Дверь в полдень

Ждать пришлось недолго. Тело врага рухнуло на пол, от удара шлем отлетел в сторону и Елена увидела лицо того, кого считала выходцем из ада. Внезапно она поняла, что знает этого человека. Она начала хохотать.

За этим занятием ее и застали подоспевшие стражи Цитадели.

5.

— А теперь рассказывай все по порядку, — повелел Юрий Всеволодович.

Мстислав внутренне собрался и стал рассказывать, стараясь быть точным и кратким, как вестник на войне.

— На прошлой неделе мы с Нянькой гостили в Москве, — начал Мстислав. — В четверг я собрал младшую дружину и поехал в лес размяться, поохотиться на кого бог пошлет. Нашли кабаний след, пошли по нему с Борькой Гузиком и пока шли, набрели в осиннике на дивную вещь. В землю врыта плита из неведомого камня, а на ней, на верхнем торце, красные колдовские знаки светятся и переливаются. Я провел по ним пальцем, один знак изменился, Гузик охнул и сказал, что лес тоже изменился — деревья стали другие. Я ничего не заметил, для меня все осины на одно лицо, но Гузик знает лес хорошо, он из лесовиков родом. Он сказал, что эта плита колдовская и может нас запутать, подобно лешему. Мы помолились, вывернули одежду наизнанку и пошли назад. Отошли от плиты шагов на пятнадцать и сразу потеряли следы — и свои, и кабаньи. Пошли по солнцу, дошли то того места, где оставили Никишку с лошадьми, там никого не нашли. Поискали окрест — никого, стали кричать — никто не отзывается. Пошли к Москве пешком. Вышли к селу, которого в тех краях раньше не было. Зашли в крайний дом воды напиться, хозяин, смерд зажиточный, сказал, что земля это не владимирская, а московская и правит в ней князь Иван Васильевич по прозвищу Великий, которое дано ему за то, что татар изгнал и дань им платить перестал. Я возмутился и сказал, что никогда такого не бывало, чтобы Владимирская Русь кому-то дань платила, тем более татарам каким-то неведомым, а он на меня посмотрел, как на выходца с того света, и креститься начал.

— Короче, — сказал князь. — Ты не баснь сказываешь, а сказку. Суть в чем?

— Суть вот в чем. Знаки на плите — не просто знаки, а числа, по-арабски записанные. Эта плита показывает время, вроде как часы немецкие, только не стрелкой, а числами. Если коснуться числа пальцем и палец пошевелить, число меняется и время становится другим, но при этом остается правильным. Ты как бы переходишь во времени в прошлое либо в будущее. Мы с Гузиком попали в будущее, в семитысячное лето от сотворения мира.

— Ровно семитысячное?

— Да. Я тоже удивился, а тот смерд ничего не понял, потому что в будущем года отсчитывают не от сотворения мира, а от рождества Христова. Если так считать, число получается ничем не примечательное. Переночевали мы в том селе, а наутро пустились в обратный путь. Вернулись по своим следам к плите, я переставил число обратно, Гузик сразу признал, что деревья снова стали как раньше. Вокруг все было следами истоптано, отроки нас искали, но не нашли, а красные числа трогать побоялись.

— А автоматы твои откуда взялись? — спросил Юрий Всеволодович.

— Автоматы взялись вот откуда. В пятницу мы с Гузиком снова поехали к той плите, только теперь конными. Взяли с собой еды про запас, немного серебра, оружие и снова ушли в будущее, только дальше — в семь тысяч двести пятьдесят шестой год. Снова нашли то село, встретили смердов, только других, они стали над нами насмехаться, потому что мечи в том времени носят совсем другие, а доспехов вообще не носят…

— Какие мечи там носят? — перебил сына Юрий Всеволодович.

— Очень узкие, шириной в полтора пальца, а то и в палец. Называется шпага. Тамошние кузнецы куют очень хорошую сталь, лучше булатной, у них узкие клинки ломаются реже, чем у нас широкие.

— Образец с собой взял?

— Не взял.

— Почему?

— Я взял образцы автоматов, а шпага по сравнению с автоматом — сущая безделица. Да и не пригодятся у нас шпаги, кольчужного противника ими несподручно колоть.

— Продолжай, — сказал Юрий Всеволодович.

— Рядом с селом была усадьба тиуна по имени Тимофей Глазьев, — продолжил Мстислав, — человека умного и начитанного. У него нашлись в доме книги, числом около сотни…

— Сколько? — изумленно переспросил князь.

— Около сотни. В будущем такие собрания — обычное дело, там научились переписывать книги не вручную, а особым приспособлением, делают для каждого листа большую печать, а потом печатают столько одинаковых листов, сколько нужно. Если нужно сразу много одинаковых книг сделать, так получается выгоднее, чем пером переписывать. Но я продолжу, если позволишь.

— Продолжай, — разрешил князь.

— Тимофей поверил, что мы не лицедеи и не скоморохи, — Мстислав непроизвольно улыбнулся, вспомнив, как Гузик орал на тиуна дурным матом и чуть было не срубил ему голову. — Провели мы в его усадьбе два дня, а потом пошли еще дальше в будущее.

— Как это два дня? — изумился Юрий Всеволодович. — Вы в Москве всего-то неделю пробыли…

— Это другое время, — пояснил Мстислав. — Есть время, в котором пребывает все сущее, а есть время, в котором пребывают те, кто путешествует по первому времени. Всего я провел в будущем около полугода, а вернулся в тот же час, в какой ушел.

— А Гузик?

— Остался навсегда в двадцать шестом веке. Там одну вещь изобрели… — Мстислав замялся. — Нет, об этом я лучше потом расскажу, если дозволишь. О будущем можно долго говорить, на целую книгу хватит, но сначала я хочу самое главное сказать. Ты знаешь, что сейчас замышляет дядя Ярослав?

В глазах князя заплясали лукавые искорки.

— И что же, по-твоему? — ответил он вопросом на вопрос.

— Ищет Киевского престола, — сказал Мстислав. — Полагаю, уже нашел.

— Я тоже так полагаю, — кивнул Юрий Всеволодович. — Со дня на день соглядатаи должны весть принести. На Киевском столе он долго просидит?

— По летописям непонятно. Судя по всему, он в Киеве самолично совсем не будет сидеть, посадит какого-то боярина и сразу в Новгород вернется.

— Разумно, — снова кивнул князь. — Место застолбил и достаточно. А второй вопрос про кого будет — про булгар или про монголов?

Мстислав удивился. Получается, отец все понимает. Но почему он тогда потерпел в той реальности такое сокрушительное поражение?

— Про обоих, — сказал Мстислав. — Тебе ведомо, что сейчас между ними происходит?

— Еще бы не ведомо, — хмыкнул Юрий Всеволодович. — Кто я, по-твоему — князь или пень с бородой? Конечно, ведомо. Сеча у них будет в ближайшем месяце. Полагаю, монголы разделают булгар под корень. Правильно я полагаю?

— Правильно, — кивнул Мстислав. — Пожгут все большие города, включая Биляр, возьмут большой полон и уйдут обратно в степь. Следующим летом пойдут войной на Юрия Кончаковича, а другим крылом на мордву. А зимой — воевать Рязань.

— Роман Ингваревич — гордец тот еще, — заметил Юрий Всеволодович. — Плетью обуха он не перешибет?

— Не перешибет, — согласился Мстислав. — Роман Ингваревич пришлет послов к тебе и в Чернигов, но помощи не дождется. Монголы сожгут Рязань, а потом пойдут на тебя.

— И далеко зайдут? — ехидно поинтересовался Юрий Всеволодович.

— До конца, — жестко сказал Мстислав. — Первого января будет битва под Коломной, монголы победят. С обеих сторон будут большие потери, у монголов из знатных людей погибнет Кюлькан Чингизович, у нас Еремей Глебович. Через две недели монголы возьмут Москву…

— Как это Москву? — переспросил Юрий Всеволодович. — Почему Москву? Они кого воевать собрались — меня или брата моего?

— Тебя. Не знаю, зачем они туда пойдут, но Москву они сожгут, а Володьку возьмут в полон. Второго февраля выйдут к Владимиру. Ты к тому времени уедешь на север, за Волгу, собирать ополчение. Обороной города будет руководить на словах Сева, а на деле Петр Ослядукович. В первый день осады монголы выведут к воротам Володьку и замучат до смерти на глазах у нас с Севой. На пятый день Владимир падет.