Двенадцать стульев

После всех этих и иных разговоров наступила звездная ветреная ночь. Население тиражного ковчега уснуло. Львы из тиражной комиссии спали. Спали ягнята из личного стола, козлы из бухгалтерии, кролики из отдела взаимных расчетов, гиены и шакалы звукового оформления и голубицы из машинного бюро.

Не спала только одна нечистая пара. Великий комбинатор вышел из своей каюты в первом часу ночи. За ним следовала бесшумная тень верного Кисы.

– Одно из двух, – сказал Остап, – или – или.

Они поднялись на верхнюю палубу и неслышно приблизились к стулу, укрытому листами фанеры. Осторожно разобрав прикрытие, Остап поставил стул на ножки, сжав челюсти, вспорол плоскогубцами обшивку и залез рукой под сиденье.

Ветер бегал по верхней палубе. В небе легонько пошевеливались звезды. Под ногами глубоко внизу плескалась черная вода. Берегов не было видно. Ипполита Матвеевича трясло.

– Есть! – сказал Остап придушенным голосом.

Письмо отца Федора,

писанное им в Баку из меблированных комнат «Стоимость» жене своей в уездный город N.

Дорогая и бесценная моя Катя!

С каждым часом приближаемся мы к нашему счастью. Пишу я тебе из меблированных комнат «Стоимость», после того как побывал по всем делам. Город Баку очень большой. Здесь, говорят, добывается керосин, но туда нужно ехать на электрическом поезде, а у меня нет денег. Живописный город омывается Каспийским морем. Оно действительно очень велико по размерам. Жара здесь страшная. На одной руке ношу пальто, на другой пиджак – и то жарко. Руки преют. То и дело балуюсь чайком. А денег почти что нет. Но не беда, голубушка Катерина Александровна, скоро денег у нас будет во множестве. Побываем всюду, а потом осядем по-хорошему в Самаре подле своего заводика и наливочку будем распивать. Впрочем, ближе к делу.

По своему географическому положению и по количеству народонаселения город Баку значительно превышает город Ростов. Однако уступает городу Харькову по своему движению. Инородцев здесь множество. А особенно много здесь армяшек и персиян. Здесь, матушка моя, до Тюрции недалеко. Был я и на базаре. Очень живительное зрелище, хотя базар грязнее, чем в городе Ростове, где я так же был на базаре. И видел я много тюрецких вещей и шалей. Захотел тебе в подарок купить мусульманское покрывало, только денег не было. И подумал я, что когда мы разбогатеем (а до этого днями нужно считать), тогда и мусульманское покрывало купить можно будет.

Ох, матушка, забыл тебе написать про два страшных случая, происшедших со мною в городе Баку: 1) Уронил пиджак брата твоего булочника в Каспийское море и 2) В меня на базаре плюнул одногорбый верблюд. Эти оба происшествия меня крайне удивили. Почему власти допускают такое бесчинство над проезжими пассажирами, тем более что верблюда я не тронул, а даже сделал ему приятное – пощекотал хворостинкой в ноздре. А пиджак ловили всем обществом, еле выловили, а он возьми и окажись весь в керосине. Уж я и не знаю, что скажу брату твоему булочнику. Ты, голубка, пока что держи язык за зубами. Обедает ли еще Евстигнеев, а если нет, то почему?

Перечел письмо и увидел, что о деле ничего не успел тебе рассказать. Инженер Брунс действительно работает в Азнефти. Только в городе Баку его сейчас нету. Он уехал в двухнедельный декретный отпуск в город Батум. Семья его имеет в Батуме постоянное местожительство. Я говорил тут с людьми, и они говорят, что действительно в Батуме у Брунса вся меблировка. Живет он там на даче, на Зеленом мысу, такое там есть дачное место (дорогое, говорят). Пути отсюда до Батума – на 15 рублей с копейками. Вышли двадцать сюда телеграфом, а из Батума все тебе протелеграфирую. Распространяй по городу слухи, что я все еще нахожусь у одра тетеньки в Воронеже.

Твой вечно муж Федя.

Постскриптум: Относя письмо в почтовый ящик, у меня украли в номерах «Стоимость» пальто брата твоего булочника. Я в таком горе! Хорошо, что теперь лето. Ты брату ничего не говори.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Глава XXXVI Изгнание из рая

Между тем как одни герои романа были убеждены в том, что время терпит, а другие полагали, что время не ждет, [431] время шло обычным своим порядком. За пыльным московским маем пришел пыльный июнь, в уездном городе N автомобиль Г-1, повредившись на ухабе, стоял уже две недели на углу Старопанской площади и улицы имени тов. Губернского, время от времени заволакивая окрестность отчаянным дымом. Из Старгородского допра выходили поодиночке сконфуженные участники заговора «Меча и орала» – у них была взята подписка о невыезде. Вдова Грицацуева (знойная женщина, мечта поэта) возвратилась к своему бакалейному делу и была оштрафована на пятнадцать рублей за то, что не вывесила на видном месте прейскурант цен на мыло, перец, синьку и прочие мелочные товары. Забывчивость, простительная женщине с большим сердцем!

431

…одни герои романа были убеждены в том, что время терпит, а другие полагали, что время не ждет… – Литературная аллюзия: название одного из самых популярных в России романов Дж. Лондона о клондайкских золотоискателях и прозвище заглавного героя – «Время-не-ждет».

