Двери в полночь
Шрифт:
— Мучаешься?
Я подскочила. Кроме Оскара, сюда никто не заходил, он ушел на смену, и я точно знала, что никто меня не побеспокоит. Это оказался Шеф.
— Есть немного, — я облегченно улыбнулась, радуясь нежданному перерыву, — босс велел к его возвращению порвать грушу, как тузик грелку.
— Сурово, — пожалел меня Шеф. Он был немного растрепан, а под глазами залегли круги, но выглядел все равно как с рекламы мужских духов. — А я тут решил, что немного кофеина тебе не повредит.
Я была готова броситься ему на шею. Мы уселись на скамейку, потягивая кофе из бумажных стаканчиков.
Шеф как-то грустно косился на меня. Точнее, на мои руки.
— Что-то не так? — Я решила идти напролом.
Он вздохнул:
— Да нет, все так, все правильно. Просто не могу видеть, как нежные девичьи ручки превращаются в два куска отбивной.
Я удивленно посмотрела на свои руки. С тех пор как я сюда попала, у меня совершенно не было времени обратить внимание на себя. Я просто падала спать и надеялась, что пробуждение наступит попозже. Руки и правда изменились. Ногти обломались, кожа грубая, испещренная ссадинами — какие-то уже зажили, какие-то еще кровоточили. Зрелище то еще…
— Но ведь так не навсегда? — обеспокоенно спросила я его, думая, как буду выглядеть в будущем.
Шеф улыбнулся, глядя в свой кофе.
— Нет. Конечно, нет. Тебе просто надо пройти определенный рубеж. В голове ты все еще человек, поэтому ты устаешь, и кожа твоя разрывается от ударов…
Мы замолчали. Ну конечно, человек! Это им уже по черт-те сколько лет, и они привыкли к своей сущности…
И тут меня кто-то дернул за язык.
— Шеф, а ты кто? — выпалила я и сама испугалась своей смелости.
Он оторвался от кофе и повернул голову ко мне. Шеф разглядывал меня долго, так что стало не по себе, хотя я и знала, что он просто ищет в моем лице ответ, стоит ли мне доверять.
— Я пришел из сказки, — наконец ответил он и встал. — Мне пора.
— Спасибо за кофе! — По телу разлилось тепло, и жить стало проще.
Он уже совсем было подошел к двери, когда неожиданно обернулся:
— Хочешь совет?
— Конечно! — Я обняла грушу и повисла на ней.
— Попробуй не просто бить. Ощути силу, которая в тебе скрыта. Когда замахиваешься и твоя рука несется вперед — возненавидь эту грушу! Оборотнями движет ярость.
Я кивнула, и дверь за ним закрылась.
— Хм… — Оскар задумчиво разглядывал наполовину оторванную грушу. Весь его облик выражал глубочайшее сомнение в происходящем. — Похоже, ты и правда ее двинула со всей дури. А дури в тебе, похоже, много, — наконец заключил он, — и я бы хотел, чтобы ты повторила сей подвиг при мне.
Я, хоть и до сих пор едва могла отдышаться, согласно улыбнулась. Как ни банально звучал совет Шефа, он помог. В очередной раз замахнувшись, я вдруг почувствовала, что у меня в руке спрятана пружина, способная разнести не только эту разнесчастную грушу, но и все вокруг. К сожалению, к тому моменту, когда рука уже почти достигла кожаной поверхности, на меня обрушились сомнение и неуверенность, так что удар вышел вполсилы, если не в четверть.
Оскар вытащил на свет еще одну грушу — совершенно целую, — отошел в сторону и скомандовал: «Вперед».
Возможно, сказался
многодневный недосып. Или голод, который хоть и не терзал меня постоянно, но подсознательно я его чувствовала. Мне не хотелось думать, что причиной оказался равнодушный тон Оскара или его неуверенность в моих силах. Однако меня вдруг захлестнула ярость. Такая бешеная и всепоглощающая, что я даже стала плохо видеть. Легкий замах — «Что за хрень тут передо мной?!» — и груша полетела в другой конец зала, сорванная с крепежа. Волна раздражения охватила меня на долю секунды — «Я тут, а она там, далеко!» — и уже оказалась рядом с ней, молотя ее двумя руками и радостно наблюдая, как разрывается ее кожа и обнажается нутро. Но облегчение все не наступало, огненная злость только больше и больше разжигалась во мне, и я понимала, что это только начало. И тут я вдруг увидела мой двор.Темно. Трое парней идут сзади. Я слышу их шаги.
Удар-удар-удар. Под руками уже одна дыра.
Они окликают меня. Я пытаюсь бежать. Меня ловят за рукав, начинают дергать.
Мои руки стали двигаться еще быстрее, хотя казалось, что я и так была на пределе.
И вдруг другая, застарелая ярость сменила проступивший было страх. Я вывернулась из рук одного, толкнула другого.
Боль пронзает все тело, руки и ноги. Если это происходит там, то почему так больно здесь?! Я чувствую, что со мной что-то не так.
Я вижу недоумение на их лицах, которое сменяется страхом, а потом и откровенным ужасом.
Что-то не так.
Что со мной?! Я чувствую силу, огромную силу, просыпающуюся во мне. Мои руки сильны, неимоверно сильны. Они поднимают меня наверх. Я могу уйти, могу убежать. Улететь.
Но что-то снова не так, мои чувства там и сейчас рознятся. Я чувствую, что воздух стал мне подвластен, но мои руки, мои невероятно сильные руки продолжают колотить остатки груши, кулаки уже достают до деревянного пола, и дерево разлетается в крошку.
Нельзя простить. Обидели, напугали. Да кто они такие?! И я пикирую вниз, на них. Они пытаются убежать, но я вижу их намного лучше, чем можно подумать. Или не вижу, а… слышу?! Я падаю вниз, на спину одного из них. Что это, чем я ухватила его? Я удивленно смотрю вниз, себе под ноги, но ног нет, есть лапы с когтями. Они впились в спину в синтетической куртке, и под ними проступает кровь. На мгновение мне становится противно, и я выпускаю его. Он валится кулем.
Я поднимаюсь выше.
Где я? Куда я поднимаюсь? Что происходит со мной? Я же не на улице, передо мной зал, а внизу стоит человек… Нет, не человек, зверь — такой же, как и я. Другой, но такой же, и я вижу, как бурлит в нем сдерживаемая ярость.
Я снова вижу их, они сидят сжавшись, лица их перекошены ужасом, рты открыты, но они даже не могут кричать. Их беспомощность и паника вселяют в меня отвращение, которое подстегивает мои действия. Руки… крылья… Я не знаю, что это, — я бью, и бью, и бью, пока они не падают и не перестают просить о пощаде.