Двенадцатое заклятие

Ей оставалось только одно. Вернувшись к себе, она тотчас написала письмо мистеру Олсону, а закончив, отослала его без промедления, чтобы не дать себе возможности передумать или усомниться в правильности поступка. В письме она просила прощения за нерешительность и сообщала, что больше не может скрывать своего убеждения: их брак не принесет счастья ни одному из них. Она написала, что относится к нему с симпатией (что, безусловно, было преувеличением) и не сомневается, что он сделает счастливой какую-нибудь другую женщину ( кто-тообязательно должен найтись). Она же не считала себя такой женщиной, и поскольку она не может быть с ним счастлива, то и он, как она понимает, вряд ли сможет быть счастлив с ней.

В конце письма Люси еще раз попросила прощения, пожелала ему всего наилучшего и умоляла впредь не беспокоить никого из их семьи по этому поводу. Так она надеялась на какое-то время оградить себя от гнева дядюшки. Миссис Квинс знала, что Люси написала письмо-извинение, доставила корзину с угощениями и что все было хорошо. Конечно, через какое-то время они узнают, что она сделала, и будут в ярости, но Люси надеялась, что это уже не будет иметь значения. В любой день, уговаривала она себя, мисс Крофорд может сообщить ей хорошие новости. Люси старалась не думать, что будет, если так и не дождется их. Единственное, в чем она была уверена, — это то, что, как только письмо было отправлено мистеру Олсону, она испытала облегчение и почувствовала себя свободной.

На другой день после так напугавшего ее визита на фабрику Люси посетил лорд Байрон. После того как она совершила огромную ошибку и чуть не сбежала с Джонасом Моррисоном, Люси не разрешалось ходить на прогулки с мужчинами, тем более с лордом Байроном, но ей очень хотелось с ним поговорить. А почему бы и нет? Она сожгла все мосты, отказав мистеру Олсону, так что терять ей было ничего. Поэтому, когда Байрон пригласил ее на прогулку, Люси посчитала необязательным спрашивать разрешения и просто приняла приглашение.

Даже грязный, с потрескавшейся от холода кожей, в лохмотьях и еле живой от изнеможения, лорд Байрон был необыкновенно красив. Теперь же просто не было слов, чтобы описать его красоту. Его лицо было одновременно ангельским, чувственным и насмешливым. Широкоплечий и мускулистый. Щегольски одетый по лондонской моде в стиле Красавчика Браммелла в брюки палевого цвета, сапоги и в темно-синюю визитку. Шейный платок отсутствовал, сорочка была небрежно распахнута на груди. Один сапог, по-видимому, был изготовлен специально для деформированной ноги. Лорд Байрон ступал осторожно, опираясь на трость, чтобы скрыть хромоту.

Они пошли по улицам в сторону замка, и Люси было приятно, что на них смотрят. Люди смотрели, гадая, кто этот неописуемый красавец. А возможно, его узнавали, так как он был хорошо известен в Ноттингеме, хотя и бывал здесь не часто. Люси решила не обращать внимания на то, что люди их видят и начнут судачить. Ей хотелось приключений. Она прекрасно проводит день. Может, у нее больше не будет таких прекрасных дней.

— Вы надолго задержитесь в Ньюстеде? — спросила она. — На следующей неделе городской бал. Было бы приятно увидеть вас там. — Потом, вспомнив о его ноге, поспешно добавила: — Но, вероятно, у такого занятого человека, как вы, не найдется времени на наши провинциальные танцы.

Он засмеялся, очевидно слишком хорошо понимая, что означало бы его появление в подобном месте.

— Я бы с радостью пришел на любой бал, где мог бы встретить вас, но, к моему огорчению, я должен вернуться в Лондон. Меня только в этом году избрали в палату лордов, и, если я хочу добиться популярности, нельзя пропускать заседания.

— У нас много говорили о том, что вы выступили против владельцев фабрик в защиту местных чулочников, — сказала Люси. — Некоторые утверждают, что вы сам луддит.

— Нет, я не способен на такую грубость, как крушение станков, — сказал лорд Байрон. — Я выступил с речью, чтобы привлечь к себе внимание. Приходится высказывать эксцентричные мнения, чтобы не кануть в безвестность.

— Так вы не сочувствуете рабочим в их борьбе против владельцев фабрик? — спросила Люси.

— Дело рабочих ничем не лучше дел других людей, и положение их действительно тяжелое, но я слышал, что этот мистер Олсон, за которого вы собираетесь замуж, владелец фабрики. Достаточно веская причина, чтобы встать на сторону рабочих.

Что он хотел сказать? Люси не знала, что ответить.

— Мне кажется, вы занимаетесь этим не всерьез, но, полагаю, луддиты благодарны вам за поддержку в любом случае.

— Я люблю Ноттингемшир и не хотел бы, чтобы графство населяли разоренные и угнетаемые крестьяне. Я хочу, чтобы мои работники оставались такими, какие есть. — Не дождавшись ответа Люси, он добавил: — Не думайте, что мой отъезд будет означать конец нашей дружбы. Во всяком случае, не с моей стороны.

Это было уже кое-что.Да, он с ней откровенно флиртовал. Люси почувствовала прилив страха, или возбуждения, или желания — она сама не понимала, чего именно. Вполне вероятно, он в самом деле испытывал к ней интерес.

— Вы очень добры, лорд Байрон, — сказала она, довольная тем, как непринужденно звучит ее голос.

— Признаюсь, я закоренелый эгоист и, поскольку это так, не могу отказать себе в обществе такой молодой привлекательной леди, как вы.

Люси отвернулась, чтобы скрыть смущение. Ее не научили, как правильно реагировать на комплименты. Во всяком случае, похоже, Байрон не скрывает своих намерений.

— Я вам не говорил, что я поэт? — В его голосе слышалось равнодушие к собственным достижениям.

— Нет, — ответила Люси, не представляя, что делать с этой новой информацией.

— Ну что ж, сборник «Стихи на случай» вполне неплох, но и только. Два года назад я наделал шуму своим сатирическим произведением «Английские барды и шотландские обозреватели». Умело сделанная вещь, но разве мало людей, пишущих умело? Сейчас я готовлю к печати большую поэму, которую назвал «Паломничество Чайльд-Гарольда». Я написал ее, когда путешествовал по Греции. Поразительная страна. Кажется, мне удалось передать свои чувства в этих прекрасных стихах. Не сомневаюсь, что мои усилия не останутся незамеченными.

— Я рада, — сказала Люси, так и не поняв, что Байрон хотел ей этим сказать.

— Я рассказываю об этом не из хвастовства или в надежде произвести на вас впечатление. Я не верю в ложную скромность и знаю себе цену. Я человек необыкновенный и поэтому знаю, что говорю, называя вас необыкновенной женщиной. Видите, я все вспомнил.

Она вдруг подумала о фабрике и о голосах, которые велели ей собирать листы, как тогда Байрон. Возможно, он сможет объяснить, что это значит?

— Вы знаете, почему говорили тогда все эти странные вещи? — спросила она.