Две повести о Манюне

– А чего ему надо было? – обступили мы со всех сторон дядю Мишу с папой.

Взрослые мигом вспомнили о нас и замялись.

– Он говорит Юре – до чего у тебя руки сильные, сразу видно, что настоящий стоматолог! – стал выкручиваться дядя Миша. – А у меня, говорит, все зубы болят. Вот Юра и полез ему зубы вырывать. Еле оттащили.

– А чего это еле оттащили? – удивилась Манька. – У человека ведь зубы болели!

– Мария, там столы ломятся от еды, если ему зубы вырвать, чем он есть будет?

– А и верно, – согласились мы. – Без зубов шашлыка не поешь!

Тут из погреба вернулась Ба, водрузила на стол бутылку своей фирменной сливовой наливки и до поздней ночи, под вкусный мамин тортик и рюмочку, негодовала, что же такое в мире творится, Надя-джан, с виду мужик, а внутри не пойми что! А дядя Миша покатывался со смеху и, похлопывая папу по плечу, говорил, что теперь Юрику нужен психолог, иначе всю жизнь ему страдать от глубокой душевной травмы, нанесенной Погосом Мурадяном. Папа сначала хмурился, а потом сам стал посмеиваться, мол, нечего завидовать, раз на тебя не обратили внимания, одинокий ты, никому не нужный пилигрим. А дядя Миша говорил, что уж лучше коротать жизнь одиноким пилигримом, чем сильной половинкой Погоса Мурадяна.

– Хорошо, что хоть не слабой, – заключила мама.

Вот так и случилось самое большое рзочарование Ба. После этой истории она называла Погоса Мурадяна исключительно Пэ Мурадяном и, заслышав его голос в радио или в телевизоре, гневно выдирала штепсель из розетки.

– Только Пэ Мурадянов нам не хватало, – хмурилась она и, цокая языком, мелко качала головой.

Глава 21 Манюня, или История одной заначки

Иногда папе удавалось отложить некую сумму, скажем так, незамутненных семейным бюджетом средств. Носился он тогда с этим своим незамутненным счастьем как с писаной торбой и спускал чаще всего на какую-нибудь ерунду. Например – давал в долг человеку, заведомо зная, что вернуть деньги тот не сможет. Или покупал какой-нибудь предмет не первой и даже не второй необходимости. К примеру – электрический самовар. Большой серебристый самовар с петушиной головой вместо краника – повернул гребешок, и из клюва потекла вода, а по круглому брюху красуется надпись славянской вязью: «Самовар кипит – уходить не велит».

С самоваром вообще вышла трагическая история. Буквально на следующий день папа включил его в розетку, позабыв проверить уровень воды. Обиженный таким беспардонным обращением, самовар не придумал ничего лучше, чем окутаться черным дымом, вздуться боками и мстительно сломаться. Навсегда. Мама словно этого и ждала – она тут же принялась ругать папу, мол, мало того, что ты потратил деньги не пойми на что, так еще и сломал это не пойми что на второй день покупки! А папа тут же начал огрызаться, мол, молчи, женщина, мой самовар, что хочу, то с ним и делаю.

Тем временем самовар медленно остывал, скворча и обсыпаясь металлическим крошевом, и осуждающе глядел на мир потекшим петушиным клювом.

– Я его выкидывать не стану! – топнула ногой мама. – Сам сломал, сам и выкидывай.

– Зачем выкидывать такую красоту? Можно поставить на полку, и она своим видом будет облагораживать кухню!

– Лучше бы ты свой вид облагородил! Купил что-нибудь из одежды, например. Седьмой год в одном пальто ходишь! – кипятилась мама.

– Я что, пижон, чтобы каждый год себе новые пальто покупать?

– Зато пижон самовары на второй день покупки ломать!

– Пойдем я тебя выкину, а то она мне всю плешь проест, – вздохнул папа и взялся за неостывшие бока самовара голыми руками.

И тут же на нашем кухонном полу одной вмятиной стало больше, а соседка тетя Маруся прибежала узнавать, что это с таким ором папа грохнул об пол.

Вот.

А чтобы вы окончательно убедились, что мой папа и заначка – это два в принципе несовместимых природных явления, я вам расскажу историю под кодовым названием «операция домашняя библиотека».

Однажды папе удалось накопить аж двести рублей! Наученный горьким опытом предыдущих неудачных покупок, он твердо решил потратить эти деньги на что-то толковое. А для начала пригласил узкий круг своих друзей количеством пять человек в единственный приличный ресторан нашего городка. Чтобы в интимной, уединенной от жен обстановке отдохнуть от буден.

Вследствие затянувшегося за полночь дружественного застолья папа явился домой подшофе и в традиционном Дядимишином сопровождении. Я вам уже рассказывала, что если дядя Миша позволял себе некие «возлиятельные» вольности, то ночевать он приходил к нам. Чтобы дополнительно не травмировать свою печень скандалом, который неизменно закатывала ему Ба. В такие дни друзья ночевали в гостиной и всю ночь трудились, аки пчелки, проводя обоюдные реанимационные мероприятия.

Вот и сейчас, притащив из холодильника банку рассола, они улеглись валетом на диван.

– Сколько денег осталось? – хлебнув помидорного рассола, передал папе трехлитровую банку дядя Миша.

– Сто тридцать с копеечками, – порывшись в карманах брюк, доложился папа.

– Это как понимать? Мы почти что ополовинили твою заначку?

– Ну и фиг с нею, и на эти деньги можно ого-го как развернуться! Опять же в ресторан два раза сходить!

– Нет, брат, ты не прав! – сделал протестующий жест руками дядя Миша. – Ты тут категорически не прав! Я даже более того скажу, ведешь ты себя, как идиот.

– Ну! – одобрил ход мыслей друга папа.

– Мы сейчас эти деньги надежно спрячем, а завтра сходим к фарцовщику Тевосу и возьмем тебе что-нибудь из одежды. Добротный костюм. Или пальто. Или хорошую удочку с прибамбасами.

– Удочка – это идея, – оживился папа.

– Прятать деньги буду я. И ни за что тебе не скажу, где спрятал. Договорились? А то мало ли что тебе в голову взбредет!

– Договорились. Только ты это, аккуратнее, у Нади очень чуткий сон.

– Так ведь дверь в спальню закрыта!

– Я тебе дело говорю. У этих баб вместо мозга локатор, он только и делает, что крутится туда-сюда и, фьють-фьють, считывает наши мысли.

– Ыхыхыыы, – затрясся в хохоте дядя Миша. Потом он нацепил тапки, забрал у папы деньги и выскользнул в дверь.

Вернулся он через несколько минут и, невероятно собой довольный, улегся на диван. Тут же встал, вытащил из объятий похрапывающего друга трехлитровую банку с рассолом, поставил на журнальный столик. Лег. Через минуту обратно встал, погасил свет, лег. Завозился спиной, выбирая наиболее удачный ракурс для сна, со вздохом угнездился.