Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни

Вот почему я так полюбила черный цвет! Это цвет моего города. Лакированные черные гондолы, черные плащи-домино, черные шелковые мантильи на плечах аристократок. На этом фоне выгодно отличаются простолюдинки, на них — розовое с белым! Вот она, настоящая демократия — указ сената о борьбе с роскошью. Богатство тщательно скрывается. И только под крышами палаццо царит красное с золотым — цвета славы, свободы и страсти!

О, моя Венеция! Гениальное безумие зодчих Джорджо Массари, Антонио да Понте, Виченцо Скамоцци, Флиппо Календарио, Пьетро Базейо, Альфонсо Альбергетти — каждый в свое время уронил жемчужину в эти воды…

…Мне двадцать. Я люблю стоять на мосту Академии, смотреть на палаццо Фальер. Это изящное здание с двумя боковыми лоджиями. Оно сохранилось неизменным с тех времен, когда в нем жил дож Марино Фальер. Стоя на мосту, я представляю себе, как его вели на казнь… Бабушка моей бабушки рассказывала, что даже на плахе он слал проклятья горожанам, и все они едва сдерживались, чтобы не пасть на колени перед узурпатором. А потом еще долго не доверяли каждому следующему правителю…

…Сестры насмехаются надо мной: я отказываю десятому ухажеру. После книг, которые я перечитала в Палаццо Дукале, все они кажутся мне одинаковыми…

…После поездки в Верону сестры утверждают, что Святая Екатерина на полотне нашего земляка синьора Веронезе очень похожа на меня… Я молчу. Я стискиваю зубы. Вспоминаю прошлогодний карнавал…

«Приветствую вас, золотая синьора!» — окликает меня незнакомец в лиловом плаще. Я не сразу узнаю его. Он снова кажется мне слишком старым. «А я вас помню! Вы были маленькой любопытной девчонкой и обиделись на то, что я назвал вас рыжей…»

У женщин нашего города — легкий характер. Я не исключение, хотя и решила посвятить себя книгам. Мы садимся в гондолу. И гондольер Фабио — в нашем уютном городе почти все знают друг друга! — даже не спрашивая о маршруте, живо берется за весло. Опустив бархатный занавес, мы с Паоло пьем виноградное вино. И…

И затеваем нескончаемый спор о преимуществах и недостатках венецианской школы живописи. Я настаиваю на том, что полотна Паоло и Лоренцо Венециано слишком декоративны, более живые — болонцы. В них есть экспрессия, естественность, выразительность образов и лиц. Он доказывает, что болонская школа — порождение догмы, единственное ее преимущество в том, что она систематизировала художественное образование. И не более! А естественность и живость — находки раннего периода.

Я соглашаюсь. Мне все равно, ведь по-настоящему я восторгаюсь только Джотто…

О, зачем я это сказала! Будто забыла, что рядом — сам Веронезе. Глаза его сияют. Но пламя страсти медленно сменяется огнем гнева. Мы отчаянно боремся. Я пытаюсь укусить его за руку.

Бедняга Фабио уверен, что мы страстно занимаемся любовью…

С берегов-улиц с шипением падают в канал разноцветные звезды праздничного фейерверка. Я выпрыгиваю из гондолы неподалеку от своего дома.

— Ты — лучшая из всех женщин, которых я встречал! — кричит Паоло. — Никогда тебя не забуду!

На следующий день он должен ехать в Верону выполнять срочный заказ. Там и появится картина «Обручение Святой Екатерины» с моими глазами…

Я не вышла замуж. Я осталась со своими книгами, сменив отца на его должности. А когда Венеция пришла в упадок, ушла в монастырь. Там написала несколько работ о венецианской школе живописи. Всякий раз, когда выводила на бумаге имя Паоло Веронезе, с пера падала чернильная слеза.

…Дождь уже отчаянно хлестал сиреневые кусты своим прозрачным батогом. Они пенились, как морские волны.

Я люблю дождь. Я всю жизнь люблю хмурую погоду. Теперь понятно почему…

— Ну что ж… — сказала я, — идем, посидим где-нибудь. Я согласна.

И оглянулась.

В комнате никого не было…

Я поняла, что разговаривая видела в стекле лишь собственный силуэт…

Часть вторая

— Аутизм — это погружение в мир собственных переживаний, во время которого больной теряет контакт с реальностью и интерес к действительности. У таких больных обычно отсутствует потребность в общении с людьми, а чувства не имеют эмоциональной окраски.

— Но простите, доктор, насколько я знаю, — это врожденная болезнь и проявляется она еще в детстве. К тому же ее лечат. Кажется, ею страдал Дастин Хофман… А она — взрослая девочка… Кроме того, я бы не хотел, чтобы вы сделали ее подопытным кроликом. У вас таких хватает. Как по мне, здесь требуется незначительное терапевтическое вмешательство. Иногда я думаю, что она просто хитрит. Поэтому и обратился к вам. Это может быть затяжным кризисом, причем — творческим, но при чем здесь аутизм?

— Вы меня перебили, — заметил врач. — Мне бы хотелось обрисовать общую картину. По крайней мере, ту, которую я могу наблюдать сейчас. Если бы вы, Витольд, согласились на мое предложение, результаты были бы ощутимее…

— Речь не об этом! — Посетитель достал из серебристого портсигара коричневую сигарету «Black Captain», пододвинул к себе тяжелую мраморную пепельницу, доверху набитую окурками. — Она совершенно здорова. Я лишь хочу разобраться, в чем заключается хитрость…

— Тут нельзя спешить. Это случай интересный… — главврач задумался, с уважением поглядывая на массивный серебряный перстень своего визави. — И на симуляцию это не похоже. Продолжим разговор?

Тот, кого он назвал Витольдом, покорно кивнул, затягиваясь и выпуская изо рта темную струйку ароматного дыма.

— Итак, что мы видим? Есть шесть признаков проявления аутизма. Вспомним их. Во-первых, погруженность в собственные переживания… — Он вопросительно посмотрел на мужчину, и тот пожал плечами, а потом кивнул головой. — Во-вторых, никаких удовольствий от окружающего мира — получение их изнутри. Да? Хорошо. В-третьих — собственно, это касается детей, — невозможность наладить контакт с ровесниками, в-четвертых, неумение разделить удовольствие и успех с другими людьми, то есть отсутствие эмоционального контакта.

— Это — последние два года… — заметил посетитель. Но врач, увлеченный собственным монологом, махнул рукой и продолжал:

— Дальше: задержка развития или речи. М-м-м… Тут — особый случай, возможно — переизбыток этого… И последнее: стереотипное и повторяющееся использование речевых оборотов и регрессивных движений…

— Вы считаете, что все это может случиться со взрослым человеком?

— Честно говоря, таких случаев я не знаю. Поэтому и предлагаю оставить ее здесь.

— Вы не представляете, о чем говорите, — грустно улыбнулся собеседник. — Эта женщина… — Он запнулся и замолчал.