Две жизни. Мистический роман. Часть 2

Но как только дело касается людей, – в сознании человека сразу все меняется. Все разделяется на своих и чужих. Свои – это те, с кем вы сжились, сроднились по крови. И каждая такая разлука – неизбежные слезы, отчаяние и вот такой вид, как у моего доброго друга, лорда Мильдрея. Вы сражались в двух войнах, будучи юношей; о вашей храбрости солдаты складывали песенки и легенды, и вашему самообладанию удивлялись даже старые офицеры. Теперь вам двадцать восемь. Почему же перед лицом предстоящей смерти пастора вы потеряли ваши самообладание и равновесие? Ваша любовь к Алисе для меня не тайна. Но она – не оправдание вашему поведению. Чему служит та любовь, которая не несет мужества любимому человеку? Неужели вы думаете, что таким образом вы сострадаете Алисе? Истинно и деятельно лишь такое сострадание, которое несет человеку не слезы, а мужество.

Вы думаете, что можно таить внутри полный разлад, страдать и разрываться, а вовне демонстрировать якобы полное спокойствие и подобным лицемерным самообладанием помогать человеку переносить горькие минуты? Только истинно мудрое отношение, то есть убежденно-спокойное душевное состояние, может помочь ближнему. И оно, как живой пример мудрости, может предотвратить тысячи человеческих драм одним только своим появлением, одной встречей. Таков живой пример мудреца.

И в каком бы образе он ни встретился человеку, он может поднять его силы до героического напряжения. Может помочь перейти из состояния маленького человека, горюющего о личном и ограниченного жизнью одной улицы, в одухотворенное осознание себя единицей всей Вселенной. Той самой Вселенной, которая с неизбежностью подчинена одному и тому же закону целесообразности, который ведет все живое – от букашки до человека – к совершенству.

Вы можете мне ответить, что все это знаете и понимаете. Но я с этим не соглашусь. Потому что на языке мудрости знать – это значит уметь. А понимать – значит действовать. Тот, кто говорит, что он знает и понимает, но не умеет действовать в своем обычном трудовом дне, – на самом деле ничего не знает. Он ничем не отличается от цирковых собак и лошадей, которые просто усвоили ряд привычных ассоциаций, воспринятых в той или иной последовательности.

Подумайте обо всем этом, лорд Мильдрей. От вашего отношения к происходящему многое будет зависеть не только в вашей жизни, но и в жизни Алисы и еще многих людей, которых вы сейчас встречаете и в обществе которых вращаетесь. К сожалению, по причинам, от меня не зависящим, я не могу сказать вам больше. Могу только прибавить, что сейчас вы стоите у перекрестка дорог. И в зависимости от вашей энергичности и мужественного поведения, в зависимости от истинной доброты и силы вашего благородства в этот момент, вы услышите тот или иной зов жизни. И вы можете создать такую семью, которая даст возможность великой душе сойти на землю и, под охраной вашей любви и доброты, пройти свой новый человеческий путь.

Флорентиец привел Мильдрея к водопаду. Красота природы, чудесное утро и слова хозяина не только развеяли печаль гостя, но и окрылили его. Выйдя из водоема, выдолбленного водой, падающей с высокой скалы, и поеживаясь от холода, лорд Мильдрей сказал:

– Если бы я даже не входил в эту купель, которая меня освежила, – я все равно чувствовал бы себя воскресшим от одного только общения с вами, лорд Бенедикт. Самое великое, что я понял сейчас из ваших слов, это то, что сила любви не боится понятия разлуки. Пока что для меня знать и уметь – это действительно разные вещи. Но я не теряю надежды, что в вашем благом присутствии оба эти понятия когда-нибудь сольются в одно самоотверженное и радостное действие, то есть в умение быть истинно добрым и, думая о людях, забывать о себе.

Флорентиец и лорд Мильдрей вернулись домой как раз вовремя, чтобы успеть переодеться и встретиться с остальными за завтраком. Пастор чувствовал слабость и усталость, но все же прошелся по парку. Под руку с дочерью, в сопровождении Сандры, дошел он до обрыва, откуда ему особенно нравился вид на открытые дали. Но после обеда он сейчас же поднялся к себе. Алиса не оставляла отца ни на минуту. Она, казалось, совершенно не замечала ни его слабости, ни его особенной ласковости, в которой сквозила нежность прощания. Она вела себя так, как всегда, как будто отец был здоров, но не покидала его.

– Алиса, дитя мое, пошла бы ты погулять. Вон все идут на ферму с лордом Бенедиктом.

– Нет, папа, мне так хочется побыть в тишине с вами. – Раздался стук в дверь, и вошел лорд Мильдрей.

– Лорд Уодсворд, не разрешите ли посидеть рядом с вами? Мне так захотелось побыть в вашем обществе, что я не мог устоять и решился побеспокоить вас. Вы не сердитесь на меня за это?

– Не только не сержусь, но и счастлив, что вы зашли ко мне. Моя Алиса не покидает меня, как я ни прошу ее отдохнуть немного от моего стариковского общества. Не скрою, мой друг, что радость быть столь любимым моей дочерью и вами – большое вознаграждение мне за прожитую жизнь.

– Знаете, папа, вы у меня настоящий феномен. Другой человек на вашем месте мог бы гордиться собой. А вы совсем не цените себя и все то, что сделали для людей, для науки. Лорд Бенедикт сказал, что сюда собирается приехать целая делегация от Академии наук, чтобы вручить вам какую-то исключительную награду за книгу, которая завтра должна выйти в свет. В Академии узнали от лорда Бенедикта, что вы нездоровы и не сможете прибыть в Лондон на заседание, на котором вам хотели вручить эту награду. А вы, мой дорогой отец, одно смирение.

Конец ознакомительного фрагмента.