За день до суда, назначенного на двадцать первое июня, кассир Асокин пришел к Агафону Шахову, сел на диван и заплакал. Писатель в купальном халате полулежал в кресле и курил самокрутку.

– Пропал я, Агафон Васильевич, – сказал кассир, – засудят меня теперь.

– Как же это тебя угораздило? – наставительно спросил Шахов.

– Из-за вас пропал, Агафон Васильевич.

– А я тут при чем, интересно знать?

– Смутили меня, товарищ Шахов. Клеветы про меня написали. Никогда я таким не был.

– Чего же тебе, дура, надо от меня?

– Ничего не надо. Только через вашу книгу я пропал. Завтра судить будут. А главное – место потерял. Куда теперь приткнешься?

– Неужели же моя книга так подействовала?

– Подействовала, Агафон Васильевич. Прямо так подействовала, что и сам не знаю, как случилось все.

– Замечательно! – воскликнул писатель.

Он был польщен. Никогда еще не видел он так ясно воздействия художественного слова на интеллект читателя. Жалко было лишь, что этот показательный случай останется неизвестным критике и читательской массе. Агафон запустил пальцы в свою котлетообразную бородку и задумался. Асокин выбирал слезу из глаза темным носовым платком.

– Вот что, братец, – вымолвил писатель задушевным голосом, – в чем, собственно, твое дело? Чего ты боишься? Украл? Да, украл. Украл сто рублей, поддавшись неотразимому влиянию романа Агафона Шахова «Бег волны», издательство «Васильевские четверги» [432] , тираж 10000 экземпляров, Москва 1927 год, страниц 269, цена в папке 2 рубля 25 копеек.

432

…издательство «Васильевские четверги»… – Весьма прозрачный намек на писательское объединение и кооперативное издательство «Никитинские субботники», названные так в честь основательницы – Е. Ф. Никитиной (1891–1973). «Никитинские субботники» в 1927 году продолжали выпуск шеститомного собрания сочинений Пантелеймона Романова (Агафона Шахова), кроме того, «Никитинскими субботниками» в 1927 году изданы две части эпопеи Андрея Белого «Москва» и сборник «Гоголь и Мейерхольд» – на эти книги содержатся аллюзии в романе «Двенадцать стульев».

– Очень понимаю-с. Так оно и было. Полагаете, Агафон Васильевич, что условно дадут?

– Ну, это уж обязательно. Только ты все как есть выкладывай. Так и так, скажи, писатель Агафон Шахов, мол, моральный мой убийца…

– Да разве ж я посмею, Агафон Васильевич, осрамить автора!..

– Срами!

– Да разве ж я вас выдам?!

– Выдавай, голубчик. Моя вина.

– Ни в жизнь на вас тень я не брошу!

– Бросай, милый, большую широколиственную тень брось! Да не забудь про порнографию рассказать, про голых девочек, про Феничку не забудь. Помнишь, как там сказано?

– Как же, Агафон Васильевич! «Пышная грудь, здоровый румянец и крепкая линия бедер»…

– Вот, вот, вот. И Эсмеральдочка. Хищные зубы, какая-то там линия бедер…

– Наташка у вас красивенькая получилась… Раз меня уволили, я вашу книжку каждый день читаю.

– И тем лучше. Почитай ее еще сегодня вечером, а завтра все выкладывай. Про меня скажи, что я деморализатор общества, скажи, что взрослому мужчине после моей книжки прямо удержу нет. Захватывающая, скажи, книжка и описаны, мал, в ней сцены невыразимой половой распущенности.

– Так и говорить?

– Так и говори. Роман Агафона Шахова «Бег волны», не забудешь? Издательство «Васильевские четверги», тираж 10 000 экземпляров, Москва 1927 год, страниц 269, цена в папке 2 рубля 25 копеек. Скажи, что, мол, во всех магазинах, киосках и на станциях железных дорог продается.

– Вы мне, Агафон Васильевич, лучше запишите, а то забуду.

Писатель опустился в кресло и набросал полную исповедь растратчика. Тут были, главным образом, бедра, несколько раз указывалась цена книги, несомненно, невысокая для такого большого количества страниц, размер тиража и адрес склада изд-ва «Васильевские четверги» – Кошков пер., дом № 21, кв. 17а.

Обнадеженный кассир выпросил на прощание новую книгу Шахова под названием «Повесть о потерянной невинности или в борьбе с халатностью».

– Так ты иди, братец, – сказал Шахов, – и не греши больше. Нечистоплотно это.

– Так я пойду, Агафон Васильевич. Значит, вы думаете, дадут условно?

– Это от тебя зависит. Ты больше на книгу вали. Тогда и выкрутишься.

Выпроводив кассира, Шахов сделал по комнате несколько танцевальных движений и промурлыкал:

– Бейте в бубны, пусть звенят гитары… [433]

433

…Бейте в бубны, пусть звенят гитары… – Шахов напевает романс М. Нейда (Б. С. Борисова) на стихи Г. М. Намлегина «Цыганка Зара», а это, так сказать, новинка сезона: брошюра с нотами и стихами быстро ставшего модным романса была впервые издана в Ленинграде в 1927 году.