Двери между мирами (Извлечение троих) (др. перевод)

Эдди посмотрел на небо: луна не прошла и десяти градусов с того момента, как Детта разбудила их в первый раз.

Она не остановится, устало подумал он. Спать она точно уже не будет, а будет за нами наблюдать, и как только она убедиться, что мы заснули — а им так нужно как следует выспаться, чтобы набраться сил, — она снова начнет вопить. И так продолжаться будет до тех пор, пока она не сорвет себе голос.

Внезапно смех ее оборвался. К ней приближался Роланд — темная фигура в бледном свете луны.

— Не подходи ко мне, беложопый, — прошипела Детта, но голос ее все-таки дрогнул. — Все равно ничего ты со мной не сделаешь.

Роланд встал перед нею, и на мгновение Эдди показалось, то есть, он был абсолютно уверен, что чаша терпения стрелка переполнилась и он сейчас просто прихлопнет ее, как муху. Но, как это ни поразительно, вместо этого он опустился перед ней на одно колено, как галантный ухажер, делающий предложение своей пассии.

— Послушайте, — сказал он таким бархатным голосом, что Эдди ушам своим не поверил. На лице у Детты отразилось такое же неподдельное изумление, только к нему еще примешался страх. — Послушайте меня, Одетта.

— Кого это тут звать О-детта? Меня по-другому зовут.

— Заткнись, сука, — взревел стрелок, а потом голос его снова стал мягким и ласковым. — Если вы меня слышите, если вы вообще можете с нею справляться…

— Чегой-то ты так вдруг со мною заговорил? Как не со мной вовсе, а с кем-то еще. Хватит тебе надо мной измываться уже, беложопый. Кончай это, слышишь?

— … тогда заставьте ее заткнуться. Я, конечно, могу ей засунуть в пасть кляп, но не хочу. Жесткий кляп — очень опасная штука. Иногда от него задыхаются.

— КОНЧАЙ ЭТО, БЕЛЫЙ МУДОФЕЛ, ТОЖЕ МНЕ — ЗАКЛИНАТЕЛЬ ВОНЮЧИЙ!

— Одетта, — голос его опустился до шепота не громче, чем шелест первых капель дождя.

Она вдруг умолкла, уставившись на него широко распахнутыми глазами. Эдди в жизни не видел столько страха и ненависти, смешавшихся в человеческих глазах

— Мне кажется, этой суке плевать, задохнется она или нет. Ей хочется умереть, но больше всего ей хочется, чтобы умерли вы. Но вы же не умерли, пока еще нет, и я не думаю, что эта Детта только сейчас появилась в вашей жизни. Она себя чувствует в вас как дома, так что, возможно, вы меня слышите и можете взять ее под контроль, даже если вы пока не в состоянии выбраться из нее. Не дайте ей разбудить нас и в третий раз, Одетта. Я не хочу ей запихивать кляп. Но если она меня вынудит, я это сделаю.

Он встал, отошел от нее, не оглядываясь, снова закутался в одеяло и тут же заснул.

Она по-прежнему таращилась на него широко распахнутыми глазами, ноздри ее раздувались.

— Шаман гребаный, белый мудофел, — прошептала она.

Эдди тоже лег, но на этот раз он заснул не скоро, несмотря на усталость. Только-только он погружался в сон, его так и подбрасывало в ожидании новых воплей.

Только часа через три, когда луна уже перевалила через высшую точку на небе, он наконец отключился.

Той ночью Детта больше не вопила, может быть, потому, что Роланд испугал ее, может быть, потому, что она берегла голос для будущих криков и матерщины, или, может — кто знает? — Одетта услышала Роланда и смогла проконтролировать ситуацию.

Эдди спал очень мало и проснулся разбитым и неотдохнувшим. Первым делом он посмотрел на коляску, вопреки всем надеждам надеясь, что сегодня там будет Одетта, Господи, пусть это будет Одетта…

— С добрым утречком, беленький коржик, — улыбнулась ему Детта своею акульей улыбочкой. — А то я уж подумала, что ты продрыхнешь тут до полудня. Не хрена тут разлеживаться, нам еще надо проехаться пару миль, сечешь? Где уж там! И, сдается мне, что ишачить сегодня придется тебе, а то как он есть кореш твой, этот с глазами, как у какого-нибудь беська, по всему видно, совсем ему поплохело! Помяни мое слово, скоро ему киздец! Не долго ему еще жрать осталось, даже это крутое мяско, которым вы, беложопые, обжираетесь, когда отходите от меня в сторонку поиграться с друг дружкиными бледненькими хуйками. Ну что? Поехали, белый коржик? Уж Детта-то вас не задержит.

