Две могилы
Шрифт:
Поборов сомнения, она обняла его за плечи. Пендергаст замер, но не отстранился.
— Алоизий, — прошептала она, — позвольте помочь вам.
Он не ответил, и тогда Виола продолжила:
— Послушайте меня. Понятно, что вы скорбите. Неудивительно, что вы скорбите. Но то, что вы заживо похоронили себя здесь, отказываясь с кем-либо говорить, кого-либо видеть… это ничем не поможет. — Она крепче обняла его. — Вы должны справиться со своей болью — ради Хелен. Ради меня. Я понимаю, что потребуется много времени. Именно поэтому я здесь. Чтобы помочь вам справиться. Вместе мы сумеем…
— Нет, — прошептал он.
Удивленная, она ждала продолжения.
— Не нужно ни с чем справляться, — сказал он.
— О
Пендергаст вздохнул с легким намеком на раздражение. Значит, чувства начали возвращаться к нему.
— Полагаю, следует вам кое-что объяснить. Не угодно ли пройти со мной?
Леди Маскелене посмотрела на него с надеждой и даже с облегчением. В это мгновение он был похож на прежнего Пендергаста, исполненного силы и уверенности.
Он поднялся с дивана, подошел к едва заметной двери в одной из розовых стен, открыл ее и зашагал по длинному темному коридору. Остановился возле другой двери, слегка приоткрытой. Распахнул ее и вошел.
Виола последовала за ним, с любопытством оглядываясь по сторонам. Ей, конечно, уже приходилось бывать в квартире Пендергаста в «Дакоте», но не в этой комнате. Это было словно откровение. Паркетный лакированный пол, изящные, под старину, обои, голубой потолок, создающий иллюзию далекого неба, как на фресках Андреа Мантеньи [33] . В единственном застекленном шкафу хранились странные предметы: черный кусок застывшей лавы, экзотическая лилия в футляре из прозрачного пластика, грубо обломанный сталактит, какая-то деталь инвалидной коляски, несколько сплющенных пуль, набор старинных хирургических инструментов и многое другое. Необычная, несколько даже эксцентричная коллекция, принцип подбора которой мог объяснить только сам Пендергаст.
33
Мантенья, Андреа (1431–1506) — итальянский художник, представитель падуанской школы живописи.
Вероятно, здесь был его рабочий кабинет.
Но особенно Виолу поразил стол эпохи Людовика XV, занимающий всю середину комнаты. Палисандровый, с позолоченной окантовкой и удивительно сложной инкрустацией. На нем почти ничего не было, за исключением маленькой стеклянной колбы с резиновой пробкой, медицинского шприца и серебряного блюдца с небольшой горкой белого порошка.
Пендергаст сел за стол. У дальней стены стояло старинное резное кресло. Виола пододвинула его к столу и тоже присела.
Они помолчали, затем Пендергаст плавно повел рукой в сторону предметов на столе.
— Что это такое, Алоизий? — спросила Виола с внезапной тревогой.
— Фенилхолин параметилбензол, — ответил он, снова указав на белый порошок. — Первым его синтезировал мой прапрадед в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году. Одно из многих открытых им лекарственных средств. После нескольких частных… э-э… испытаний этот препарат превратился в нашу семейную тайну. Есть основания полагать, что принимающий его впадает в полную эйфорию, забывая обо всех тревогах и горестях, при этом чрезвычайно усиливаются его интеллектуальные способности. Минут на двадцать-тридцать, а затем препарат вызывает почечную недостаточность, весьма болезненную и ведущую к скорой неизбежной смерти. Я хочу проверить на себе начальную стадию его действия, на что, по понятным причинам, никто до сих пор не отваживался.
Казалось, этот разговор прибавил Пендергасту энергии. Его глаза, очерченные темными, похожими на синяки кругами, теперь были устремлены на колбу.
