Двенадцать шагов фанданго

Хенрик похлопал меня по спине и выбил жалость к себе из моей обезвоженной головы. Если, как полагают некоторые люди, вшивая дворняга Карлито содержит в себе что-то человеческое, тогда этот долговязый молодой бездельник со взбитой гелем прической содержал в себе нечто от щенка. Недавно девятнадцатилетний Хенрик, взвинченный порошком и жужжащий, как холодильник, от кокаина низкого качества, израсходовал весь свой запас. Конечно, ему кто-то помог в этом. Долгие ночи не очень тревожной службы на границе с Португалией научили его некоторым хитростям. В ходе ряда незаконных вторжений на суверенную португальскую территорию кастильский капрал научил его, как открывать дверцы португальских машин и красть из салонов. Он изучил слабые места системы безопасности или идеологии капиталистического государства при помощи кастильского интеллектуала, которому не позволяли служить в испанских вооруженных силах, а повар с Мальорки сообщил, что капля оливкового масла предотвращает подгорание сливочного масла. После демобилизации из армии и возвращения в деревню его жизнь стала несколько бестолковой, но он предпринял усилия, чтобы направить ее соответственно своему разумению. Купил мне виски, поскольку хотел получить от меня дозу. Мы уединились с ним в сыром углу, и я передал ему при мерцании свечи упаковку. Он взамен вручил мне пакет, завернутый в цветастый платок.

— Что это?

Хенрик вытащил нож и обтер лезвие о свои джинсы.

— Глянь, — предложил он.

Я вскрыл пакет и обнаружил в нем два британских паспорта, права на вождение Соединенного Королевства, несколько страховок и бумажник из голубого нейлона. Хенрик раздвинул тонкие усы в ухмылке, словно ему удалось только что увести от борта бильярда черный шар. Он приготовился занюхать свою дозу.

— Ты мерзкий мелкий воришка, — прохрипел я. — Где ты это взял?

Он потер свои десны, потом — ноздри.

— Нашел. — Затем насыпал остаток дозы, занюхал и сказал несколько натянутым тоном: — Хочешь? Они чистые.

Я не мог принять такой манеры поведения, схватил его за плечо.

— Господи Иисусе, ты не должен вламываться в машины туристов, не здесь! Ты навлечешь на нас полицию! — В отчаянии я качал головой. — Ты loco [6] или что-нибудь еще?

Усы Хенрика задрожали сильнее.

— Я не крал, — протестовал он. — Здесь, во всяком случае. Она была припаркована у реки, рядом с гостиницей. — Он снова потер нос заносчиво, как обиженный сановник. — Они завтракали в гостинице, так что все в порядке.

6

Безумец (исп.).

Я засунул краденые документы за пояс своих джинсов, пока Хенрик насыпал мне дорожку порошка.

— Тогда все в порядке, — рассудил я мудро. — Только на время, пока ты не навлек сюда полицию.

— С какой стати, — пожал он плечами. — Скажи-ка мне лучше, сколько у тебя осталось? Я имею в виду для продажи.

— Тебе хватит, братец, — ответил я, занюхивая порошок. — А сколько надо?

— Десять, пятнадцать, столько, сколько у тебя есть.

Если бы у меня было!

Я пристально смотрел на него, ожидая комического эпилога. Но эпилог не последовал. Нагнулся и шумно занюхал оставшуюся дорожку.

— До следующей недели у меня ничего нет. Принесешь деньги, я оставлю для тебя.

— Вполне справедливо, — согласился он. — Принесу позже.

Я выждал, сколько требовалось, и последовал за ним в никотиновый чад. Направился к своему стулу, но замедлил шаг, когда в моих звенящих ушах зазвучала по-немецки песня Нины «Девяносто девять аэростатов». Показалось, что немцы захватили ФРА.

На открытом воздухе в теплую андалузскую ночь было тихо. Доносился сладкий запах от рафинадного завода в Алгесирасе. Вместе с тем, пока я поднимался по осыпающимся ступенькам на крепостной вал восточной стены, с севера пришло легкое дуновение, несшее что-то еще более сладкое, подобное аромату быстро отцветающей розы. Там, вверху, в горах, покрытых густыми лесами, где волки задирали беспечных коз и плохих детей, под прибывающей луной все покрывала тьма, но внизу, за сумеречной долиной с ее лающими собаками, сверкал Коста-дель-Соль. Его осветительная система в триллион ватт затмевала звезды, в то время как в разгар сезона еще одна субботняя ночь мчалась по шоссе номер 340 на пятой скорости, врубив стереомузыку и швыряя деньги направо и налево. Я закурил сигарету и вытащил из-за пояса краденые документы. Они принадлежали паре, которая сегодня вечером не могла оттянуться на курорте.

