Двенадцать поленьев

 Но Русаков останавливается, чтобы передохнуть. Напильник отложен — руки вытирает ветошкой. И они уже не серебряные... Это всего лишь пыль была на руках, металлическая пыль, которую сдирал с плашки напильник.

 Кинул Русаков ветошку, достал носовой платок и принялся вытирать разгорячённое лицо и шею.

 Утомился. Мальчикам стало его жалко.

 — Николай Николаевич! — сказал Алёша. — Зачем же это... Сталь пилить руками! Вон как вам трудно!

 — Трудновато, — согласился Русаков.

 — А вы станок себе попросите! — посоветовал Саша.— Вам какой хотите дадут. Самый лучший!

 К удивлению мальчиков, Русаков объявил:

 — А одного мне мало. Хочу, чтобы служили мне и токарный, и фрезерный, и строгальный, и сверловочный!

 — Так много? — вырвалось у Саши.

 — А я жадный! — Русаков рассмеялся и сказал уже серьёзно: — Вон у нас в цехе станки. Посмотрите. Все мои помощники.

 Мальчики кивнули. Станки салатного цвета; там они уже побывали.

 Но оставалось непонятным, как это столько станков помогают одному человеку.

 Русаков стал объяснять.

 — Вот тут, — говорит, — на плашке, согласно чертежу, должна быть канавка. И довольно глубокая. Вручную мне её и за полдня не пропилить. Но есть строгальный станок...

 С этими словами Николай Николаевич развинтил тиски. Плашку взяли на станок — и через несколько минут канавка была готова.

 Ребята потянулись к плашке.

 — А можно руками попробовать?

 — Попробуйте.

 — Какая ровная канавка... И тёпленькая!

 Русаков отправил плашку в новое путешествие: на фрезерный станок.

 Теперь появился на плашке как бы маленький колодец с крохотным отверстием.

 — Заметьте, — сказал Николай Николаевич, — отверстие круглое. Так делает станок. А по чертежу надо квадратное. Значит?..

 Он подмигнул ребятам и пошёл к умывальнику.

 Долго и старательно мыл руки.

 — ...Значит, — закончил он, — от ручной работы не уйти. Да ещё посмотрите, какой мелкой.

 И тут началось самое интересное.

 Русаков разложил инструмент. Кроме напильников мальчики увидели какие-то лопаточки, шильца, совочки... Будто блестящий веер засиял на верстаке.

 Из этого веера Николай Николаевич стал брать то одно, то другое.

 Но даже не взглянет перед собой. Каждый инструмент на своём месте — словно сам прыгает в протянутую руку.

 Только и поднимет глаза — чтобы свериться с чертежом.

 От всего этого работа у Николая Николаевича пошла быстро-быстро.

 Иные инструменты совсем крохотные — из-за пальцев рабочего и не разглядеть, что они там делают... И мальчики (я улавливаю их шёпот) уже не пальцы инструментальщика видят перед собой: им представляется, что это сказочные гномы — ловкие и проворные — за добычей своей руды.

 Временами Николай Николаевич, нацеливаясь инструментом в отверстие колодца, придерживает дыхание.

 Замирают и мальчики. Они уже знают: чуть царапнешь, вводя инструмент в глубину, и квадрат может быть испорчен...

 — Дед у вас какой бритвой бреется? — неожиданно спросил Николай Николаевич, не прерывая работы.

 Алёша взглянул на меня. Я улыбнулся: мол, отвечай.

 — А он не признаёт безопасной. У него бритва как сабля.

 — А как он точит свою саблю? Ты видел?

 — Ага. На брусочке. И поливает маслом. Чтобы ни- ни... никакой зазубринки. Даже невидимой.

 Николай Николаевич кивнул.

 — Вот и я, — сказал он, — должен закончить маленький колодец без зазубрин внутри. У вас масло — а у меня медный купорос. — Он наклонил бутылочку и пустил в отверстие колодца несколько зелёных капель. — Теперь, — продолжал он, — беру вот этот напильничек, называется «бархатный»...

 А напильничек-то, глядят ребята, чуть потолще иголки. Насечку на нём и не рассмотришь — глаза заслезятся.

 Мальчики следят за руками инструментальщика. Ждут...

 Однако бархатный напильник не успел опуститься в колодец.

 Русакова окликнули.

 По цеху быстро шёл человек в пиджаке и галстуке. В руках у него был свёрнутый в трубку чертёж. На ходу, кивком головы он здоровался с рабочими.

 Не дойдя до верстака, круто остановился и подозвал Русакова.

 Между ними завязался разговор. Но и к нам долетали беспокойные слова.

 — В Индию ещё не отправили? — с удивлением сказал Русаков. — Вот так раз!

 Вошедший загорячился:

 — Да готова машина, совершенно готова! Но на испытании застопорилась. Пришлось забраковать одну из деталей. Совсем по-новому надо её сделать, вот, глядите! — И он развернул перед Русаковым чертёж.

 Николай Николаевич заинтересовался чертежом, принялся его разглядывать.

 Потом вздохнул и показал в сторону верстака:

 — Но у меня ещё своя работа не закончена...

 — Отложите! — перебил вошедший. — Сейчас самое главное для нас — отправить машину в Индию!

 Русаков пожал плечами:

 — Отложить, товарищ директор, недолго. Но ведь есть у нас инструментальщики и посвободнее меня. А я терпеть не могу оставлять работу незаконченной.

 Директор завода перебил:

 — И слышать не хочу! Никто, кроме вас. Штамп надо сделать за десять дней. Часа не могу прибавить!

 Русаков даже попятился, изумлённый:

 — Что вы... Такая сложная деталь... Нет, это невозможно.

 — Не верю, — настаивал директор, — не верю. Для вас, Николай Николаевич, нет невозможного. Руки у вас золотые!

 Тут я снял своих мальчиков с подставки. Шепнул им: «Николаю Николаевичу теперь не до нас...»

 И мы ушли с завода.

НАШИ ТРЕВОГИ

 Вот мы и дома.

 Прошёл день — мальчики возвратились из школы.

 И сразу ко мне:

 — А что дядя Русаков? Так и оставил нашу плашку? А Индия — это важно?

 Я порылся у себя в записной книжке.

 — Вечером, — говорю, — узнаем, как у него дела. Вот его телефон.