Двести лет вместе. Часть I. В дореволюционной России

Оправдали Бейлиса – крестьяне, из тех самых украинских крестьян, за кем участие в еврейских погромах рубежа веков и кому скоро предстояло узнать и коллективизацию, и мор 1932-33 годов, – мор, не отображённый журналистами всего мира и не поставленный в вину тому режиму.

Тоже шаги Истории.

Глава 11 – ЕВРЕЙСКОЕ И РУССКОЕ ОСОЗНАНИЕ ПЕРЕД МИРОВОЙ ВОЙНОЙ

В России, спасённой на одно десятилетие от гибели, лучшие умы среди русских и евреев успели оглянуться и с разных точек оценить суть нашей совместной жизни, серьёзно задуматься над вопросом народной культуры и судьбы.

Народ еврейский двигался сквозь переменчивую современность с кометным хвостом трёхтысячелетней диаспоры, не теряя постоянного ощущения себя «нацией без языка и территории, но со своими законами» (Соломон Лурье), силой своего религиозного и национального напряжения храня свою отдельность и особость – во имя вышнего, сверхисторического Замысла. Стремилось ли еврейство XIX-XX веков к уподоблению и слитию с окружающими народами? Как раз российское еврейство долее и позже своих иных соплеменников сохранялось в ядре самоизоляции, сосредоточенном на религиозной жизни и сознании. А с конца XIX в. именно российское еврейство крепло, множилось, расцветало, и вот «вся история еврейства в новое время стала под знаком русского еврейства», у которого обнаружилась и «напряжённая чуткость к ходу истории» [1432] .

1432

Б. – Ц. Динур. Религиозно-национальный облик русского еврейства //[Сб.] Книга о русском еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917г. (далее – КРБ-1). Нью-Йорк: Изд. Союза Русских Евреев, 1960, с. 319, 322.

А русские мыслители – были озадачены обособлением евреев. Для них в XIX веке вопрос стоял: как его преодолеть. Владимир Соловьёв, глубоко сочувствовавший евреям, предлагал осуществить это любовью русских к евреям.

Ранее того Достоевский отметил непропорциональное ожесточение, встретившее его хотя и обидные, но малые замечания о еврейском народе. «Ожесточение это свидетельствует ярко о том, как сами евреи смотрят на русских… что в мотивах нашего разъединения с евреем виновен, может быть, и не один русский народ, и что скопились эти мотивы, конечно, с обеих сторон, и ещё неизвестно на какой стороне в большей степени» [1433] .

1433

Ф.М. Достоевский. Дневник писателя: за 1877, 1880 и 1881 годы. М.; Л.: ГИЗ, 1929. 1877, Март, Гл. 2, с. 78.

Из того же конца XIX века Я. Тейтель сообщал нам такое своё наблюдение: «Евреи в большинстве материалисты. Сильно у них стремление к приобретению материальных благ. Но какое пренебрежение к этим благам, раз вопрос касается внутреннего «я», национального достоинства. Казалось бы, почему масса еврейской молодёжи, не соблюдавшая никаких обрядов, не знавшая часто даже родного языка, – почему эта масса, хотя бы для внешности, не принимала православия, которое настежь открывало двери всех высших учебных заведений и сулило все земные блага»? уж хоть ради образования? – ведь «наука, высшее знание ценилось у них выше денежного богатства». А они удерживались соображением – не покинуть стеснённых соплеменников. (Он же пишет, что Европа для образования русских евреев тоже была неважный выход: «Еврейская учащаяся молодёжь скверно себя чувствовала на Западе… Немецкий еврей смотрел на неё как на нежелательный элемент, неблагонадёжный, шумливый, неаккуратный»; и от немецких евреев в этом «не отставали… французские и швейцарские евреи» [1434] .

1434

Я.Л. Тейтель. Из моей жизни за 40 лет. Париж: Я. Поволоцкий и К°., 1925, с. 227—228.

А Д. Пасманик упоминал о таком разряде крестившихся евреев, которые пошли на это вынужденно и оттого только горше испытывали обиду на власть и чувство оппозиционности к ней. (С 1905 переход был облегчён: не обязательно в православие, лишь бы вообще в христианство, а протестантизм был многим евреям более приемлем по духу. И с 1905 снят запрет возврата в иудейство [1435] .)

