Двенадцать поэтов 1812 года

* * *

Главное же событие в судьбе «Певца…» и его автора произошло благодаря старому поэту (и одновременно — министру юстиции в тогдашнем правительстве) Ивану Ивановичу Дмитриеву. Он показал стихи Жуковского вдовствующей императрице Марии Федоровне. Так «Певец…» и его автор стали известны царской семье. С тех пор началась всероссийская слава Жуковского, а Дмитриев стал для молодого поэта кем-то вроде литературного Савельича. И совершенно справедливо, что первое издание «Певца во стане русских воинов» осталось в истории нашей литературы под именем «тургеневского», а второе названо «Дмитриевским».

Вот что писал Иван Иванович Дмитриев Жуковскому 20 февраля 1813 года (из Петербурга в Белев):

«Любезный Василий Андреевич.

С большим удовольствием читал я ваши последние произведения; с удовольствием, какое сродни иметь только тому, кто сам знает цену искусства и не завидует, но сорадуется чужим талантам. Жаль только, что в „Певце во стане Русских Воинов“… вероятно есть ошибки переписчиков… Но это не помешало всем отдать справедливость изяществу вашей поэзии. Вчера Государыня, вдовствующая Императрица, можно сказать, с восторгом изволила хвалить ее и препоручила мне просить вас, чтобы вы прислали ко мне вашу пьесу, переписанную собственной вашей рукою. Она желает сама сделать ей второе издание… Надеюсь, Василий Андреевич, что вы примите за благо мои негоциации и дозволите мне гордиться успехом. Я не пеняю, что вы перестали ко мне писать; чувствую сам, что некогда, но желаю, однако ж, чтоб вы с присылкою вашей пьесы уведомили меня по-авторски, и кратко и подробно, о всех ваших воинских подвигах. Карамзин все еще в Нижнем, и В. Пушкин там же; а я все еще здесь, но часто мысленно гляжу на собственное пепелище, где некогда надеялся,

Что солнце дней моих в безмолвии зайдет И мой последний взор на друга устремя… ^[64]

Прощайте, любезный Василий Андреевич, да хранит вас Благость Небесная и возвратит тем, кои вас искренно любят.

Иван Дмитриев.

СПб. 1813. Февраля 20.

P. S. Молитва моя сбылась, о чем я уже узнал по написании письма, которое приготовлено было в армию» ^[65] .

64

Перефраз заключительных стихов из стихотворения Дмитриева «К моим друзьям».

65

Дмитриев И. И. Сочинения. В 2 т. Т. 2. СПб., 1893. С. 216–217.

Долго исследователи с грустью указывали, что ответное письмо Жуковского не сохранилось. Но чудеса бывают! — совсем недавно письмо, пропавшее два века назад, было обнаружено в РГАЛИ ^[66] и опубликовано ^[67] :

«Милостивый Государь Иван Иванович!

Не могу изъяснить, с какой благодарностью к вам читал я ваше лестное ко мне письмо. Никогда не воображал я иметь счастье обратить на себя внимание Ее Величества; и это счастье тем для меня драгоценнее, что без сомненья, обязан им вашей ко мне дружбе. Не удивительно, что я мог иметь некоторый успех в поэзии — я пользовался вашими уроками и вы всегда были моим образцом. Спешу исполнить приказание Ее Величества; имею честь препроводить при сем экземпляр моих стихов, мною переписанный. Извините, если почерк не весьма хорош; я употреблял все мое старание и уверяю Ваше Превосходительство, что лучше писать не умею…

Читая письмо Вашего Превосходительства, я вспомнил счастливое старое время; вспомнил, какие приятные вечера проводил я в вашем прекрасном домике! — но где он? Наша Москва представляет теперь печальное зрелище. Сперва сказали мне, что дом Марии Ивановны Протасовой уцелел, я заключил из этого, что и ваш домик упасен от пожара; но после к сожалению услышал, что и его постигла общая участь.

