Две половинки (Просто о любви)

Требование перевыполнили, потому что пострадавший Лешка Мишин с мамой и папой дожидались торжества справедливости и сурового наказания виновной с самого утра.

Когда все заинтересованные стороны собрались, Серафима, не дав никому слова, перехватила инициативу по проведению собрания и предложила высказать претензии.

– Ваша девочка избила моего сына! – воинственно обвинила Лешина мама.

– Как? – спокойно спросила княгинюшка.

– Подошла и ударила кулаком в нос! – возмущенно вступила директорша, чувствуя, что теряет председательские функции.

– Кто это видел? – тем же невозмутимым тоном вела допрос Сима.

– Дети! – подключилась к обвинению Наталья Алексеевна.

– Дети… – повторила Сима. – А кто из преподавателей, взрослых видел?

– В тот момент там были только дети! – не убрав обвинительных ноток из голоса, недовольно сказала учительница.

– Напомните мне, – потребовала чиновничьим холодным тоном Сима. – Если я правильно помню, то по должностной инструкции, учеников младших классов категорически запрещено оставлять одних, без присутствия преподавателя или персонала школы не только на уроках, но и во время перемен?

– Но я всего на пять минут… – покраснела учительница, мгновенно превратившись в обвиняемую, – только в туалет…

Сима величественно и снисходительно посмотрела на нее и перевела на директрису многозначительный взгляд, под которым та заскучала…

– Идем дальше! – перехватив окончательно прокурорские обязанности, продолжила Сима. – Мальчик, подойди сюда, пожалуйста. Не бойся.

Леша развернулся, посмотрел на маму с папой вопрошающе, не узрев видимых возражений, нерешительно подошел. Сима поставила его рядом со скромно молчавшей Стаськой.

Надо сказать, что Леша был мальчиком большеньким – на голову выше Стаськи и раза в два толще, по-хомячьи щекаст, с толстой попищей и выпирающим животиком. Картина вырисовывалась, прямо сказать, неоднозначная…

– Вы хотите убедить меня, что Станислава по собственной инициативе, ни с того ни с сего подошла к вот этому мальчику и ударила его в нос? – делая упор на полной невозможности данного заявления, спросила Сима.

Директриса и учительница уставились на детей в полном замешательстве, словно увидели их в первый раз.

Но Сима только начала!

– Наталья Алексеевна, насколько мне известно, Станислава неоднократно подходила к вам, жаловалась, что ее обижают, и просила принять меры?

– Ну… – учительница еле сдерживала слезы, откровенно не понимая, что происходит, – да, она говорила, что ее дразнят…

– И не только дразнят! – повысила обвиняющее голос Сима. – Значит, признаете, что сигналы поступали?

Теперь уже четверо взрослых – родители Мишины, директриса и Серафима – уставились вопрошающе на юного педагога.

– Ну да! Признаю! – каялась учительница. – Стасенька жаловалась! Но они же дети! Обзывают друг друга, ну и что? И все дети в классе сказали, что она первая ударила!

– Да? – прогремела вопросом Сима. – Я думаю, все было точно наоборот! Но раз в вашей школе обвинения строятся на основании показаний семилетних детей… – И, выдержав многозначительную паузу, строго посмотрела на директрису.

Та уже давно сникла, поняла, что вдряпалась, и успела сто раз пожалеть, что устроила это разбирательство – надо было наказать обоих, и все дела!

И кто эта дама? А если чиновник из министерства?! Вон и инструкцию знает! Чиновник, точно! Сразу с тоской вспомнилось про пенсию, шатающееся директорское кресло, и с ужасом представились все последствия, коими может закончиться для нее это разбирательство…

– …Давайте у детей и спросим! – узрев на лице директора ожидаемый результат, закончила фразу Сима. – Так! Алексей, скажи нам честно, не бойся, тебя никто не будет ругать! Ты обзывал, обижал Станиславу?

Лешка вопросительно посмотрел на родителей, в надежде, что те подадут знак ничего не говорить и не отвечать, не найдя поддержки, шмыгнул недышащим, заклеенным лейкопластырем носом.

– Да… – прошептал он.

– Не слышу? – потребовала всенародного озвучения Сима.

– Да, я ее обзывал, – чуть громче сказал мальчик.

– И только?

Он снова посмотрел на родителей в надежде на поддержку, шмыгнул носом, пустил покаянную слезу.

– Я скинул ее тетрадки с парты.

– И только? – не прониклась Сима. – Ты ее толкал?

– Не-е помню-у-у… – разрыдался Лешка, – толкнул, мо-ожет!

– Это было первый раз? – мягче спросила Сима, убавив напор.

– Не-е-ет! – покаялся мальчонка и кинулся к папе.

– Так! Подведем итог, – осталась довольна проведенным опросом Сима. – Мне картина происшествия совершенно ясна! Станиславу постоянно терроризировали, задирали, обзывали, толкали, шпыняли! Я думаю, в этот раз, когда Леша Мишин стал ее толкать, она отмахнулась и случайно попала ему по носу! Из всего выясненного здесь следует: что должностные инструкции нарушаются, первоклассники предоставлены сами себе, детская жестокость поощряется, жалобы остаются неуслышанными, дети становятся объектом обвинения самих же истязателей. И данное поведение поддерживается преподавательским коллективом! – Прогремев постановлением суда, Сима смягчила впечатление, чтобы не перегнуть палку: – Странно, я о вашей школе имею совершенно иные сведения, как о благополучной, с сильным преподавательским составом…

Наступила тишина. Сима выдержала паузу, дав прочувствовать присутствующим взрослым всю глубину обвинительного приговора.

– Так. Теперь с вами… – И она развернулась к семье Мишиных.

Те затосковали уже давно – в середине судилища, пятой точкой чувствуя, что от этой бабы можно ожидать каких угодно неприятностей, и мечтали лишь об одном – испариться из этого кабинета как можно скорее!

– Вы знаете, что для трудноуправляемых детей, склонных к жестокости, есть специальные учебные заведения? – вкрадчиво-страшным, чиновничьим тоном поинтересовалась Сима.

Степень перепуга четы Мишиных и так уже зашкаливала, а тут с ними случился временный паралич, образно называемый в народе «кондратием», – они живо представили себе перспективку такого специального учреждения и позеленели на глазах у публики.

Сима осталась довольна результатом.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – слегка ослабила она напор. – Будем считать данный инцидент случайным и надеяться, что такое больше не повторится! Мне бы не хотелось переводить Станиславу в другую школу.