Две королевы

Вскоре Мария почувствовала себя настолько уверенной в своем новом доме, что организовала свой первый торжественный въезд в Эдинбург. Этим она хотела компенсировать впечатление от своего скромного прибытия. Entr'ee royale был ключевым элементом культа монархии во Франции, и Мария решила, что теперь настал наиболее благоприятный момент, чтобы показать себя народу.

В одиннадцать часов утра 2 сентября она покинула Холирудский дворец через черный ход, обогнула город с севера и вернулась через специальный пролом, проделанный в городской стене. В сопровождении приближенных она торжественно поднялась по склону холма к замку, где в большой зале был устроен государственный прием, на котором Мария была хозяйкой, а знатные горожане – почетными гостями. Когда она покинула замок, в ее честь прозвучал салют из пушек.

На этом официальная часть entr'ee закончилась. За ней последовали пышные зрелища, организованные городским советом в честь возвращения королевы. Когда Мария спускалась по Касл-Хиллу, навстречу королеве вышли пятьдесят молодых людей, изображавших «мавров», – в костюмах из желтой тафты, в черных шляпах и масках, в драгоценных перстнях и с золотыми цепями. Образовалась процессия во главе со знатью и «маврами»; за ними следовала Мария в окружении представителей городских властей, которые несли над ней пурпурный балдахин. В подобных представлениях любимцами толпы были как раз «мавры» и «турки», и группы «мавров» всегда участвовали в процессиях, организованных в честь Марии де Гиз в ее бытность регентом. У городского совета оставался достаточный запас этих костюмов, и было решено их использовать.

Процессия сделала несколько остановок. На Лонмаркет Марию встретили первым из многочисленных представлений. Над улицей возвели деревянную, ярко раскрашенную арку. На галерее над аркой детский хор пел «небесными голосами», а когда Мария проезжала под аркой, раскрылся механизм в форме «облака», и из него на веревке, словно ангел, спустился «хорошенький мальчик». Он вручил Марии ключи от города, а затем Библию и псалтырь, переплетенные в тонкий пурпурный бархат. Передав книги, мальчик прочел стихи:

Привет тебе, наш правитель, наша исконная королева,Привет тебе от твоих подданных, великих и малых,Привет тебе от всех деревеньИ Эдинбурга, твоей столицы.Здесь твой народ, единый сердцем,Преподносит тебе в память две книги –Дар, достойный благочестивого принца…

Мария не забыла шотландский диалект и понимала каждое слово. Она с удовольствием приняла подарки, но, когда зазвучали стихи, нахмурилась и немного демонстративно передала книги Артуру Эрскину, капитану ее гвардейцев, стоявшему рядом. Он был твердолобым католиком, который служил ей во Франции в качестве дворецкого. Мария сразу же поняла, что у подарка есть скрытый смысл: под словами «благочестивый принц» понимался протестантский принц, а для гугенотов и других кальвинистов Библия и псалтырь символизировали их проповеди и пение псалмов. Совершенно очевидно, что ее назидательной аллегорией просили принять кальвинистскую религиозную политику, но королева поспешила продолжить путь.

Процессия двинулась по Хай-стрит к собору св. Джайлса. У здания Толбута, в котором проводились суды над государственными преступниками и собирался парламент, была разыграна пантомима: группа «юных дев» – их роли исполняли мальчики – олицетворяла собой Стойкость, Справедливость, Умеренность и Благоразумие. Этими достоинствами, как сообщил актер-рассказчик, должен обладать правитель Шотландии. Мария не выказала неудовольствия – в отличие от предыдущей сценки, эта была основана на классической литературе и почти полностью совпадала с той, что уже разыгрывали для матери королевы Марии.

Следующее, третье представление было разыграно около фонтана Хай-Кросс. Его тоже сопровождал назидательный комментарий, но на этот раз слова были не слышны. Вокруг фонтана собралась огромная толпа, поскольку из него била не вода, а вино. Звон разбитых стекол и пьяное веселье все заглушали. Мария торопливо ответила на приветствия толпы и поспешила продолжить путь.

Дальше по Хай-стрит располагались «соляные весы», одни из нескольких в городе, на которых можно было взвесить проданные на рынке товары. Рядом с официальными городскими весами было показано четвертое представление. Кальвинисты собирались показать сожжение католического священника у алтаря, когда он поднимает хлеб в таинстве причащения. Действие остановил граф Хантли, который нес церемониальный меч во главе процессии и оказался на этом месте раньше Марии. Вместо сожжения священника была спешно разыграна другая сцена, с сожжением трех библейских персонажей, восставших против Моисея, – это удовлетворило протестантов и понравилось католикам, которые восприняли сцену как аллегорию, направленную против святотатства.

Пятое, последнее, представление было разыграно у ворот Низербоу в самом конце Хай-стрит, на восточной границе старого города, где начинался район Кэнонгейт и «дворцовый» сектор. Здесь прозвучала приветственная речь, после чего под пение псалмов был сожжен дракон, сделанный из парусины и папье-маше. В действе присутствовал апокалиптический мотив: «дракон» был намеком на папу как Антихриста, и вряд ли это понравилось Марии.

Конец ознакомительного фрагмента.