Две Дианы

– Какой? – вырвалось у Пьера и Бабетты.

Виконт д’Эксмес тоже насторожился.

– Неужели не найдется честного человека, который, все поняв и все простив, не согласился бы дать Бабетте свое имя?

Пьер недоверчиво покачал головой:

– Э, пустые слова… Для этого нужно быть либо мерзавцем, либо влюбленным.

– Я и не предлагаю мерзавца, но разве не осуществима вторая часть твоего предположения? Разве нельзя полюбить Бабетту и ради счастья и покоя в будущем забыть прошлое? Если бы так случилось, что бы ты сказал, Пьер? И ты, Бабетта?

– О, это возможно только во сне! – воскликнула Бабетта, и в глазах ее проскользнул луч надежды.

– И тебе известен такой человек, Жан? – в упор спросил его Пьер.

Жан вдруг как-то растерялся, сконфузился и пробормотал что-то невнятное. Он не замечал, с каким обостренным вниманием следит Габриэль за каждым его словом, за каждым движением, ибо весь ушел в созерцание Бабетты, которая, опустив глаза, казалось, жадно впитывала в себя волнующие слова своего кузена, не искушенного в высоких материях. Наконец, глубоко вздохнув, Жан ответил:

– Да, может, это и сон… Дабы он сбылся, нужно, чтоб этот самый человек крепко любил Бабетту и чтоб сама она любила его… хоть чуточку… Вполне возможно, что он попросит сделать ему скидку, потому что он, скорее всего, будет немолод и далеко не красавец… Впрочем, и сама Бабетта вряд ли согласится стать его женою… Вот потому-то я и думаю, что это сон и больше ничего…

– Верно, только сон, – грустно подтвердила Бабетта, – но совсем не по тем причинам, Жан, о которых вы говорите. Этот благородный человек будет для меня всегда молодым, красивым и желанным, потому что своим поступком даст мне самое высокое доказательство любви, какое только может получить женщина. Мой долг – полюбить такого человека на всю жизнь… Но нет, такого человека не найдется, а если и найдется, то, хорошенько рассудив и все взвесив, он все равно отступит в последнюю минуту… Вот почему, милый Жан, все это только сон.

– А если это все-таки истина? – вставая, неожиданно спросил Габриэль.

– Как? Что вы сказали? – растерялась Бабетта.

– Я говорю, Бабетта, что такой человек, преданный и благородный, существует.

– И вы его знаете? – взволновался Пьер.

– Я его знаю! – улыбнулся молодой человек. – Он вас действительно любит, Бабетта, и вы можете без всяких оговорок принять его жертву. Тем более что вы дадите взамен не меньше, чем сами получите: вы получите новое имя и подарите ему счастье. Разве не так, Жан Пекуа?

– Но… господин виконт… Я не знаю… – залепетал как потерянный Жан.

– Вы, Жан, – продолжал Габриэль, улыбаясь, – упустили из виду лишь одно: Бабетта питает к вам не только глубокое уважение и сердечную благодарность, но и благоговейную нежность. Заметив вашу любовь, она сначала ощутила прилив гордости, затем умилилась и, наконец, почувствовала себя счастливой! Тогда-то она и возненавидела негодяя, который ее обманул. Вот почему она только что умоляла своего брата не сочетать ее узами брака с тем, кто стал ей глубоко ненавистен. Верно я говорю, Бабетта?

– Сказать по правде, ваша светлость… сама не знаю. – Бабетта была бледна как снег.

– Она не знает, он не ведает, – рассердился Габриэль. – Как же так, Бабетта? Как же так, Жан? Разве вы не слышите голос своего сердца? Это невозможно. Мне ли вам говорить, Бабетта, о том, что Жан вас любит? Или, может, вы, Жан, сомневаетесь, что Бабетта любит вас?

– Возможно ли? – вскричал Пьер Пекуа. – Нет, это слишком большое счастье!

– Поглядите-ка на них! – сказал Габриэль.

Бабетта и Жан смотрели друг на друга, а потом, сами не зная, как это получилось, бросились друг другу в объятия.

Обрадованный Пьер Пекуа, словно потеряв дар речи, молча стиснул руку Жана. И это крепкое рукопожатие было красноречивее всех слов.

Когда первые изъявления восторга стихли, Габриэль заявил:

– Сделаем так. Жан Пекуа как можно скорее женится на Бабетте, но, прежде чем водвориться в доме своего брата, они проживут несколько месяцев у меня в Париже. Таким образом, тайна Бабетты, грустная причина столь счастливого брака, будет погребена в пяти честных сердцах тех, которые здесь присутствуют. Итак, мои добрые, дорогие друзья, вы можете отныне жить радостно и спокойно и смотреть в будущее без опаски!

– Великое вам спасибо, благородный, великодушный гость! – воскликнул Пьер Пекуа, целуя руку Габриэля.

– Только вам мы обязаны нашим счастьем! – добавил Жан.

– И каждый день утром и вечером, – заключила Бабетта, – мы горячо будем молить господа за вас, нашего спасителя!

– Я вас тоже благодарю, Бабетта, – ответил растроганный Габриэль, – за эту мысль: молите бога о том, чтоб вашему спасителю удалось спастись самому.

XXV. Счастливые предзнаменования

– Черт побери! – воскликнул Жан Пекуа. – Вы принесли другим так много счастья, что непременно добьетесь своего!

– Да, пусть это будет для меня добрым предзнаменованием, – молвил Габриэль. – Но вы сами видите, что я должен вас покинуть… А для чего? Возможно, для горя и слез! Однако не будем загадывать и потолкуем о том, что нас волнует.

Назначили день свадьбы, на которой Габриэль, к своему великому сожалению, не мог присутствовать, а потом и день отъезда Жана с Бабеттой в Париж.

– Вполне возможно, – с грустью заметил Габриэль, – что сам я не смогу вас принять у себя дома, поскольку мне, видимо, придется временно покинуть Париж. Но вы все равно приезжайте. Алоиза, моя кормилица, примет вас с распростертыми объятиями.

Что же касается Мартен-Герра, то ему суждено было оставаться пока в Кале. Амбруаз Парэ объявил, что выздоровление будет крайне медленным и поэтому за больным потребуется тщательный уход.

– Но как только ты поправишься, верный мой друг, – говорил ему виконт д’Эксмес, – возвращайся также в Париж, и, что бы со мной ни случилось, я сдержу свое обещание: я избавлю тебя от тени, преследующей тебя. Теперь я в этом вдвойне заинтересован.

– Вы, ваша светлость, думайте о себе, а не обо мне, – сказал Мартен-Герр.

– Ничего, все долги будут оплачены. Однако пора идти. Прощайте, друзья, я должен вернуться к герцогу де Гизу.

Через четверть часа Габриэль был уже у герцога.

– Наконец-то, честолюбец! – улыбнулся Франциск Лотарингский.

– Все мое честолюбие в том только и состоит, чтобы помогать вам по мере своих сил, ваша светлость, – отвечал Габриэль.

– О нет, это еще не честолюбие, – возразил герцог. – Я считаю вас честолюбцем потому, – шутливо добавил он, – что вы обратились ко мне со многими просьбами, настолько из ряда вон выходящими, что я, по совести говоря, просто не знаю, смогу ли я их удовлетворить!