Две головы лучше

Несмотря на выходной, я рано проснулась, и от обилия солнечного света меня посетила нехорошая мысль, что я умудрилась проспать часов до двенадцати.

Я в ужасе подскочила на кровати и посмотрела на часы.

Уф!

Я плюхнулась назад, на подушку. Оказывается, просто сейчас стали рано зажигать солнце, Александра, объяснила я себе. Еще только половина седьмого утра, и ты можешь спать и дальше, поскольку сегодня «на дело» идет Лариков.

Я не то чтобы была злобной личностью с мстительными замашками, но отчего-то мысль о том, что сегодня полным идиотом будет выглядеть Ларчик, а не я, согрела мою душу.

«Вот ведь радость-то какая», – улыбнулась я. Пускай он там изображает из себя фотографа или выясняет подробности жизни господина Барышникова… Хотя к вечеру его вполне могут посетить разные дурацкие мысли, вроде вчерашней, но это ничего. Это можно перетерпеть…

Воспоминание о вчерашнем вечере в свете солнечных лучей потеряло свой жутковатый антураж, да и не волновало меня больше, зачем «кожаная леди» следила за Ириной Тимофеевной. По трезвом размышлении, я нашла кучу оправданий ее странному поступку.

Например, она тоже частный детектив, только ее нанял Барышников, которому кажутся подозрительными посетители Ирины Тимофеевны. А может быть, это все-таки ее внебрачная дочь, и она хочет понять, стоит ли ей намекать на родство или обойтись без оного?

Чем дольше я раздумывала, тем меньше мне хотелось спать.

На кухне уже были слышны движения, мама встала. Судя по запаху, она теперь варила кофе.

Ко-фе…

Я вскочила на кровати, блаженно втягивая носом восхитительный аромат. Все мои благие порывы сесть на диету немедленно растаяли, уступая место единственному желанию – срочно рвануться на кухню, пока моя мамаша не выпила всю джезву, думая, что я сплю!

Одевшись, я выскочила на кухню.

Несчастная мать, норовившая без меня испить кофейку, застыла, ошеломленная моим появлением. Так и хотелось мне злорадно воскликнуть: «Не ждали?!» или «А вот и я!» Второй вариант мне приглянулся больше, и я, картинно раскинув руки, гордо оповестила мою мать:

– А вот и я!

– Вижу, – кивнула она. – И почему ты так рано вскочила?

– Утро, – пояснила я.

– Понятно, что не вечер. Просто вчера ты просила тебя не будить, повторяя, что до вечера вряд ли понадобишься Ларчику… Тебе не кажется, что это непоследовательно – вскакивать после этого ни свет ни заря? Нет, я знаю, что ты так вскакиваешь в день рождения, в нездоровом стремлении срочно проверить подарки! Но сегодня вроде бы не он.

Она преспокойно налила себе кофе.

– А мне? – спросила я.

– Послушай! – возмутилась мама. – Ты же вчера вечером клялась мне, что полностью отказываешься от кофе!

– Я не помню, что я вчера говорила, – нагло соврала я. – Может, у меня вчера был душевный катаклизм, а сегодня все встало на места? Зачем мне эта твоя диета? Я еще не очень растолстела…

– Когда ты растолстеешь совсем, твои усилия станут бесполезными, – сурово ответствовала мама, но все-таки налила мне кофе. – Впрочем, это твои проблемы. И Пенса. Я смирюсь с любым твоим внешним видом. Поскольку ты моя дочь все-таки… Что там вчера с тобой произошло, кстати? Почему у тебя случился «катаклизм»?

– Да ничего, – пожала я плечами, отпивая глоточек из маленькой чашки. – Просто сейчас приходится работать на потрясающе неприятную личность, а это меня раздражает. Правда, Сережке Аристову еще хуже – по сравнению с Барышниковым моя Ирина Тимофеевна просто ангел во плоти.

– Аристов? Это тот, который с тобой учился? – уточнила мама.

– Ага. Он. Представляешь, теперь выдает Вийона за блатняк.

– Как это у него получается? Он его перерабатывает?

– Да нет, – отмахнулась я. – Он относит маэстро Барышникову «Баллады на цветном жаргоне», выдавая их за свои. А этот самый маэстро в свою очередь выдает за свое то, что ему приволок умненький Сережка! Правда, смешно?

– Да как-то не очень, – с сомнением проговорила мама. – А если все выйдет наружу? Сережа не боится?

– Нет, это вряд ли… Он мне объяснил, что этого Барышникова интеллигентная публика не слушает. А те, кто его слушает, не читают стихи. Так что вряд ли случится казус…

Я допила кофе.

Мама собиралась на работу, сеять доброе и разумное в совершенно неразумные души современных подростков.

– Ты дома будешь?

– Не знаю, – ответила я.

Сейчас мне уже не казалась такой классной идея проторчать целые сутки дома, когда за окнами сияет такое восхитительное солнышко.

– Тогда не забудь ключи, – предупредила мама, целуя меня в затылок.

– Не забуду, – пообещала я.

* * *

День был будним, Пенс на работе, и заняться мне до вечера было совершенно нечем.

Я немного послонялась по квартире, потом включила телевизор и честно посмотрела несколько идиотских клипов, где девушки бегали за юношами и наоборот, потом пощелкала по каналам и убедилась: стоило мне подобрать денек для безделья, они срочно отказались от хороших фильмов.

«Бойцовский клуб» я накануне отдала Пенсу, поскольку он его не посмотрел, поэтому у меня и кассет новых, как назло, не было.

Единственное, чем я могла себя развлечь, чтобы не сбежать от скуки в объятия Ларикова, это уткнуться в книгу, что я и сделала незамедлительно.

Потом я все-таки включила негромко телевизор, и теперь иллюзия одиночества растаяла.

Кто там пел, меня совершенно не интересовало, – я уже путешествовала вместе с Борхесом в тайнах нашего сознания, отчаянно рискуя подпасть под обаяние хорошего языка и пленительных фантазий, навеки оставшись там.

Мне было хорошо. Так как я отказалась от диеты, у меня появилось право на кофе, и от этого было радостно на душе.

В этом, наверное, и заключается радость бытия – пригрозить своему организму диетой, а потом отменить собственное «табу».

В тот момент, когда я встала с твердым намерением побаловаться кофе с сигаретой, на экране возникла круглая физиономия с плешивой бородкой и хриплым, занудным голосом затянула сентиментальную балладу о любви, сгубившей начисто фраера. Титры внизу поясняли, что передо мной Барышников собственной персоной. Зная, что тексты ему пишет мой бывший сокурсник, я живо заинтересовалась, да и сам Барышников мне за вчерашний день стал почти родственником.

Поэтому я снова села на место, решив, что кофе от меня не убежит.

Надо сказать, Аристов писал не без таланту, правда, талант этот он разбрасывал, прямо как бисер перед свиньями. Но в целом я отметила, что даже Барышников с его влажными от пьяноватых слез глазами не в состоянии испортить некоторые удачные строчки.

Лицо же господина Барышникова мне не особенно понравилось – ну это и не обязательно. Что-то в его физиономии было неприятное, тяжелое и отталкивающее. От полноты щек и губ, равно как и от слезливости голоса и взгляда, в его лице присутствовало нечто бабье, именно – не женское, а что-то от пошловатой вокзальной буфетчицы, у которой «не сложилось».