Две жизни

Помолчали.

— Ну, Великан, никому этого не читай. И мне больше не читай. Да нет, не сболтну. Я себя крепко держу. Но вдруг выслужиться понадобится. Ручаться не могу. Шучу, шучу. Да и забыл уже. Ты лучше мне еще что- нибудь почитай, из старого. Про Есенина прочти. Там у тебя есть сильные места.

Борис не любил эти стихи. Он знал, что получилось надуманно и фальшиво. А ребятам в классе нравилось. Мама говорила:

— Это потому, что Есенин почти запрещен. Но только почти. Так что с одной стороны фрондерство, а с другой — безопасно.

Читать не хотелось. Но прочел.

Жил в России один поэт, Синеглазый и златоглавый. Вот уж больше десятка лет Он опутан скандальной славой. Был он молод, изящен, красив, — Что ж бы надо еще такому? Но он кинулся, все забыв, С головою в кабацкий омут. Оттого, что кругом себя Только свору он видел волчью, Свой талант и себя губя, Он спивался с притонной сволочью. И, стараясь в стихах сорвать Облепившую душу плесень, Он оставил для нас слова Самых нежных и строгих песен, Откровенных и грустных строк, Беспощадных к себе и людям. Оттого и судил ему рок, Что он понятым здесь не будет. Назовешь лишь его у нас, Снова слышишь все те же шутки. От него приходят в экстаз Психопатки и институтки. И другая прогнившая гнусь — Созревающие коровы, Что смакуют "Кабацкую Русь" С упоением, как Баркова. На недолгом пути своем Много в жизни им перевидано. Люди ищут разное в нем, Ну а мне, мне просто завидно. Потому что, как ни крутись, Как ни черкай долгие ночи, Никогда не получишь стих Так легко и просто отточенным. И когда я читаю, а он, Точно кровью, строчками точится, Я до бешенства разозлен, Мне ругаться от боли хочется. Оттого, что борясь и любя, Окруженный сворою волчьей, Свой талант и себя губя, Он спивался с притонной сволочью. День сегодня такой весенний, Город снегом еще одет. Жил в России один поэт, Назывался Сергей Есенин.

x x x

Через неделю Бориса Великанова исключили из комсомола.

Глава II. СЕРГЕЙ

1.

Сергей Иванович Лютиков возвращался домой. В первом классе аэрофлотского самолета, рейс Цюрих-Москва, уже разнесли завтрак (холодная курица, салат, черная икра, кофе). Коньяк армянский «Двин», но московского розлива. Первый класс был почти пуст, — кроме Сергея Ивановича только пожилая пара, говорившая между собой по-французски. Еще в Цюрихе, едва расположившись на своем месте, мадам обратилась к Лютикову:

— Bonjour, monsieur, parlez vous francais?

— Oui, madam. But I prefer English.

И дальше говорили по-английски. Говорила в основном мадам.

— Мы уже на пенсии и, как видите, путешествуем. Самое интересное — смотреть мир, не правда ли? Были уже везде, даже в Новой Зеландии. А теперь взяли тур: Москва, Ленинград, Киев. А вы — русский? Посоветуйте, что стоит посмотреть, куда пойти. У нас, конечно, будет гид, мы заплатили, но всегда лучше знать заранее самим, не правда ли?

Сергей Иванович дал несколько стандартных советов, мадам записала их в блокнотик, "предназначенный специально для русского тура". Разговаривать с ними Сергею Ивановичу не хотелось. Слишком они были типичны. И разговор скоро прекратился.

Неплохая получилась поездка. На заседании Комитета ЮНЕСКО по археологии и истории развивающихся стран, советским членом которого он состоял, ничего интересного, естественно, не произошло. Обычная малозначащая болтовня, распределение стипендии и стажерских пособий, финансовая помощь некоторым проектам (чего жалеть, деньги американские). Конечно, вежливые дипломатические дискуссии о предпочтительности тех или иных экспедиций. Самое главное — приняли решение о следующем заседании через полгода в Джакарте. Сергей еще не был в Индонезии. Американец, как оказалось, тоже. Это и решило вопрос.

