Двести лет вместе. Часть I. В дореволюционной России
Шрифт:
И вот, с 1829 по 1833 «евреи усердствовали в качестве землепашцев, судьба награждала их урожаями, они были довольны начальством, оно – ими, и общее благополучие нарушалось лишь мелкими случайными явлениями». (После турецкой войны 1829 года – еврейским поселенцам, как и всем колонистам, «простили всю недоимку в податях… за «тягост[и], какие они несли от следования… войск»). Но вот, по донесению Попечительного комитета, «неурожай 1833 г., сделав невозможным удерживать их[евреев] в колониях, открыл многим из них, не имевшим доброй воли и желания упражняться в сельских занятиях, – средство не сеять ничего, или весьма мало, сбывать скот, бродяжничать, домогаться пособия и не платить податей». В 1834 они, случалось, «выданный им хлеб – продавали, а скот – резали, и так поступали даже и те, которые не имели в том существенной необходимости», а местное начальство, по затруднениям в надзоре, не в состоянии было предупредить «множеств[о] пронырливых изворотов со стороны поселенцев». – Неурожаи же у евреев «случались чаще, нежели у прочих поселян, потому что, кроме незначительных посевов, они обрабатывали землю беспорядочно и несвоевременно», действовал «переходящий от одного поколения к другому навык… евреев к лёгким промыслам, беззаботливости и небрежности в надзоре за скотом» [319] .
319
Там же*, с. 185—186, 190—191.
Кажется: 30-летнего злосчастного опыта с еврейским хлебопашеством (ещё и на фоне опыта мирового) было уже достаточно для российского правительства, чтобы откинуть эти пустые попытки
И вот в новом, 1835 года, высочайше утверждённом Положении о евреях (результат работы «директорского комитета») – еврейское земледелие было не только не откинуто, но ещё расширено, поставлено на первое место в устроении еврейской жизни: «Устроить евреев на таких правилах, кои, открывая им свободный путь к снисканию безбедного содержания упражнением в земледелии и промышленности и к постепенному образованию их юношества, – в то же время преграждали бы им поводы к праздности и к промыслам незаконным». Если раньше требовался предварительный взнос 400 р. за семью от еврейского общества, то теперь без всякого условия «каждому еврею дозволялось «во всякое время»… переходить в земледельцы» и вся его недоимка в податях тут же складывалась и с него, и с общества; дозволялось получать не только казённые земли в бессрочное пользование, но и, в пределах черты оседлости, покупать земли, продавать и арендовать. Переходящие в земледельцы освобождались от подушной подати на 25 лет, от земской – на 10, от рекрутской повинности – на 50. Напротив, никто из евреев «к переходу в земледельцы… не мог быть принуждён». Ещё и – узаконялись «промыслы и ремёсла в деревенском их быту» [320] .
320
Никитин*, с. 193—197.
(Прошло полтораста лет. И за забытою давностью даже просвещённый учёный физик формулирует тогдашнюю еврейскую жизнь так: «Черта оседлости в сочетании с запретом[!] на крестьянскую деятельность» [321] . А вот историк-публицист М. О. Гершензон судит шире: «Земледелие запрещено еврею его народным духом, ибо, внедряясь в землю, человек всего легче прирастает к месту» [322] .)
Влиятельный министр финансов Канкрин предложил для еврейского земледелия ещё и пустующие земли Сибири – и Николай I утвердил к концу того же 1835. Предполагалось отпускать там еврейским переселенцам «по 15 дес. удобной земли на мужского пола душу», земледельческое орудие и рабочий скот за счёт казны, готовые рубленые избы, оплату переезда и питания в пути. – И как будто открылось побуждение к переезду в Сибирь евреев бедных и отягощённых многочисленными семьями. Однако теперь раздвоился расчёт кагалов: частью эти бедные нужны были для отдачи в рекруты (взамен богатых семей), – и от них скрывали, что им прощаются все недоимки, требовали сперва выплаты. Но спохватилось и правительство (трудности дальнего переселения; и что в Сибири евреи «не будут иметь добрых примеров трудолюбия и хозяйства», но и продолжат там «тот же бесплодный, одними обманами поддерживаемый торг, который сделал столько вреда Западному краю Империи – корчемствовать, разорять жителей лёгким удовлетворением склонностей к пьянству» и др.). К 1837 переселение в Сибирь было остановлено без обнародования мотивов [323] .
