Две дамы с попугаем
Шрифт:
— В замке все было без перемен, если не считать того, что за время их отсутствия боковую дверку в церковь кто-то опять закрыл, а подергав ее, Надежда убедилась, что и запер. Алка немного расстроилась — она уже представляла себе, как они с фонариком и сухарями отправятся в подземелье и, может быть, встретят там Бледного Эрика в новом саване, а подземелья заперли перед самым носом.
— Не огорчайся раньше времени, — Надежда направилась к главному входу. — Значит, та дверь на галерее будет открыта.
Они поднялись на хоры и убедились, что Надежда оказалась права — маленькая дверка на галерее была открыта.
— Р-ренессанс!
— Кеша, надо будет заняться твоим образованием. Готику с ренессансом попугай твоего возраста уже не должен путать, — укоризненно заметила Надежда.
Алка воспринимала обиды попугая как свои собственные:
— Я считаю, что намеки на возраст абсолютно неприличны. Не говоря уже о том, что Кеша еще достаточно молод для попугая.
— Алка, я вовсе не обижаю твоего попугая, ты лучше смотри под ноги.
Замечание было очень своевременным: впереди по курсу в полу коридора зиял узкий и очень глубокий колодец. Надежда остановилась и посветила фонариком внутрь. Луч не достигал до дна.
— Что это? — испугалась Алка. — Ловушка?
— Может быть, ловушка для великовозрастных авантюристок с попугаями, вроде нас с тобой, а скорее всего — комната, которую хозяин замка предлагал скучным или, наоборот, слишком болтливым гостям, когда ему надоедала их компания. Некоторые особенно гостеприимные хозяева для пущего комфорта на дно такого колодца запускали какого-нибудь хищника, льва там или пантеру — у кого на что денег хватало.
— Ужас! — содрогнулась Алка. — Хорошо, что ты заметила эту дыру.
— Сникер-рс! Съел — и пор-рядок! — совершенно не к месту завопил Кеша.
— Кеша, средневековая архитектура плохо действует на твои умственные способности!
— Лекар-рство… вимпоцетин! — парировал оскорбленный попугай.
Осторожно обойдя колодец, дамы продолжили свое опасное путешествие. Коридор начал полого спускаться, затем спуск стал круче и постепенно превратился в достаточно крутую каменную лестницу. Надежда шла впереди, внимательно осматривая каждую ступеньку, Алка тащилась сзади, похрустывая сухарями.
— Опять лестница!
— Алка, не останавливайся! Спускаться — не подниматься. Мы же были наверху, на галерее, значит, должны идти вниз.
Лестница закончилась, и дамы оказались в небольшой квадратной комнате без окон и дверей. Дальше идти было некуда.
— А теперь что? — с интересом осведомилась Алка.
Надежда рассердилась и хотела было ответить, что она не Иван Сусанин и понятия не имеет, куда они зашли, как вдруг позади них и несколько вверху, то есть там, откуда они спустились, раздался звук, удивительно напоминающий звук закрывшейся двери. Надежда оттолкнула Алку и буквально взлетела по крутой каменной лестнице. Звук не обманул: там, откуда они спустились, там, где начиналась лестница и где следовало быть темному сырому коридору, была плотно закрытая, обитая железом дубовая дверь. Две немолодые авантюристки и говорящая птица были надежно заперты в плохо проветриваемом сыром подземелье.
Осознав этот факт, Надежда медленно спустилась вниз, осветила темную тесную камеру со своей старой подругой посредине и спросила безнадежным голосом:
— Алка,
ты сухари еще не все успела сожрать?— А что? — спросила Алка с набитым ртом.
— А то, что эти сухари — наша последняя пища в этой жизни. Нас заперли, выхода я не наблюдаю. Батареек в фонарике хватит часа на два… ну если экономить, то подольше. Сухарей… при твоем аппетите… Есть еще, конечно, Кеша… — закончила она задумчиво.
— Па-а-прошу! — возмущенно завопил-попугай. — Р-руки вверх!
— Да ладно тебе, я пошутила.
— Ты еще можешь шутить в такой критической ситуации?!
— Чувство юмора — это наше последнее оружие. Мы не должны терять его ни при каких обстоятельствах.
— Ну и чем оно тебе сейчас поможет, твое хваленое чувство юмора? Дверь откроет? Стену сломает? Накормит наконец?
— Ладно тебе, все про еду да про еду.
Мы же обедали совсем недавно.
— Да как мы там обедали… хозяин со своими саванами и привидениями так голову заморочил, что я к еде почти не притронулась. Если бы знала, что это последний мой обед… — Аллины глаза наполнились слезами, казалось, еще минута — и она зарыдает.
Положение спас Кеша, истошно завопив:
— Что попало я не ем! Мой любимый р-рис Ангстр-рем!
— Да, Кеша… — задумчиво проговорила Надежда. — Нет здесь твоего любимого риса. Придется есть что попало.
Надежда начала тщательно обследовать стены каземата, освещая их фонариком сантиметр за сантиметром. Алла постанывала и давала неквалифицированные советы. Кеша уныло сидел в своей тесной походной клетке и чистил перья.
— Надь, а Надь! Давай Кешу из клетки выпустим, пусть хоть по этой… камере полетает, а то совсем птица зачахнет без движения.
— Не успеет, — машинально ответила Надежда, — а впрочем, выпусти. Куда он отсюда денется…
Алла выпустила попугая и продолжила наблюдать за Надеждиными исследованиями.
— А что ты ищешь-то? — не выдержала она наконец.
— Да сама не знаю… В средневековых замках всегда полагается искать какие-нибудь потайные двери, раздвижные стены, тайники…
— Мы с тобой поискали уже. И вот к чему это привело…
— Ну что же, теперь сидеть сложа руки и ждать, пока нас Кеша спасет?
— А где, кстати, Кеша?
Надежда посветила фонариком во все углы камеры. Попугая нигде не было видно.
Алла была на грани истерики.
— Ну вот, теперь еще и Кеша пропал… а ты говорила, что он никуда не денется… Как же я без него буду жить!
— Да погоди ты! Раз он куда-то исчез, значит, здесь есть какой-то выход.
— Да, сравнила! Это для Кеши, может быть, — выход, а для меня?!
— Ты, чем причитать, лучше позови его. Авось откликнется.
— Кеша, Кешенька, птичка моя золотая, где же ты?
И тут в темноте у нее над головой прозвучал задушевно воркующий Кешин голос:
— Дир-рол — надежная защита от карриеса с утр-ра до вечер-ра! — И Кеша, широко распахнув крылья, мягко спланировал на широкое Аллино плечо.
— Кеша, Кешенька, золотко, слава Богу, ты вернулся! — Счастью Аллы не было границ. Казалось, она забыла, что заживо погребена в подземелье средневекового замка без надежды на приличный обед.
Надежда смотрела на Кешу взглядом сурового следователя.
— Иннокентий, немедленно признавайся, где ты был!