Странно все-таки, что американцы до сих пор не ушли из ЮНЕСКО. С ними считаются только в тех случаях, когда речь идет о финансировании. Настоящие хозяева — недоразвитые страны. Их много и они большей частью нищие. Гипертрофированный комплекс неполноценности (интересно, может ли быть комплекс неполноценности не у отдельного человека, а у целой нации?) ведет к зависти, ненависти, чрезмерной щепетильности в формальных вопросах представительства.

Рост антиамериканизма в мире — естественная реакция нищего на благотворительность. Нас тоже не любят, но по другой причине. Мы ничего не дарим, кроме оружия (подачки компартиям — не в счет). Нас боятся. Боятся и поэтому ненавидят. А американцам завидуют и поэтому ненавидят. Впрочем, это относится к недоразвитым. В развитых все сложнее.

Свободного времени в Цюрихе было достаточно. В ЮНЕСКО не перегружаются. Удалось съездить на Женевское озеро, посмотреть несколько новых фильмов, походить по магазинам. Вале и детям почти ничего не купил, все у них и так есть. Борису несколько новых книг, собственно не очень новых, но Борис еще не читал. "Ленин в Цюрихе", "День шакала", последние "Ньюс Уик", «Тайм», "Шпигель". К Борису — дней через пять. Сперва вся эта мура с отчетом, неотложные дела в ЦК, в институте. А потом к Борису. Уже давно не был. Месяца четыре. Надо снять напряжение, отрелаксировать, поболтать, поспорить, не следя за каждым словом, Побыть целый вечер самим собой.

В Шереметьево уже ждал Володя с «Чайкой». "Чайку" к Сергею Ивановичу прикрепили недавно, после перевода в главные референты цековского отдела. Тогда же дали квартиру в "Ондатровом заповеднике", в Кунцеве. Хорошая квартира, ничего не скажешь. Валя довольна. Пять комнат, зимний сад, бесплатная горничная.

В машине отдал Володе подарки: джинсы для дочери, фигурную бутылку Смирновской самому. Специально не положил в чемодан, вез в ручной сумке. Привозить подарки, сувениры Володе, горничной Люсе, двум секретаршам (в ЦК и в институте) Сергей Иванович не забывал.

Ехали молча. Володя начал было рассказывать последние институтские сплетни, но тут же понял, что шеф не в настроении. Сергей Иванович не позволил Володе взять чемоданы, сам донесет, не ослаб еще. Велел быть после обеда, съездить на пару часов в институт.

Валя встретила хорошо. Видно — была рада. Сергей Иванович гордился женой. Разменяла полвека, а больше тридцати пяти не дашь. Стройная, подтянутая, следит за собой, понимает, что одежда, лицо, фигура — не пустяки. Валентина Григорьевна была теннисисткой, мастером спорта. Кончила Инфизкульт, особенно высоко в табеле о рангах никогда не поднималась, однако один год была шестой ракеткой страны. Теперь тренер на полставке в детской спортивной школе. Работает для поддержания формы и заполнения времени, остающегося после главного: обязанностей жены и хозяйки дома выдающегося ученого и общественного деятеля.

За обедом говорили мало. Сергей Иванович в двух словах о поездке, Валентина Григорьевна немного о московских новостях, т. е. о событиях внутри их круга, о детях. После поездки, как всегда, вечером придут оба сына с женами, тогда и поговорят.

В Институте истории и археологии Академии наук директора ждали с нетерпением. Сергей Иванович прошел через предбанник, кое с кем из ожидающих старших сотрудников и заведующих отделами поздоровался за руку. Вслед за ним в кабинет сразу вошла Анна Николаевна, уже десять лет бывшая его секретаршей, а первые три года эпизодической любовницей.

— Здравствуй, Анечка!

Сергей Иванович на мгновение обнял Анну Николаевну, потом поцеловал ручку и вытащил из кармана футляр.

— Это тебе. Самозаводящиеся. Сказали, что модные. Что же и привозить из Швейцарии, если не часы.

— Спасибо. Симпатичные. В институте все в порядке. Обязательное на ближайшее время я записала в ежедневнике. Завтра из обязательного только заседание Президиума АН. Сегодня надо принять Морозову, у нее трудности с оппонентами, будет просить вас надавить. Лучше сделать, баба беспардонная и не отвяжется. Остальное все текучка. За пару часов управитесь.