Другой автор с горечью заключал, в 1924, что в предреволюционные десятилетия не только «русское правительство… окончательно зачислило еврейский народ во враги отечества», но «хуже того было, что многие еврейские политики зачислили и самих себя в такие враги, ожесточив свои сердца и перестав различать между «правительством» и отечеством – Россией… Равнодушие еврейских масс и еврейских лидеров к судьбам Великой России было роковой политической ошибкой» [1436] .

1435

Еврейская Энциклопедия (далее – ЕЭ): В 16-ти т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906—1913, т. 11, с. 894.

1436

В.С. Мандель. Консервативные и разрушительные элементы в еврействе // Россия и евреи: Сб. 1 (далее – РиЕ) / Отечественное объединение русских евреев заграницей. Париж: YMCA – Press, 1978[переизд. Берлин: Основа, 1924], с. 201, 203.

Разумеется, как и всякий социальный процесс, этот – ещё в такой разнообразной и динамичной среде как еврейская – шёл не однозначно, двоился; во многих грудях образованных евреев – и щепился. С одной стороны «принадлежность к еврейскому племени придаёт человеку какую-то специфическую позицию в общероссийской среде» [1437] . Но и тут же «замечательная двойственность: привычная эмоциональная привязанность у весьма многих[евреев] к окружающему[русскому миру], врощённость в него, и вместе с тем – рациональное отвержение, отталкивание его по всей линии. Влюблённость в ненавидимую среду» [1438] .

1437

Д.О. Линский. О национальном самосознании русского еврея // РиЕ, с. 142.

1438

Г.А. Ландау. Революционные идеи в еврейской общественности // РиЕ, с. 115.

Такая мучительная двойственность подхода не могла не приводить и к мучительной двойственности результата. И когда И. В. Гессен во 2-й Государственной Думе, в марте 1907, отрицая, что революция всё ещё в кровавом разгоне, и тем отрицая за правыми позицию защитников культуры от анархии, воскликнул: «Мы, учителя, врачи, адвокаты, статистики, литераторы… мы враги культуры? Кто вам поверит, господа?» – справа ему крикнули: «Русской культуры, а не еврейской!» [1439] . Не враги, нет, зачем же такая крайность, но – указывала русская сторона – безраздельные ли друзья? Трудность сближения и была та, что этим блистательным адвокатам, профессорам и врачам – как было не иметь преимущественных глубинных еврейских симпатий? могли ли они чувствовать себя вполне, без остатка русскими по духу? Из этого же истекал более сложный вопрос: могли ли интересы государственной России в полном объёме и глубине – стать для них сердечно близки?

1439

Государственная Дума – Второй созыв (далее – ГД-2): Стенографический отчёт. Сессия 2, т. 1, СПб., 1907, заседание 9, 13 марта 1907, с. 522.

В одни и те же десятилетия: еврейский средний класс решительно переходил к секулярному образованию своих детей, и именно на русском языке, – и одновременно же: сильно развилась печатная культура на идише, которой раньше не было, и утвердился термин «идишизм»: оставлять евреев евреями, а не ассимилироваться.

Ещё был особый, совсем не массовый, но и не пренебрежимый путь ассимиляции – через смешанные браки. И ещё такая поверхностная струя ассимилянтства как переимка искусственных псевдонимов на русский лад. (Чаще всего – кем?! Киевские сахарозаводчики «Добрый», «Бабушкин», в войну попавшие под суд за сделки с воюющим противником. Издатель «Ясный», о котором даже кадетская «Речь» написала: «алчный спекулянт», «акула беззастенчивой наживы» [1440] . Или будущий большевик Д. Гольдендах, считавший «всю Россию несамобытной», но подладился под ржаного «Рязанова», и так, в качестве безотвязного марксистского теоретика, морочил мозги читателям до самой своей посадки в 1937.)

1440

П.Г. Мародеры книги // Речь, 1917, 6 мая, с. 3.

И именно в эти же десятилетия, и настойчивее всего в России, – развился сионизм. Сионисты жестоко высмеивали ассимилянтов, возомнивших, что судьбы российского еврейства неразрывно связаны с судьбами России.

И тут мы прежде всего должны обратиться к яркому, весьма рельефному публицисту Вл. Жаботинскому, которому в предреволюционные годы досталось высказать слова не только отталкивания от России, но и – слова отчаяния. