Две линии судьбы. Когда остановится сердце (сборник)
Шрифт:
И вообще, Людмила Дунай — идеал женственности и красоты… Вероятно, письмо писала простая женщина, которой, быть может, не хватает любви и которая считает себя недостаточно красивой и успешной, словом, женщина с комплексами. А может, все по-другому. У нее все так хорошо в жизни, что хочется чего-то большего, общения с известной актрисой, например… Как элемента роскоши.
Сейчас, держа в руках конверт, она позавидовала этой Ванде, живущей на берегу Волги в большом доме. Сейчас утро, она наверняка завтракает в своей кухне, чистая, в домашнем халатике, пьет кофе, смотрит в окно, за которым видна сверкающая гладь реки, бледно-зеленые ивовые заросли… А известная актриса Людмила Дунай сидит в машине в разорванной юбке
Сжимая конверт в руке, Людмила разрыдалась.
Спустя полчаса она уже будет лететь по трассе в неизвестность. Путаясь в поворотах, она выедет не на ту трассу и промчится огромное количество километров ложного пути, пока не выберется все-таки на тамбовское направление… Сжимая дрожащими руками руль, она, глотая слезы, будет держать путь в этот незнакомый ей город с единственной целью — найти частную больницу, где ей окажут медицинскую помощь и помогут добраться кратчайшим путем до маленького волжского города Маркса, где живет женщина с польским именем Ванда и немецкой фамилией Кох.
…Найти частный гинекологический кабинет оказалось не таким уж легким делом, однако верный путь ей указала медицинская сестра в регистратуре одной из поликлиник, протянув визитку доктора Лазаревой Инны Борисовны. По дороге Людмила обналичила в банкомате немного денег, понимая, что этот факт рано или поздно откроется. Что ж, пусть те люди, что будут расследовать убийство в Поварове, предположат, что банковской картой воспользовались преступники. Но тогда, промелькнуло у нее в голове, карту могут заблокировать. Она вернулась к банкомату, расположенному на тихой улице, неподалеку от какого-то учебного заведения вроде института или университета (табличку было не разглядеть из машины), и сняла около пятидесяти тысяч рублей.
Маленький купеческий особнячок красного кирпича едва проглядывал сквозь зелень густо посаженных тополей и кленов. Вечерело, внутренний дворик клиники светился янтарно, как театральная сцена, ярко освещенная мощными прожекторами. Тени же вокруг дворика уже начинали клубиться сиреневыми сумерками.
Людмила нашла в себе силы выйти из машины и добраться до двери, открыла ее и попала в прохладную темноту, крепко пахнувшую сухим деревом и лекарствами. Еще одна дверь, и она попала в чистенький, освещенный ярким белым светом холл, заставленный кадками с пальмами и монстерами. За стеклянной конторкой сидела девушка в бирюзовой шапочке и что-то сосредоточенно писала в журнале.
Людмила поблагодарила бога за то, что ее, кроме этой девушки, никто не видит — в холле не было ни одного пациента.
— Мне надо срочно к гинекологу, Лазаревой Инне Борисовне.
Девушка оторвала взгляд от журнала, посмотрела на Людмилу и, вероятно, увидев ее искаженное болью и усталостью лицо, встала и метнулась к узкой белой двери, выбежала в холл и постучала в одну из дверей с табличкой «Лазарева И.Б.». Через несколько секунд вышла оттуда и кивнула, приглашая Людмилу войти.
— Пожалуйста, вас ждут.
Ноги не слушались, а вся нижняя часть туловища казалась тяжелой, и при каждом шаге отдавало болью в пояснице. Некогда роскошная шифоновая юбка в розовых пионах, разорванная по шву, стояла от засохшей крови колом.
В кабинете за столом она увидела средних лет худенькую женщину в бирюзовой шапочке, из-под которой выбивались золотистые завитки. Бледное лицо с ярко-синими глазами и ярким румянцем на скулах. Жирная помада на тонких поджатых губах.
— Проходите, пожалуйста, — Инна Борисовна внимательно оглядела Людмилу, и взгляд ее задержался на порванной юбке и бурых потеках на ногах. К тому же невозможно было не заметить, что женщина босая! И что между пальцами ног тоже застыла натекшая сверху кровь.
— На кресло, — скомандовала доктор. — Немедленно. Кто-нибудь уже знает,
что произошло?— А как вы догадались? — прошептала, глотая слезы, Людмила.
— Синяки, ссадины… Порванная юбка, кровоподтеки… На кресло, быстрее…
И вот она на кресле, слезы текут из уголков глаз к вискам, и она едва успевает промокнуть их бумажной салфеткой, заботливо предложенной Инной Борисовной. Идут минуты, часы… Конечно, ей это только кажется, что осмотр длится так долго. Хотя она теряет счет минутам.
— Вы ведь Людмила Дунай, — наконец произносит, не глядя ей в глаза, а продолжая орудовать инструментом, Инна Борисовна. — Я сразу узнала вас.
— Никто ничего не должен знать.
— Вы не станете обращаться в милицию? Вы не хотите, чтобы этих скотов посадили?
Людмила почувствовала, как ей обрабатывают раны, смазывают йодом…
— Как же это вы в таком состоянии добрались до Тамбова? Или я что-то не понимаю?
— Все вы правильно понимаете. В Москве ни одна душа не должна знать, что со мной произошло.
— Но вы можете забеременеть… Это, во-первых, во-вторых, необходимо дождаться результатов анализов. Вас элементарно могли заразить. Все пораженные места, ссадины я обработала лекарством, заклеила медицинским клеем. Слава богу, что внутри никаких разрывов нет, обошлось. Что вы предпримете? Каковы ваши планы?
— Понимаете, я расскажу в двух словах. Была вечеринка. Под Москвой. В одной деревне. Я, моя подруга Света, ее парень Роман и еще один человек, с которым Света хотела меня познакомить. Мы сидели за столом, пили коньяк, еще был чай с травами… Все очень пристойно. В какой-то момент этот… Щекин, банкир, сказал, что хотел бы сделать мне подарок, что он давно восхищается мной и все такое… Словом, он подарил мне перстень с очень большим брильянтом… Я сказала, что не могу его принять. Мы вернулись в гостиную, где Светлана продолжала сидеть со своим другом за столом. И вот в какой-то момент я вдруг увидела, как распахивается дверь, появляются люди в масках. Они действовали бесшумно… Думаю, что меня ударили чем-то по голове, у меня до сих пор страшно болит голова, я едва говорю… Последнее, что я увидела, — как этот человек в маске полоснул ножом по горлу Щекина, брызнула кровь, и я, думаю, в тот момент отключилась… Это было вчера вечером. Или уже почти ночью. А сегодня утром я пришла в себя в этом доме… Рядом — трупы. Щекина и Светланы. Все ценное с них снято. Сейф я не проверяла, мне было не до этого. Удивительно, подумала я, что меня оставили в живых. Как вы думаете, почему?
— Вставайте, — доктор помогла ей спуститься с высокого кресла. — То, что вы рассказали, — ужасно. Почему вы не хотите, чтобы убийц искали? Почему вы уехали оттуда?
— А вы не понимаете? — Людмила села на стул напротив Лазаревой. — Мое имя будут полоскать во всех газетах. У меня дочь взрослая, хочет актрисой стать. С бывшим мужем всегда были сложные отношения, он будет меня еще больше презирать за то, что со мной произошло. Мальчик-студент, мой любовник, который меня любит до беспамятства… Ему незачем связываться со мной. Все равно там все бесперспективно. Все контракты я выполнила, у меня как раз образовалась пауза, я должна прийти в себя и отдохнуть.
— Я так понимаю, что вы хотите, чтобы все подумали, будто вас нет в живых?
— Пусть будет так. А когда вся эта история забудется, я вернусь. Если меня спросят, где я была этот год или два, я не знаю… Скажу, что мне просто надо было побыть одной.
— А ваша дочь? Она, думаете, не будет страдать?
— Моя дочь? Нет, не будет, — сказала она дрогнувшим голосом. — Оля не будет страдать. У нее железное сердце. Она очень холодная. Обо мне никто не будет плакать, если вы об этом. Многие даже (я имею в виду своих коллег по цеху) обрадуются, что теперь «мои» роли, я имею в виду те роли, которые пишутся под меня, достанутся им.