321
Э. Глинер. Стихия с человеческим лицом? // Время и мы: Международный журнал литературы и общественных проблем. Нью-Йорк, 1993, № 122, с. 133.
322
М. Гершензон. Судьбы еврейского народа // «22»: Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СССР в Израиле. Тель-Авив, 1981, № 19, с. 111.
323
Никитин, с. 197—199, 202—205, 209, 216.
Между тем того же года ревизия в Новороссии заключила, что «земли, отмежёванные к[еврейским] колониям и предназначенные для новых поселений, «содержат в себе чернозём самого хорошего свойства, весьма годный для хлебопашества, степи превосходны для сенокосов и разведения скотоводства» (местное начальство оспаривало такой вывод) [324] .
В том же 1837 году было учреждено министерство государственных имуществ (граф П. Д. Киселёв), которому поручалось (как переходная мера к отмене крепостного права) «попечительство над свободными хлебопашцами» (государственными крестьянами), коих было 71 /2 миллионов ревизских душ, а стало быть и над евреями-земледельцами, коих было всего 3-5 тысяч семейств, «капл[я] в море, в сравнении с численностью государственных крестьян. Тем не менее, с первых же дней существования Министерства – в него стали поступать просьбы евреев», жалобы самого разнообразного свойства, и во множестве. «В полгода выяснилось, что исключительно евреям надо посвятить столько времени, что это неблагоприятно отразилось бы на главном труде Министерства» [325] . Но в 1840 Киселёв был назначен и председателем новообразованного «Комитета для определения мер коренного преобразования евреев в России» (шестого по счёту) [326] – так что еврейский вопрос втягивал его.
324
Там же, с. 229—230.
325
Никитин, с. 232—234.
326
ЕЭ, т. 9, с. 488—489.
В 1839 Киселёв провёл через Государственный Совет закон, дозволяющий вступать в земледельцы (но в полном составе семьи) также и тем евреям, кто стоит на рекрутской очереди, тем освобождая от неё, – новую сильную льготу. – В 1844 – более подробное «положение о евреях-земледельцах», также и в черте оседлости, с правом на первые три года нанимать христиан для обучения хозяйству. – А когда в Новороссию в 1840 евреи «многие явились как бы на свои средства» («переселяющиеся за свой счёт» на местах исхода дали расписки, что состоятельны и не будут просить пособия), в действительности же ничего не имели, уже в пути объявляли, что средства их истощены, «и домогались поселения на казённый счёт»; и таких «набралось более 1800 семейств, а из них целые сотни не располагали ни документами, ни сколько-нибудь основательными доказательствами: откуда они и по каким причинам очутились в Новороссии», – и ещё «беспрерывно продолжали прибывать и умолять не оставить их в бедственном положении», – Киселёв распорядился принять их всех за счёт сумм, ассигнованных «вообще на переселенцев, без различия их племени». То есть ещё помог – сверх смет. В 1847 изданы и «дополнительные правила», облегчавшие евреям переход в земледельцы [327] .
327
Никитин, с. 239, 260—263, 267, 355, 358.
