Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 1

Попасть в коллектив, возглавляемый этим выдающимся учёным, было мечтой многих, но у него какой-то свой, неясный для остальных принцип отбора будущих сотрудников имелся. По блату или по настойчивой просьбе сверху, которая синонимом приказа считалась, это было невозможно. Не тем человеком Иосиф Абрамович был, чтобы супротив своего желания что-нибудь делать да подобострастно ручки вверх поднимать. Он, и только он один, мог решить, когда такая потребность вдруг возникала, кого к себе на освободившееся место пригласить. А тут вдруг гром, наверное, среди ясного неба грянул. Он сам к директору пришёл и заявление принёс – мол, просит ему в штатное расписаниеещё одну ставку стажёра-исследователя ввести, присовокупив при этом устно:

– Не пожалеете, – и всё, больше ничего не добавил.

Удивительно, но просьбу его удовлетворили, и директор откуда-то, по-видимому из своих тайников, эту ставку достал. Вот так и появилась в лаборатории Чертова девушка, совсем молоденькая, глазастенькая, остроносенькая, росточка небольшого, беляночка такая, с характерным признаком: как смутится – а это у неё, особенно спервоначалу, часто случалось, – тут же вся румянцем обливается. И не только щёки, а и руки, и ноги, ну там, где это видно было, так что некоторые молодцы горячие чуть ли не спорить начали, кто же тем первым будет, кому доведётся проверить, а как скрытый от глаз кожный покров себя при этом ведёт.

Лена Ларцева, так эту стеснительную девушки звали, быстро в наш достаточно дружный – в его активной части – коллектив влилась, и мы даже не заметили, как она ШП, то есть своим парнем, в нём стала. Полгода не прошло, а её уже заместителем секретаря комсомольской организации избрали, причём единогласно, всем по душе девушка пришлась. Почти безотказным и чрезвычайно исполнительным и полезным для общества человеком она оказалась, однако всё так же стремительно продолжала краснеть, хотя непонятно было зачастую, по какой такой причине это происходит.

Да и в число учёных она неожиданно для всех ворвалась. Лаборатория Чертова занималась одним увлекательным делом – пыталась найти избавление от такой напасти, как лейкемия, или, попросту говоря, лейкоз. Ну а для начала надо было понять, откуда он в здоровом организме берётся. Поэтому ежедневно десятки белых мышек, альбиносов значит, вполне определенной линии, то есть таких, которые к одному и тому же генотипу относятся, отдавали свои жизни во славу науки. Как только их не изучали. Всё новое и для дела пригодное, до чего только в мире додуматься успели, Иосиф Абрамович моментально в своей лаборатории в жизнь внедрял и сотрудников своих к тому же приучил.

Лена достойной ученицей оказалась и, что немаловажно, чрезвычайно трудолюбивой, очень последовательной, фантастически наблюдательной и способной свои наблюдения в систему превратить. Так вот, в сентябре она была в очную аспирантуру зачислена, а одновременно с этим в нашем отраслевом журнале её первая статья появилась, и, что вполне в стиле профессора Чертова, была она там единственным автором. Смысла статьи её я не понял, для меня всё то, чем они занимались, а потом описывали, было сплошной абракадаброй, как для первоклассника тригонометрия с её синусами и косинусами, тангенсами да котангенсами. Но в научном мире она произвела эффект разорвавшейся бомбы, непонятно из чего сотворённой. На неё начали ссылаться, а один весьма уважаемый в том мире итальянский профессор даже назвал принцип, который Лена выявила, симптомом Лены Ларцевой, ни больше и ни меньше.

Грозов после этого на учёном совете, Чертову прямо в глаза глядя, заявил, что они, хирурги, считают, что Лене Ларцевой в аспирантуре делать нечего, чужое место она там занимать будет, а пора утвердить тему её докторской диссертации, поскольку меньшее её недостойно. Вот пусть профессор Чертов ей часть своего кабинета уступит, а в аспирантуру надо его, Грозовского, парня, очень даже способного, определить. Все, как всегда, засмеялись, а Грозов привычно сделал вид, что обиделся – мол, не понимают его.