Итак! Ее уж нет, Сей пристани спокойной, Где добрый наш поэт Играл на лире стройной, И, счастия достойной, Пройдя стезю честей, Мечтал закатом дней Веселым насладиться И с жизнию проститься, Как ясный майский день Прощается с природой! Исчезла мирна сень! С харитами, с свободой, В сем тихом уголке Веселость обитала, И с сердцем на руке Там дружба угощала Друзей по вечерам! Но время все умчало, И здесь — навеки там! Как весело бывало, Когда своим друзьям, Под липою ветвистой С коньяком чай душистой Хозяин разливал И круг наш оживлял Веселым острым словом! О, дерево друзей! Сколь часто темным кровом Развесистых ветвей Ты добрых осеняло…

Писавши к Вашему Превосходительству, нельзя удержаться от поэтического вдохновенья…

Простите, что отвечаю на ваше письмо несколько поздно. Это не моя вина. Письмо Вашего Превосходительства было адресовано в Белев. Почтмейстер, думая, что я в Орле, переслал его в Орел, откуда оно, пролежав несколько времени на почте (ибо меня не было в городе), отправлено было ко мне в Болхов, близ которого я поселился в благословенной Аркадии (Аркадиею называю милых мне людей, достойных золотого века). Одним словом, я получил его накануне Светлого Воскресенья; следовательно, имею право надеяться, что Ваше Превосходительство меня извините.

Но я начинаю замечать, что слишком обременяю длинным письмом моим внимание Вашего Превосходительства, повторяя уверение в совершенной моей к вам привязанности и в искреннем почтении, честь имею быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугою

1813. Апрель 18

В. Жуковский» ^[68] .

66

РГАЛИ. Ф. 1060. Оп. 2. Ед. хр. 1. Л. 1–8.

67

Гарбер Е. В. «Памятник драгоценной дружбы»: неизвестное письмо В. А. Жуковского к И. И. Дмитриеву // Жуковский. Исследования и материалы. Вып. 2. Томск, 2013. С. 359–379.

68

См.: Там же. С. 361–367.

Когда Василий Андреевич дописывал это полное признательных чувств письмо, он еще не знал, что 16 апреля, на третий день после Пасхи, главный герой его «Певца…», фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов, скончался в силезском городке Бунцлау.

Хвала тебе, наш бодрый вождь, Герой под сединами! Как юный ратник, вихрь и дождь, И труд он делит с нами…

Михаил Илларионович простудился, когда ехал в Бунцлау в открытых дрожках, в пути его застал снег с дождем, он смертельно простудился. Ох уж этот «вихрь и дождь»…

* * *

Батюшков писал Вяземскому 10 июня 1813 года: «Жуковского „Певца“ Государыня приказала напечатать на свой счет. Готовят виньеты…»

Готовил эти виньеты выдающийся деятель русской культуры Алексей Николаевич Оленин. Его участие в «Дмитриевском» издании «Певца…» было особенно трепетным и горячим. В сражении при Бородине участвовали два сына Оленина — Николай погиб, Петр был тяжело контужен. С осени 1812 года Алексей Николаевич неотступно думал об увековечении памяти бородинских героев. Еще в начале декабря он подал свой первый архитектурный проект.

Оленин, бывший артиллерийский офицер, предложил установить три колонны из трофейных пушек: в Смоленске, Москве и Петербурге. Пушек должно было хватить с избытком — их было захвачено 875 (сегодня в Кремле, у стен Арсенала, можно увидеть 754 наполеоновских ствола).

Более детально Оленин обрисовал свой план в поданном им императору в августе 1814 года «Опыте о приличной форме или наружном виде предполагаемого памятника из отбитых у неприятеля огнестрельных орудий в 1812 году».

Защищая достоинства своего проекта, Алексей Николаевич начинал свой «Опыт…» так: «Сей памятник, по всей справедливости, должен ясно гласить настоящим и будущим временам о страшном истреблении несметных сил врага, дерзновенно вступившего на землю Русскую! Какое же доказательство сего события может быть убедительнее несчетной военной добычи, какую мы в столь краткое время от него приобрели? Следственно, на сооружение сего памятника весьма основательно предположено было употребить без переливки те самые орудия, которые у неприятеля были нами отбиты…» ^[69]

69

Файбисович В. Проект Оленина // Наше наследие. 2013. № 105. С. 44.

Завершая описание проекта, Оленин писал: «Знаменитые подвиги Русского народа в 1812-м году в сей колонне могут быть представлены в барельеве, обтекающем колонну широкою полосою… Сверх того… с одной можно написать имена народов, силою приведенных противу нас воевать, а с другой имена Предводителей войск наших…» ^[70]

Судя по всему, подготовка виньетов для издания стихотворения Жуковского шла одновременно с работой над проектом памятника.

