Две повести о Манюне

– У тебя на нёбе есть такая точка, которую если мысленно отключить, то можно не чувствовать вкуса, – втолковывала я Мане.

– Покажи, где? – полезла она мне в рот.

– Ну вот смотри, где-то там есть такая точка, которую если отключить…

– А где твои гланды? – перебила меня Маня.

– Тебе гланды или точку? – рассердилась я.

– Точку! И гланды!

– Гланды удалили, когда мне было три года. А точку… Ну вот же она, – ткнула я пальцем куда-то себе глубоко в глотку, и меня чуть не вывернуло: – Буэ!

– Буэ, – с готовность откликнулась Манька.

– Этттто еще что такое! – зашла в кухню Ба. – На минуту отвлеклась, а вы уже устроили марафон, чей муж будет уродливее?

– Ба, а у Нарки гланды удалили в три года, – заюлила Маня.

– Не поешь овощей, и тебе удалим, ясно? И не забудь протереть до блеска свою тарелку!

– А я не собираюсь жениться! – заныла Маня. – Поэтому мне можно не есть овощи.

Ба глянула на внучку поверх очков.

– Мария, если даже ты когда-нибудь решишь все-таки жениться, а не выходить замуж, то и это не спасет тебя от участи поесть сейчас тушеных овощей!

– Покажи еще раз, где там у тебя точка? – снова полезла мне в рот Маня.

– Если вы в течение пяти минут не съедите аджапсандали, то я вам обещаю, что кругом у вас будут одни только болезненные точки! – рявкнула Ба.

Мы молча взялись за ложки.

Как вам объяснить, чем отдают тушеные овощи? Возьмите школьный фартук, разрежьте его на полоски, заправьте мелом и скрипичным ключом. Добавьте двойки по алгебре и геометрии. Томите сутки в молоке с пенкой. Вот так уныло пахнут и выглядят тушеные овощи.

Но любому испытанию приходит конец. Минут пятнадцать мучений, нытья и закатывания глаз – и дело сделано, ненавистное блюдо плещется у нас в желудках.

– Ба, посмотри, какой у меня будет муж, – сунула Маня под нос Ба протертую до блеска тарелку, – скажи красавчик?

– Красавчик-красавчик, – хмыкнула Ба, – все извилины ему стерла!

– Какие извилины? – опешила Маня.

– Да шучу я, – отмахнулась Ба, – посмотрим теперь, какой у Нарки будет муж!

У Нарки муж получался не таким красивым, как у Мани. Нарка с раннего детства не дружила с тушеным луком, поэтому ее муж грозился ходить всю жизнь с полукольцами лука на лице.

– Эх ты, – постучала костяшками пальцев по моей голове Ба, – ладно, так и быть, выручу тебя.

Она взяла кусочек хлебной корочки, протерла им тарелку и запихнула остатки тушеного лука в мой распахнутый от удивления рот.

– Ммыыыые, – замычала я.

Ба ловко зажала пальцами мои ноздри. Мне ничего не оставалось, как наспех прожевать и проглотить остатки обеда.

– Потом мне спасибо скажешь, – буркнула Ба и убрала тарелки со стола.

– Ба, а можно мы пойдем к мсье Карапету? – выползли мы из-за стола.

Ба маялась совестью, и поэтому минут пять была особенно уязвимой.

– Можно, – со скрипом согласилась она, – только ненадолго, на полчасика всего, ясно?

– Ясно! – припустили к выходу мы. Нужно было успеть выскочить из дома до того, как Ба перестанет маяться совестью.

Мсье Карапет жил в большом, утопающем во фруктовых деревьях доме из белого камня. Второй этаж своего дома он превратил в просторную мастерскую, где писал удивительные по красоте картины. Мы с Маней любили, затаив дыхание, наблюдать за тем, как он работает. Мсье Карапет не возражал против нашего присутствия, наоборот, вел с нами долгие беседы «за жизнь» и поил горячим шоколадом из чашек тонкой ручной работы.

– А можно нам простые чашки? – попросила Маня в первый раз, когда мсье Карапет поставил перед нами поднос с горячим шоколадом и печеньем «Курабье».

– Почему? – удивился мсье Карапет.

– Мы обе косорукие и можем легко разбить такую красоту, – потупилась Манька. По тому, как уныло завалился набок Манин боевой чубчик, можно было догадаться, как сильно она волнуется.

– На то они и чашки, чтобы их бить, – улыбнулся мсье Карапет и этим завоевал наши девичьи сердца безоговорочно и навсегда.

Мсье Карапет был сыном чудом спасшихся от резни эрзрумских армян, которых корабль под французским флагом вывез в Нант. Среди нехитрого скарба, который в спешке успели забрать из своего огромного имения родители мсье Карапета, был тяжелый, старинный пояс деда.

Первая волна эмиграции – потерянное племя. Родители мсье Карапета разделили горькую участь многих беженцев – они брались за любую работу, чтобы выбраться из беспросветной нищеты. Спустя десять лет, вместе с семьей русских переселенцев, они открыли кондитерскую «Toutoundjian et Morozъ». Со временем кондитерская стала приносить неплохой доход.

Мсье Карапет родился и вырос во Франции, выучился на художника в парижской Национальной высшей школе изящных искусств, женился на француженке мадемуазель Жюли. В день свадьбы тикин Ануш, мама мсье Карапета, подарила своей невестке потемневший от времени старинный пояс.

– Это единственная память о деде Карапета, храни его как зеницу ока, дочка, – сказала она.

Молоденькая Жюли повертела в руках кожаный, инкрустированный металлическими григорианскими крестами пояс, подивилась странному, обтрепанному подарку и задвинула его в дальний угол антресолей.

– Надо будет потом выкинуть это старье, – дернула она плечом. И благополучно забыла о подарке.

Мсье Карапет и мадам Жюли прожили душа в душу восемь счастливых лет. Она родила ему девочку Ани и мальчика Тарона. Как-то раз, во время уборки, мадам Жюли полезла в дальний угол антресолей и нашла свернувшийся змейкой старинный пояс.

Она вытащила его за металлическую пряжку, повертела в руках. «Тяжелый какой», – удивилась. Взяла маникюрные ножницы и поддела шов на кожаном брюхе пояса. Прогнившие нитки разошлись, и на пол посыпались золотые соверены с оттиском профиля английского короля Георга V и царские червонцы с профилем Николая II.

– Как они похожи, – изумилась мадам Жюли, сравнивая царственные профили на монетах.

– Каро! – поспешила она к мужу. – Каро!!!

Мадам Жюли была беременна третьим ребенком и шла очень осторожно – ступала боком и придерживала большой живот рукой. Но, видимо, радость от находки была столь велика, что в какой-то момент она прибавила шагу, запуталась в длинном подоле юбки и рухнула с высокой лестницы вниз. Там ее и нашел муж – она лежала на спине, раскинув в стороны руки, с внезапно окаменевшим, ставшим колом животом, с распахнутыми глазами, а вокруг нее искрились россыпью золотые монеты.