Дверь в декабрь
Шрифт:
Эрл сунул пистолет в кобуру. Протянул руки к Мелани, но она ударила по ним и поползла вдоль стены, подальше от него.
— Мелани, сладенькая, прекрати! Все хорошо, — обратилась к дочери Лаура.
Девочка не услышала мать. Добралась до другого угла, уселась, подтянула ноги к груди, выставила перед собой маленькие, сжатые в кулаки ручонки. Она больше не кричала, с губ срывался только один бессвязный панический звук:
— Ах… ах… ах… ах… ах…
Эрл присел перед ней на корточки.
— Все в порядке, малыш.
— Ах… ах… ах… ах…
— Теперь все в порядке. Действительно в порядке, Мелани. Я позабочусь о тебе.
— Эта д-д-дверь, — проговорила Мелани. — Эта дверь. Не позволяйте ей открыться.
— Она закрыта, — Лаура поспешила
— Держите ее закрытой!
— Разве ты не помнишь, крошка? — спросила Лаура. — На двери большой, новый, крепкий замок. Разве ты не помнишь?
Эрл в недоумении посмотрел на Лауру.
— Дверь закрыта, — продолжала она. — Заперта. Запечатана. Наглухо забита гвоздями. Никто не сможет ее открыть, сладенькая. Никто.
Большущие слезы появились в уголках глаз Мелани. Покатились по щекам.
— Я позабочусь о тебе, — мягко произнес Эрл.
— Крошка, ты тут в безопасности. Никто не сможет причинить тебе вред.
Мелани вздохнула. Страх начал покидать ее лицо.
— Здесь ты в безопасности. В полной безопасности.
Девочка подняла одну бледную руку к голове и начала рассеянно вертеть в руках прядь волос, как это делала бы любая другая девочка, занятая мыслями о мальчиках, лошадях, беседах с подружками или о чем-то еще, все-таки в головы к девятилетним девочкам приходят самые разные мысли. Действительно, после столь странного поведения, которое она до этого времени демонстрировала, после резких переходов от истерики к кататонии и обратно вид ее руки, играющей с прядью волос вселял самые радужные надежды, потому что являл собой толику нормального поведения, малую, конечно, толику, не прорыв, не брешь в прочной броне аутизма, но уже толику нормальности.
И Лаура не могла за это не ухватиться.
— Ты бы хотела пойти со мной в салон красоты, крошка? А? Ты ведь никогда не была в настоящем салоне красоты. Мы пойдем, и там твои волосы приведут в порядок. Тебе бы этого хотелось?
И хотя глаза Мелани оставались стеклянными, брови чуть сошлись у переносицы, словно она рассматривала предложение матери.
— Видит бог, тебе нужно что-то сделать с волосами, — продолжила Лаура, стремясь сохранить этот момент. Растянуть, углубить и расширить этот неожиданный контакт с дочерью, отделенной от нее и от всего реального мира броней аутизма. — Мы их подстрижем и уложим. Может, сделаем завивку. Ты бы хотела, чтобы твои волосы стали вьющимися, сладенькая? С кудряшками ты будешь так славно выглядеть.
Лицо девочки смягчилось. Еще чуть-чуть, и губы начали бы изгибаться в улыбке.
— А после салона красоты мы с тобой пойдем по магазинам, покупать одежду. Не возражаешь, сладенькая? Купим множество новых платьев. Платьев и свитеров. Даже блестящий пиджак, какие сейчас носят дети. Могу поспорить, тебе такой понравится.
Но начавшая формироваться улыбка Мелани застыла на полпути. И хотя Лаура продолжала говорить, та самая толика нормальности вдруг исчезла бесследно. На только что спокойном лице девочки отразилось отвращение, словно в своем личном мире она увидела нечто мерзкое и ужасающее.
Потом она повела себя совсем странно, даже пугающе. Начала бить себя своими маленькими кулачками сначала по коленям и бедрам, с громкими чавкающими звуками заколотила по груди…
— Мелани!
Кулаки молотили по бицепсам, по плечам с невероятной силой, яростью, с тем, чтобы причинить себе боль.
— Перестань! Мелани! — Лауру потрясла и перепугала внезапно открывшаяся в Мелани жажда самоуничтожения.
Мелани ударила себя по лицу.
— Я ее остановлю! — крикнул Эрл.
Девочка укусила его, когда он попытался схватить ее за руки. Вырвала одну руку и в кровь исцарапала собственную грудь.
— Господи! — выдохнул Эрл, когда девочка пнула его голой ногой и вывернулась из его рук.
— Запрограммировал
распутство и мазохизм? — хмурясь, переспросил Дэн. — Разве такое возможно?Мардж кивнула:
— Если психолог в должной мере владеет современными методами глубокого воздействия на мозг, если он беспринципен, если находится человек, желающий на это пойти, или у психолога есть возможность контролировать человека и работать с ним в течение продолжительного времени… тогда такое возможно. Но обычно на это уходит очень много времени, требуется терпение и упорство. Самым удивительным и пугающим в этой истории является то обстоятельство, что Хоффриц сумел запрограммировать этих девушек буквально за несколько недель, работая с ними час или два в день, три или четыре раза в неделю. Вероятно, он разработал новые и чертовски эффективные методы психологической коррекции. Но с первыми четырьмя ему не удавалось добиться длительного эффекта, через несколько недель или месяцев все шло насмарку. Психологическая матрица каждой девушки обретала прежнюю конфигурацию. Поначалу она испытывала стыд за ту сексуальную акробатику, которую проделывала с Хоффрицем, но продолжала получать удовольствие в унижении и боли, которые доставались ей как мазохистке. Потом весь садомазохистский аспект их взаимоотношений вызывал у нее страх и отвращение. Каждая из девушек говорила, что она словно вырывалась из кошмарного сна, когда у нее возникало и крепло желание порвать с Хоффрицем. И все четыре девушки в конце концов нашли в себе силы это сделать.
— Слава богу.
— Я понимаю, почему Его славят, но иногда задаюсь вопросом, а как Он может позволять таким людям, как Хоффриц, ходить по этой земле.
— Почему девушки не обратились в полицию… или как минимум в администрацию университета?
— Их всех останавливало глубокое чувство стыда. До того как мы нашли их и допросили, они и представить себе не могли, что их мазохизм — результат воздействия Хоффрица на их психику. Все они думали, что эти извращенные желания заложены в них природой.
— Но как такое может быть? Они же знали, что участвуют в экспериментах по изменению поведения. И когда начали вести себя, как не вели никогда раньше…
Она подняла руку, останавливая его:
— Вилли Хоффриц, возможно, давал им постгипнозные директивы, запрещающие каждой девушке рассматривать возможность того, что он несет ответственность за изменения в их поведении.
Мысль о том, что мозгом так легко манипулировать, не на шутку напугала Дэна.
Мелани протиснулась мимо Эрла, в два шага оказалась на середине спальни, остановилась. Покачнулась, чуть не упала. Вновь начала колошматить себя, словно чувствуя, что заслуживает наказания, или стремясь изгнать какую-то черную душу из своей, предавшей ее плоти.
Подойдя ближе, Лаура, выбрав момент, обняла дочь, притянула к себе, стараясь прижать руки к бокам.
Но, даже лишившись возможности бить себя руками, Мелани не успокоилась. Принялась пинаться и кричать.
Эрл Бентон надвинулся на девочку сзади, зажав ее между собой и Лаурой, чтобы она не могла пошевелиться. Ей оставалось только кричать, плакать и пытаться вырваться. В таком положении все трое оставались минуту-другую. Лаура продолжала уговаривать девочку успокоиться, и Мелани в конце концов перестала сопротивляться. Мешком обвисла между ними.
— Она угомонилась? — спросил Эрл.
— Думаю, да, — ответила Лаура.
— Бедная малышка.
Мелани выглядела так, будто совершенно вымоталась.
Эрл отступил на шаг.
Став покорной, Мелани позволила Лауре довести ее до кровати.
Села на краешек.
Из глаз продолжали катиться слезы.
— Крошка, ты в порядке? — спросила Лаура.
— Она открылась, — ответила девочка, ее глаза снова остекленели. — Она снова открылась, открылась полностью. — И в отвращении содрогнулась.