Киселёв вознамерился своим министерством учинить образцовые еврейские колонии и тем самым положить «начало, может быть, огромного поселения сего народа», для чего основывал, одну за другой, колонии в Екатеринославской губернии на хороших почвах, при изобилии воды, при реках и речках, с отличными пастбищами и сенокосами, – и очень надеялся, что новым колонистам передадут свой превосходный опыт немецкие колонисты (хотя трудно было находить из них желающих приселяться к еврейским колониям, решили держать их на жаловании). Новые и новые ассигнования текли на эти будущие образцовые колонии, и прощались им все виды недоимок. На второй год поселения от еврейской семьи требовалось: огород и одна засеянная десятина, и с медленным наращением десятин по годам. Да у них же не
было и опыта выбора скота, это поручалось попечителям. Киселёв облегчал условия переселения (семьям с малым числом работников), изыскивал способы специального агрономического обучения известного числа колонистов. Да в иных семействах ещё где там до агрономии, если в сильный холод не выходят кормить скот, – и вот каждому семейству выдаётся тёплый армяк с капюшоном [328] .328
Там же, с. 269, 277, 282, 300, 309, 329—330, 346, 358, 367, 389—391, 436—443, 467.
Между тем поток еврейского переселения в земледельцы не иссякал, да ещё при неурожаях в Западном крае. Посылались нередко семейства и без необходимого числа мужчин-работников, «кагалы силою гнали на поселение нищих и дряхлых, а обеспеченных и здоровых – удерживали, чтобы иметь возможность исправнее собирать и платить подати и содержать свои общественные заведения». «В предупреждение наплыва массы изнурённых нищих» министерство требовало от западных губернаторов строгого контроля на выпуске, – но с мест, напротив, торопили уходить партии переселенцев, не ожидая сигнала о готовности домов на новых местах, однако и задерживая перевод денег на переселенцев в нужный срок, отчего пропадал порой и целый сельскохозяйственный год. В Екатеринославской губернии не успевали отводить землю для желающих, а 250 семей самовольно зашли в Одессу и остались там [329] .
329
Там же, с. 309, 314, 354—359, 364—369.
Но донесения самых разных инспекторов, из разных мест – и в эти годы сливаются в ту же одноголосицу. «Повинуясь крайности, – [евреи] могли сделаться земледельцами, и даже хорошими, но с первою благоприятною переменою обстоятельств – они всегда бросали плут, жертвовали хозяйством, чтобы вновь обратиться к барышничеству и другим любимым своим занятиям». – «Для еврея «первый труд – промышленность, самая мелкая, изумительная своим ничтожеством, но доставляющая большие выгоды… Состояние духа, по природе промышленного, не находящего удовлетворения в спокойной жизни земледельца», «не составляло истинного их желания заниматься хлебопашеством; их «манило туда: сначала – изобилие края, незначительность еврейского народонаселения, близость границ, торговля и выгодная промышленность, а потом – льготы от податей, и главное от рекрутской повинности». Они думали, что обязаны будут только обзавестись домами», а землю надеялись «отдавать в наём за значительную прибыль; сами же, по-прежнему, будут заниматься промышленностью и торговлею». (Наивно говорили всё это ревизору.) И «с совершенным отвращением принимались за хлебопашество». К тому же и «самые правила религии… были «невыгодны для евреев-земледельцев», заставляли бездействовать подолгу, например, в весенний посев – долгая Пасха, в сентябре кущи 14 дней сряду, когда нужны «самые усиленные полевые работы – приготовление полей и посевы», хотя «по отзывам образованных евреев, заслуживающих всякого доверия, Писание строго требует празднования только первых и последних двух дней». К тому же духовные лица в еврейских поселениях (в них бывало и по два молитвенных дома – один для ортодоксов, «митнагдов», другой для хасидов), «поддерживали своих единоверцев в мысли, что они, как народ избранный, – не предназначены судьбой на тяжкий труд земледельца, ибо это горький удел гоя». «Поздно вставали, употребляли час на утреннюю молитву и выходили на работу, когда солнце было высоко уже на небе», потом шабаш с вечера пятницы до утра в воскресение [330] .
330
Никитин*, с. 280—285, 307, 420—421, 434, 451, 548.