Голос ее стал тише, веки чуть опустились. Она покосилась на него с хитроватым прищуром.

— Ну, скажем так, поначалу.

Этот денек ты запомнишь, беленький коржик, — обещали ее хитрющие глаза. — Запомнишь надолго.

Помяни мое слово.

14

В тот день они прошли мили три, может быть, чуть поменьше. Коляска Детты перевернулась дважды. В первый раз она опрокинула ее сама, исхитрившись незаметно дотянуться до ручного тормоза и рвануть его со всей силы. А во второй раз ее повалил Эдди, слишком резко дернув ее в очередной, черт бы ее побрал, песчаной ямке. Это случилось уже ближе к вечеру, и на секунду он запаниковал, думая, что на этот раз у него просто не хватит сил снова поднять коляску — просто не хватит и все. Он схватился за ручки дрожащими руками и, предприняв титаническое усилие, рванул коляску, само собой, слишком сильно, и она перевернулась, как Шалтай-Болтай, грохнувшийся со стены, и им с Роландом пришлось изрядно попотеть, чтобы поднять ее. Успели они как раз вовремя. Веревка, завязанная под грудью Детты, сползла и надавила на горло. Скользящий фирменный узел стрелка затянулся и едва ее не задушил. Лицо у Детты уже стало какого-то странного синего цвета, она теряла сознание, но, и задыхаясь, она продолжала смеяться.

Оставь ее так, оставь, — чуть не сказал ему Эдди, когда Роланд нагнулся ослабить узел. Пусть она задохнется. Уж не знаю, может быть, ты и не прав был, когда говорил, что ей хочется умереть, но ей точно хочется НАС доконать… так что хрен с нею, оставь ее так!

Но он вспомнил Одетту (хотя их первая и последняя встреча, такая короткая, была так давно, что даже память о нем стала меркнуть) и поспешил на помощь Роланду.

Роланд раздраженно оттолкнул его одной рукой.

— Здесь мы вдвоем не уместимся.

Когда он ослабил веревку, и Госпожа стала шумно ловить ртом воздух (хрипы ее перемежались взрывами злобного смеха), стрелок повернулся к Эдди и обвел его оценивающим взглядом:

— Мне кажется, нам следует на ночлег остановиться здесь.

— Еще немножко, — едва ли не взмолился Эдди. — Еще немножко я в состоянии пройти.

— Надо думать! Бугай-то здоровый — впору на нем пахать, да еще силы останутся отсосать тебе ночью твой бледный стручок.

Она по-прежнему отказывалась от еды, лицо у нее осунулось, кости на нем проступили резкими углами, глаза запали, но при этом они блестели все той же злобой.

Роланд не обратил на нее никакого внимания, только внимательнее присмотрелся к Эдди.

— Только немножко, — кивнул он наконец. — Совсем чуть-чуть.

Минут через двадцать Эдди сдался. Он не чувствовал своих рук — они превратились в какой-то студень.

Они уселись в тени скал, прислушиваясь к крикам чаек, наблюдать за приливом и ждать, когда солнце зайдет, а из моря выползут омары и начнут задавать друг другу свои нескладные вопросы.

Понизив голос, чтобы не слышала Детта, Роланд сказал Эдди о том, что у них кончились «хорошие» патроны. Эдди только стиснул зубы, но ничего не сказал. Роланд остался доволен.

— Так что придется тебе поохотиться самому, — сказал Роланд. — Мне уже не под силу удержать достаточно большой камень… и не промазать.

Теперь уже Эдди уставился на него.

И то, что он увидел, ему не понравилось очень.

Стрелок махнул рукой.

— Ничего, — сказал он. — Ничего, Эдди. Что есть, то есть.

— Ка, — сказал Эдди.

Стрелок кивнул и слегка улыбнулся:

— Ка.

— Кака, — подытожил Эдди, и, взглянув друг на друга, они рассмеялись. Роланд смеялся не долго. Он и сам испугался тем хрипам, которые вышли у него вместо смеха. Даже когда он умолк, вид у него оставался каким-то отсутствующим и печальным.