Уильям Мерфи, 1964 года рождения, и Сара О'Коннор, 1967 года рождения, должно быть, проводили последние несколько часов в попытках разыскать через полицию свои паспорта, водительские права и известное только Богу то, что Хенрик еще стащил из арендованной ими машины. Вероятно, они поступали так, как рекомендовали туристские брошюры и путеводители, поехали в ближайшее полицейское отделение и обнаружили, насколько неучастливой и равнодушной может быть в своей массе полувоенная полиция, когда ваша собственная страна не хочет отдавать испанцам их Гибралтар и закладные.

Что-то большое и черное — скорее летучая мышь, чем ангел смерти, — бесшумно пролетело над головой, заставив меня вздрогнуть. Влияние того, что я ел, занюхивал, курил или пил, явно ослабевало. Это позволяло моим страхам с шумом пробиваться наружу сквозь дымовую завесу. Я остановился, огляделся. Не было возможности оценить суть моей тревоги, ни здесь, в это время ночи, ни в другом месте, поэтому я поплелся домой, нервно насвистывая, и заснул в пустой постели.

4

Я проснулся в одиночестве, с ощущением, будто опередил своих преследователей на один день, благодаря тому что не переставал ехать всю ночь. Сопя, хрипя, ворча и скребясь, как старый беззубый крестьянин, я побрел, пошатываясь, по лестнице в нашу жилую комнату. И сразу почуял это. Теплое и потное, противное и мерзкое. Это была нога Ивана.

Я натянул на нос и рот свою тенниску в пятнах от пива и приблизился к тахте, на которой растянулся Иван. Его лицо было белым, как сыворотка, он быстро моргал и улыбался, но, когда я поднял одеяло, чтобы осмотреть его ногу, он вздохнул и запрокинул голову.

— Это серьезно, — прошептал он по-французски.

— Да, она кровоточит, — заметил я.

Раньше я никогда не видел гангрену, не видел в реальной жизни, но, если гангрена выглядела как нечто сизое, желтое, распухшее и отвратительное, то это был отрезок омертвевшей левой ноги Ивана от икры до середины бедра. Черные подкожные завитки распространялись дальше по липкой, как свиное сало, коже, нацеливаясь на его сердце. Что-то нехорошее происходило и с его руками. Без медицинского образования было трудно определить причину недуга тощего француза, но поставленный мною диагноз подразумевал, что он подхватил заразу. Дышал Иван неглубоко и часто, его губы были цвета терновой ягоды, а зрачки расширились до толщины пальца.

— Придется повести тебя к врачу, — сказал я ему. — Ты нездоров.

Он затряс головой:

— Ох, нет… ох.

— Да, — настаивал я.

Он схватил мое запястье и потянул к себе. Крупные капли пота будто сконденсировались на его липком лбу, беспорядочно пульсирующие вены вздувались на шее, когда он подавался вперед.

— Не пойду к врачу, — прохрипел Иван, стиснув зубы. — Понимаешь? Я не могу встречаться с врачом. — Он долго и пристально смотрел мне в глаза, прежде чем бросить мое запястье и откинуться в изнеможении. — Пожалуйста, Мартин, je t'en prie, [7] пойми меня, выслушай. — Он втянул струю воздуха и закрыл глаза. — Я отплачу услугой за услугу, прошу, не вызывай врачей.

7

Прошу тебя (фр.).

— Не понимаю, — всплеснул я руками в знак крайнего замешательства. — Ты заражен, у тебя агония, ты дурно пахнешь. Если останешься здесь, — что, между прочим, невозможно, — то потеряешь ногу и, вероятно, отдашь концы.

Иван поднял руку, не открывая глаз, затем позволил ей свободно упасть.

— Повторяю… — сказал он еще более слабым голосом, — пожалуйста, Мартин, не надо врачей, нельзя.

— Я говорю, черт возьми, непонятным языком? — возмутился я, отметив во время произнесения этих слов, что вполне искренен. — Сколько нужно разъяснять, чтобы до твоего тупого медного лягушачьего лба дошло, что ты заразился, и это смертельно опасно, что ты можешь умереть. — Я сделал глубокий вздох и опустился к нему, говоря медленно и громко, как делают англичане за границей: — Без врача ты погибнешь. С врачом — будешь жить. Итак, что ты хочешь, жить или умереть?