Две дороги
Шрифт:
Когда Дружиловский вернул ему долг, Ляхницкий вроде даже обиделся.
— К чему такая спешка? — спросил он, огорченно глядя на Дружиловского черными маслеными глазками. — Я у вас в большом долгу за то, что имею счастье часто видеть вашу красавицу Юлочку. — Он уже давно с чисто польской пылкостью и краснословием изображал безумную влюбленность в Юлу, грозил при случае застрелить ее мужа.
Ляхницкий знал все политические новости и охотно рассказывал друзьям и такое, о чем газеты не писали. Дружиловский заметил, что последнее время Юла слушает его особенно внимательно и, разыгрывая
В этот вечер он условился с Ляхницким встретиться в ресторане «Метрополь» и поджидал его в баре. Редактор, как всегда, опаздывал, и Дружиловский очень злился — денег было разве что на рюмку коньяку, это мешало держаться независимо. А тут еще важный бармен в белоснежном смокинге, будто заглянув в его карман, сновал мимо него и вьюном вился возле белобрысого юнца с перстнями чуть ли не на всех пальцах. Ничего так не угнетало, не выводило из себя, как отсутствие денег. После провала издательской затеи Юла посадила его на голодный паек, а гонорар в газете у Ляхницкого — копейки.
Но вот бармен наконец обратил на него внимание, учтиво поклонился, и пришлось заказать коньяк.
Дружиловский взял со стойки русскую газету и углубился в чтение объявлений... Русский офицер страстно желал соединить свою судьбу с судьбой хорошо обеспеченной вдовы... Молодая русская учительница, знающая французский и немецкий языки, хотела бы бескорыстно посвятить себя одинокому пожилому человеку... «Наймусь сторожем в солидное торговое дело с проживанием и столом...», «Русский с высшим политехническим образованием и довоенным опытом желает стать компаньоном в богатом хозяйстве, имеющем машины...»
Он отбросил газету, его всегда угнетали эти объявления — становилось тревожно и страшно за себя.
Ресторан начинал заполняться, в баре зажглись неяркие бра.
Наконец Ляхницкий взгромоздился на высокий стул рядом.
— Извините, пришлось переделывать первую полосу, — сказал он, шумно дыша. — Получили новое сообщение о предстоящей мирной конференции в Риге. Английское правительство хочет послать своих наблюдателей.
— Чертова политика, всем она мешает жить, — сказал Дружиловский.
— Ой не так, дорогуша, политика нас кормит, — мягко сказал Ляхницкий. Он посмотрел на часы, торопливо допил свой коктейль и легко соскочил со стула.
— Пойдемте-ка лучше в зал и поедим за счет той самой политики...
Они прошли в зал, мягко освещенный настольными лампами с зелеными абажурами, и сели за стол в уютной нише. Официант стал убирать лишние стулья, но Ляхницкий остановил его.
— Кого ждем? — спросил Дружиловский.
— Во-первых, не ждем ни минуты, я тоже голоден как волк, — засмеялся Ляхницкий. — А во-вторых, придет, если сможет, один мой приятель. Познакомитесь. Человек очень полезный.
Ляхницкий стал заказывать обед. Он делал это обстоятельно, и было видно, что сама эта процедура доставляла ему удовольствие. Принимавший заказ кельнер — пожилой, очень
важного вида — не только терпеливо выслушивал гурманские рассуждения редактора, но и почтительно в них участвовал. Наконец обед был заказан. Дружиловский немного обиделся, что его друг с ним не советовался и даже не спросил, чего он хочет. С этим, однако, надо мириться, когда в кармане у тебя пусто...— Еда, друг мой, она, как политика, должна быть продуманной до последней детали, — смеялся, потирая крупные руки, Ляхницкий. — Учитесь, я на еде собаку съел!
Им подали холодную закуску и водку.
— А хорошую газету делать очень трудно, очень... — жаловался редактор, сдирая жирную шкурку с копченого угря. — Замкнутый круг: чтобы газету покупали, надо, чтобы в ней было что читать. А чтиво — это продукция пишущих, а пишущим нужно платить, и чем они лучше пишут, тем большие деньги хотят получать. Деньги же должен дать читатель, покупающий газету, — Ляхницкий вилкой нарисовал в воздухе круг: — Кольцо замкнулось, и выскочить из него невозможно...
— Люди больше всего любят читать новости и всякие происшествия, — солидно сказал Дружиловский, ему нравился этот серьезный разговор под вкусную еду, хотелось быть на уровне.
— Но и за это, друг мой, тоже надо платить... — весело заметил Ляхницкий, намазывая масло на поджаренный хлеб.
Оркестр играл негромко, вокруг слышался тихий говор за другими столами, в этот час здесь обычно заканчивали свой день деловые люди.
— Если бы у меня были деньги, я бы открыл одно дельце, — вдруг решительно сказал Дружиловский.
— Если бы да кабы... — пробурчал, хрустя хлебом, Ляхницкий и, прожевав, спросил: — Вам удалось сделать то, что я просил? Это деньги для вас более реальные.
— Даже Юле не удалось.
— А она тут при чем? Неужели вы ее просили? — быстро спросил Ляхницкий, он даже перестал жевать и смотрел на приятеля злыми глазами.
— Ничего я у нее не просил, — ответил Дружиловский. — У нее, видите ли, возникла такая блажь — очень хочется познакомиться с кем-нибудь из красных земляков. Так у нее-то шансов больше, чем у меня, а ничего не получается.
Официант принес жаркое. Ляхницкий упоенно занялся едой. Официант приоткрывал мельхиоровые крышки, редактор с блаженным лицом принюхивался.
— Прекрасно. Именно то, что надо, — радостно приговаривал он, и лицо его снова было добродушно-веселым.
С жарким расправились в молчании.
— И все-таки, если бы у меня были деньги, я бы знал, как начать одно большое дело, — снова вернулся к своему Дружиловский.
— В миллионеры захотелось? Ну-ну... — покачал головой Ляхницкий, явно думая о чем-то другом.
— А вы послушайте, не отмахивайтесь. — Дружиловский наклонился к нему и продолжал, быстро оживляясь: — Вот вы гонитесь за тем, чтобы успеть втиснуть в номер хотя бы одно интересное и свежее сообщение. И все равно многое и очень интересное в завтрашнюю газету не попадет. А ведь можно к самому вечеру выпускать что-то вроде сводки интересных сообщений, только сообщений. Бюллетень сенсаций.
— Не хватит, — сказал редактор, ковыряя во рту зубочисткой.
— Чего «не хватит»?
— Сенсаций.