ментам!
– Стой, – воскликнул Танцор, – а этот куда же, Леня Голубков? Его же сейчас поймают и отметелят как следует.
Актер Юра пошел в ванную, пробыл там минуты три, смывая грим, а когда вернулся, то Танцор с абсолютно неприличным хохотом повалился на пол и стал сучить ногами:
– Ой, блин, держите меня, на хрен! Да что же это такое делается-то! Да как же он столько лет прожил, и ему никто яйца не отрезал! Не-мо-гу, бли-и-и-и-н! Все с недоумением посмотрели на эти корчи. Наконец Танцор успокоился, встал, отряхнулся и совершенно серьезно сказал: