Дверь в зиму

На лугу урчало и завывало, рокотало и рявкало. Болотные чудища шли дикой ордой, плевались огнем, исходили ржавым зловонным дымом. В отблесках пламени силуэты и тени тварей накладывались, громоздились друг на друга.

Сейчас хоботы, извергающие смерть, нашарят хутор. Руины перемелют в крошево ребристые ползуны. И орда двинется дальше, на мирные села и города. Никто не предупредит о ее приближении, некому будет остановить, заслонить…

Головной монстр встал на дыбы, поднят выросшим из-под земли огненным цветком. Рухнул, вспыхнул, разваливаясь на куски. Грохот ударил по ушам горячей волной. Он словно послужил сигналом: ловушки принялись срабатывать одна за другой. Луг осветили вспышки, силуэты монстров сделались черными и плоскими, вырезанными из бумаги. Они корчились, горели, распадались. Вскоре на лугу громоздилась стена чадящих останков, не позволяя уцелевшим тварям продвинуться дальше. В попытках обогнуть преграду они нарывались на ловушки и гибли, достраивая стену.

Неужели он так удачно выстроил ловушки, сам того не сознавая? Сколько их сработало? Сколько осталось?

Одинокая черепаха вывернула из-за стены. Пробралась по краю, у самой кромки Буреломного леса. Резво поползла к хутору. Одной гадины вполне достаточно…

Степан прополз канавой, по уши вымазавшись в грязи. Метнулся к стогу сена, накрытому от дождя рогожей. Принялся лихорадочно раскидывать сено. Ладони легли на деревянные рукоятки ворота. Кряхтя от натуги, он взводил механизм. Крутил и крутил, обливаясь пoтом, пока не услышал характерный щелчок.

Есть!

Черепаха была близко. Степан сорвал со стога рогожу вместе с ворохом сена. Тупорылый «скорпион» до отказа выгнул двойной лук. Огневой заряд был уже в лотке. Степан налег на рычаг, на глазок поправляя прицел, увидел, как разворачивается к нему смертоносный хобот — и рывком выдернул запорную чеку.

Лук распрямился, отправив снаряд в цель. Во лбу черепахи торжествующе вспух яркий клубок пламени, прожигая панцирь. Тварь дернулась, замерла. Степан устало облокотился о раму «скорпиона». Погладил метательную машину, словно живое существо.

— Отбились, брат. Спасибо.

Он бодрился, но в глубине души понимал: времени ему отведено с гулькин нос. Годы не те. Пальцы дрожат, зрение ни к черту. Сколько он еще продержится? Сколько нужно?

Хорошо бы еще самому в это поверить.

6 Мозгач

— Я впечатлен, молодой человек.

Над ложем, задумчиво глядя на Юрася, возвышался профессор Стрижко. Львиная грива седых волос, серебристая бородка клинышком, очки в тонкой оправе. Из-под белого халата выглядывали лацканы пиджака, ворот светло-сиреневой рубашки и пухлый узел галстука: шелкового, «с искрой».

О щегольстве профессора в институте ходили анекдоты.

— Маска, — с перепугу брякнул Юрась. — Маска где?

— Что, простите?

— Вы маску надеть забыли, Антон Сергеевич. Сами же говорили: стерильность…

— Проклятый склероз! Вы совершенно правы, Юрий Викторович.

Профессор извлек из кармана халата легкий респиратор — такой же, как у Юрася. На лицо респиратор лег плотно, впритирку — чувствовался опыт.

— Как самочувствие? Голова не кружится?

— Нет.

— Зрение в порядке? Сколько пальцев видите?

— Три.

— А сейчас?

— Четыре.

— А сейчас?

— Один.

Юрась не удивился бы, окажись этот палец средним. Мизинец? Он не знал, чего ждать от мизинца. Выгонят из бункера? Не зачтут практику? Отчислят из института?!

— Я рад, что вы в порядке. Первый контакт не всегда проходит гладко. Вставайте, Юрий Викторович. Только без резких движений! Инструкцию к контрольному модулю помните?

— Д-да…

— Корректно выйдите из системы и отключите модуль. Сумели войти — сумейте и выйти.

Сбитый с толку Юрась судорожно вспоминал последовательность действий. Обесточить и снять шлем. Выйти из контрольного меню. Перейти в меню диагностики и фиксации. Проверить параметры. Сохранить. Выйти из меню. Выйти из системы. Проверить индикаторы контрольных приборов. Отключить питание.

— Для первого раза неплохо. Присаживайтесь.

Профессор указал на свободный стул. Сам Стрижко устроился в офисном кресле. Юрась настороженно присел на краешек жесткого сиденья.

— Вы, Юрий Викторович, сейчас один большой вопросительный знак. Формулируйте, я готов отвечать.

Даже так? В груди затеплилась робкая надежда.

— Ваш эксперимент провалился? Капитан Осадчук впал в кому? Все эти годы вы не можете его вывести?

Профессор едва заметно поморщился.

— Скверная логика, молодой человек. Это и есть метод: введение пациента в контролируемую медицинскую кому на неопределенно долгое время.

— Но вы можете вывести его из комы?

— Могу.

— В любой момент?!

— Да.

Стройная картина, которую выстроил Юрась, рассыпалась в прах.

— Почему же вы этого не делаете?!

— Думаете, я не хочу признавать неудачу? Опасаюсь за свою репутацию? По глазам вижу: думаете. И объясняю: никакой неудачи нет. Все идет так, как было задумано.

— Держать пациента в коме? Год за годом?!

— И это в том числе. Но это не цель, это средство. Как по-вашему, что происходит с Семнадцатым?

— С капитаном Осадчуком!

— Хорошо. Что, по-вашему, происходит с капитаном Осадчуком?

— Он… Он живет в мире своих галлюцинаций?

— Это не вполне галлюцинации, но не будем придираться к терминам. Да, живет. Чем он там занят?

— Ведет войну! Сдерживает нашествие. Танки, БТРы, солдаты противника — его воображение превратило их в монстров. Сам он — бывший алхимик… Это его внутренняя искаженная реальность.

— К вам возвращается здравый смысл. До войны Степан Осадчук был химиком-технологом. В армии попал в подразделение особого назначения, позже его возглавил. Они занимались диверсиями в тылу противника и на передовой.

— Так вот откуда взялась алхимия!

— В грубом приближении ассоциативные цепочки были такими. Продолжайте, Юрий Викторович.

— Капитан Осадчук стал инвалидом. Родных у него не осталось, верно?

— Это сейчас не важно. Я слушаю.

— И он добровольно согласился впасть в кому? Сражаться с воображаемыми чудовищами? Здесь он обуза, калека. Там же у него есть силы и цель. Он не хочет возвращаться! Поэтому вы и держите его в коме.

Три сухих хлопка в ладоши эхом отразились от стен.