Возможно, что «Певец во стане русских воинов» своей архитектоникой напоминал Оленину ту стройную и величественную колонну, о возведении которой он мечтал. Конечно, странно сопоставлять строки и пушки, но число строк в «Певце…» (694) почти совпадает с количеством пушек, необходимых, по мнению Оленина, для возведения победной колонны. А яркие поэтические характеристики военачальников и в самом деле напоминают барельефы.

70

Там же. С. 46.

В письме 30 июня 1813 года Батюшков пишет Жуковскому: «Еще два слова: сегодня Оленин, которому И. И. Дмитриев поручал нарисовать для „Певца“ виньеты, показывал мне сделанные им рисунки. Они прекрасны, и ты ими будешь доволен. Жаль, что издание не прежде месяца готово будет. На одном из виньетов изображен вдали стан при лунном сиянии и в облаках тени Петра, Суворова и Святослава, гениев России. Твои куплеты подали идею сего рисунка…» ^[71]

Проект Оленина по сооружению столпа из французских пушек раскритиковали генерал-майор П. А. Кикин и государственный секретарь А. С. Шишков; они обвинили автора в «идолопоклонничестве». Это было совершенно несправедливо, поскольку Оленин предполагал увенчать колонну «приличными ваятельными простыми изображениями… святых и сильных поборников наших, издревле благочестивым русским народом почитаемых, а именно: Архистратига Михаила или Георгия Победоносца…» ^[72] .

71

Батюшков К. Н. Сочинения. Т. 2. М., 1989. С. 253–254.

72

Файбисович В. Проект Оленина // Наше наследие. 2013. № 105. С. 45.

Александр I, в целом симпатизировавший проекту Оленина, решил от столпа из пушек до времени отказаться, а сосредоточить силы и ресурсы на проектировании и строительстве храма во имя Христа Спасителя (решение об этом было принято еще 25 декабря 1812 года). Но и проект храма-памятника утверждался крайне трудно и долго, а сам храм, как известно, ожидала нелегкая, а впоследствии и трагическая судьба.

Жуковский, приехав в Берлин осенью 1820 года, с горечью записал в дневнике: «Нам стыдно перед пруссаками: сколько уже у них памятников народной славе; они и Кутузова и Барклая не забыли, а мы строим храм, который вечно не достроится, хотим благодарить Бога, которому не нужна благодарность, и не думаем отдать чести тем, которые положили за отечество жизнь свою…» ^[73]

73

Запись от 8 ноября 1820 года.

* * *

В конце 1812 года Жуковский был произведен в чин штабс-капитана, а летом его догнала бородинская награда — орден Святой Анны 2-го класса, указ о котором, как оказалось, был подписан еще 6 ноября 1812 года.

Первым сообщил другу о награде Константин Батюшков. 30 июня он написал из Петербурга в Белев: «Слух носится, что тебе назначена Анна 2-го класса… Дай обнять тебя, старый мой друг! Дай разделить с тобою твою радость, — радость, ибо приятно получить то, что заслужил; а ты, наш балладник, чудес наделал, если не шпагою, то лирой. Ты на поле Бородинском pro patria подставил одну из лучших голов на Севере и доброе, прекрасное сердце. Слава Богу! Пули мимо пролетели…» ^[74]

74

Батюшков К. Н. Сочинения. Т. 2. М., 1989. С. 253.

А услышал Батюшков о награждении Василия Андреевича от А. И. Тургенева, который, в свою очередь, узнал эту новость от графа Павла Александровича Строганова — того самого генерала, чье доброе имя Жуковский защитил в письме к Блудову.

Почти три десятилетия спустя после Бородинской битвы, 26 августа 1839 года, Жуковский вновь оказался на Бородинском поле. Приехал он в Бородино накануне вечером, в числе почетных петербургских гостей.

Утро было такое же ясное, как и в 1812 году. Только если в утро сражения пахло дождевой сыростью, слежавшимся намокшим сеном, то теперь стояла жара и густая пыль поднималась над дорогами там, где шли на Бородинский праздник войска.