Такую вот девочку мне удалось себе в заместители привлечь. За ней я был как за каменной стеной, всё она и знала, и понимала, и сделать могла. Но кое-что ей всё равно объяснять пришлось, в курс некоторых специфических вопросов вводить.

Именно на это я остаток того дня в своём институте и потратил.

Домой без сил явился. Непонятно почему, но измотался вконец. Вроде и не делал ничего сверх того, что обычно, а вот надо же. Даже есть не хотел. Так, сел у стола посидеть да в тарелке не помню с чем лениво поковырялся, а затем на диван переместился и тут же отключился, как будто несколько дней не спал. Часа через три проснулся совсем свеженьким и вполне работоспособным. На часы глаза бросил – смотрю, маленькая стрелка стремится большую на самой верхушке циферблата догнать, значит, полночь вот-вот будет. В квартире тишина, жена с сыном в царстве Морфея пребывают, а у меня ни в одном глазу. Встал, на кухню пошёл, дверь прикрыл осторожно, чтобы не скрипнула, и свет зажёг.

Из-под моих ног во все стороны десятки сверчочков малюсеньких, недавно на свет божий появившихся, но бесподобно шустрых разбежались, пытаясь от меня по углам попрятаться. Но не на того нарвались: пока они метались, ярким светом ослеплённые, я их много передавить успел. А когда остальные по щелям позабивались, снова свет выключил, стул на ощупь нашёл, сижу и пытаюсь понять, что за напасть такая в доме этом случилась.

Дом совершенно новый, с предыдущей весны только заселяться начал. Двенадцатиэтажная башня блочная первой выросла среди бывшей деревеньки. Это уж затем вокруг целый микрорайон стремительно разрастающейся Москвы возник.

Поселились мы здесь в прошлом году. Произошло это, по крайней мере для нас, совершенно неожиданно. Жили себе спокойно с родителями жены и её младшим братцем в нормальной квартире на проспекте Калинина, тоже в новом, правда двадцатичетырёхэтажном, доме. Видели, наверное, стоят такие жилые башни с правой стороны, напротив административных домов-книжек. Жили, как говорится, не тужили. Меня там абсолютно всё устраивало. Месторасположение удобное – центр, «центральней» редко бывает. Если надо куда-то добраться – пожалуйста, в любую сторону, до любой самой что ни на есть московской окраины, времени потратишь примерно одинаково. Здорово, согласитесь. Родители жены во мне души не чаяли, я им ровно тем же отвечал, но вот супруга моя начала с матерью сталкиваться, да так, что иногда чуть ли не перья с пухом по квартире летели. Сами понимаете, две хозяйки на одной кухне…

Вот как-то вечером в субботу – дело во второй половине сентября было, дачи все закончились, поэтому в московской квартире это случилось – сидим, чай пьём. Хорошо так, умиротворительно на душе, да и желудку приятно после сытного ужина немножечко тёплого чая внутрь принять. Сидим, я чашку ко рту в очередной раз поднёс да на экран телевизионный взглянул. Телевизор в левом углу стоял, а там, на экране, чепуху какую-то показывали, но от нечего делать, когда такая нега по телу разливается, даже на ерунду и то можно глаз бросить. А тут тесть, с правой стороны от меня сидевший – я его даже не видел, он почти за спиной у меня оказался, – вдруг, как бы ни с того ни с сего, заявил:

– Завтра к одиннадцати едем квартиру вашу смотреть, – и больше ничего не добавил.

Хорошо, мы с женой сидели, некуда падать было, но чаем я облился, ладно он уже немного подостыть успел.

– Какую такую квартиру? – Голос у жены прорезаться только к концу вопроса стал.

– Так вас же наша не устраивает. Ты тут постоянно свару пытаешься замутить, чем-то недовольна вечно и недовольство своё в нашу спокойную жизнь вносишь. И потом, молодым везде у нас дорога, поэтому мы и решили с матерью, да и с Ванюшкиными родителями согласовали, а пусть-ка эти самые молодые самостоятельно поживут. Вот и отправитесь вы с завтрашнего числа в дальнюю дорогу, нечего вам по проспекту Калинина подошвами шаркать.