— А это… — Он повертел в руках сосуд с бесцветной жидкостью. — Смесь тиопентала натрия, хлорида калия
и некоторых других компонентов. Она вызовет потерю сознания и остановку сердца задолго до того, как появятся побочные эффекты от принятия параметилбензола. Оставив мне, впрочем, достаточно времени, чтобы испытать мгновения покоя и, возможно, даже радости перед концом.Виола растерянно посмотрела на Пендергаста, потом на предметы на столе и снова на него. Смысл его слов стал предельно ясен, и ее охватили ужас и отчаяние.
— Нет, Алоизий, — прошептала она. — Вы ведь не всерьез это сказали.
— Я абсолютно, убийственно серьезен.
— Но… — У нее вдруг перехватило горло. Такого не может быть, просто не должно быть. — Это непохоже на вас. Вы должны бороться, а не… трусливо убегать. Я не позволю вам так поступить.
Пендергаст облокотился о стол и медленно поднялся на ноги. Подошел к двери и открыл ее. Помедлив немного, Виола встала и пошла следом за ним по тому же темному коридору, мимо розовой гостиной и дальше в прихожую. Она как будто видела кошмарный сон. Ей хотелось вернуться, сбросить со стола те ужасные предметы и растоптать их. Но она не могла. Потрясение оказалось настолько глубоким, что лишило ее сил. «Вопрос жизни и смерти», — мучительной насмешкой вернулись к ней ее собственные слова.
Пендергаст ничего больше ей не сказал до самого лифта. И только тогда произнес:
— Я благодарен вам за участие. — Голос его неожиданно сделался глухим и слабым, словно доносился издалека. — За то время и душевные силы, что вы на меня потратили. Но сейчас я должен попросить вас вернуться в Рим.
— Алоизий, — начала она, но он прервал ее:
— Прощайте, Виола. Постарайтесь забыть меня.
Виола почувствовала, что плачет.
— Вы не можете так поступить, — дрожащим голосом произнесла она. — Просто не имеете права. Это слишком эгоистично. Вы ничего не упустили? Есть люди, много людей, которые о вас беспокоятся, которые вас любят. Не надо… пожалуйста, не надо… причинять им боль. Нам. — Она помолчала и добавила немного рассерженно: — Мне.
При этих словах что-то мелькнуло в глазах Пендергаста — слабая искра, уголек затухающего костра, уже покрытого ледяной коркой, — мелькнуло и снова погасло. Это произошло так быстро, что Виола не смогла бы сказать наверняка, видела ли она что-то, или ей только померещилось сквозь слезы.
Он легонько сжал ее руку. Затем, так ничего и не сказав, открыл парадную дверь.
Виола подняла на него заплаканные глаза:
— Я не позволю вам так поступить.
Он быстро взглянул на нее, почти сочувственно:
— Надеюсь, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понять: ни вы и никто другой не сможет помешать мне, заставить изменить решение. А теперь я прошу вас уйти. Нам обоим было бы крайне неприятно, если бы мне пришлось выпроваживать вас силой.
Почти целую минуту она умоляюще смотрела на него. Но Пендергаст словно бы не замечал этого. Наконец она отвернулась, содрогаясь всем телом от рыданий. Шестьдесят секунд спустя она снова шла по темному внутреннему двору, едва переставляя ватные ноги и не имея ни малейшего представления о том, куда направляется. По ее щекам текли слезы.
Пендергаст еще долго стоял в прихожей. Потом очень медленно вернулся в кабинет, сел за стол и принялся — в который уже раз — рассматривать стоящие перед ним предметы.
11
После ухода капитана д’Агоста тоже направился в центр. Чертов Хеффлер! Лейтенант готов был размазать о стенку этого сукина сына. Отрезать ему яйца и повесить их на новогодней елке. Он вспомнил, как вместе с Пендергастом заходил к Хеффлеру и как агент устроил доктору взбучку. Это было очень забавно. И сейчас он, д’Агоста, решил разобраться с Хеффлером «а ля Пендергаст».