Да и с еврейской точки зрения И. Г. Оршанский заключает по сути то же, что и инспекторы: «Арендное хозяйство с наёмным рабочим трудом… находит более сочувствия у евреев, чем трудный во всех отношениях переход от барышничества к труду хлебопашца… Заметно постоянно увеличивающееся стремление евреев к занятию сельскими промыслами, преимущественно в форме арендования земель и обработки их наёмными рабочими». В Новороссии неудачи от еврейского земледелия – от «непривычки евреев к тяжёлому физическому труду и выгодности городских промыслов на Юге». И выделяет, как в одном поселении евреи «выстроили своими руками синагогу», в других – «своими руками» занимались огородничеством [331] .
331
Оршанский, с. 176, 182, 185, 191—192.
Но текли инспекторские и губернские отчёты, что и в эти 40-е годы, и в этих новых «образцовых» колониях, как и в прежних, «самый быт колонистов, их занятия и хозяйство – далеко отставали от соседних с ними казённых и помещичьих крестьян». В Херсонской губернии и в 1845 у колонистов-евреев «хозяйство в весьма неудовлетворительном состоянии; большая часть этих колонистов очень бедна: чуждаясь всякой земляной работы – не многие из них порядочно обрабатывают землю, а потому и при хороших урожаях получают очень скудные результаты», «земл[я] в огородах – не тронут[а]», женщины и дети не заняты на земле, «30-десятинный участок «едва обеспечивал дневное пропитание». «Примеру немецких колонистов» следовало «самое незначительное число еврейских поселенцев; большая же часть их показывала «явное отвращение к земледелию и старалась исполнить требования начальства для того только, чтобы получить потом паспорт на отлучку»… Много земли они оставляли в залежи, возделывали землю по клочкам, где кому вздумается… Слишком небрежно обходились со скотиной… лошадей заганивали в езде и мало кормили, особенно в шабашные дни», нежных коров немецкой породы доили в разное время, отчего они переставали давать молоко. «Отпускались евреям безденежно» садовые деревья, «но садоводства они не развели». Построенные для них заранее дома – одни «красивы, сухи, теплы, прочны», в других местах были возведены дурно и дорого обошлись, но и где «возведены с надлежащей прочностью и употреблением материалов хорошего качества… по беспечности евреев и их неумению содержать в исправности дома… действительно доведены были до такого расстройства, что жить в них невозможно без скорого исправления», в них стояла сырость, приводившая постройки в дальнейшее разрушение, она вела и к болезням, многие дома стояли пустыми, в другие собиралось по несколько семейств, «не состоявших между собою в родстве, а «при беспокойном характере этого народа и его расположении к ссорам» – это соединение породило бесконечные жалобы» [332] .
332
Никитин*, с. 259, 280, 283, 286, 301, 304—305, 321, 402—403, 416—419, 610.
Разумеется, вина неготовности к великому переселению была взаимная: тут – и несогласованные и опаздывающие действия администрации, местами некачественное изготовление домов при плохом наблюдении, вплоть до злоупотреблений и растрат. (Что повело и к смещениям начальников и отдаче некоторых под суд.) Тут – и нежелание еврейских сельских старшин осуществлять реальный надзор за нерадивыми, чьё обзаведение и хозяйство неудовлетворительны; оттого – назначение смотрителей из отставных унтер-офицеров, а евреи спаивали их и задобряли взятками. Тут – и невозможность взыскивать с поселенцев подати – либо по несостоянию, «в каждом из обществ оставалось не более 10 хозяев, которые в состоянии были заплатить едва лишь за себя», либо по «свойственней евреям уклончивост[и] от платежа повинностей»; за годы недоимки с них увеличивались и увеличивались, их снова и снова прощали без возврата. А за самовольную отлучку поселенец платил 1 копейку за день, что было вовсе ему нечувствительно и легко нагонялось городскими заработками. (Для сравнения: меламеды в селениях получали от 3 до 10 тысяч рублей в год; в посёлках держали хедер домов на 30; наряду с меламедами были попытки внедрить в колонии начатки общего образования – кроме еврейского языка – русский и арифметику, но «простой класс евреев весьма недоверчиво смотрел на учебные заведения, учреждаемые правительством».) [333]
333
Никитин*, с. 290, 301, 321—325, 349, 399, 408, 420—421, 475, 596.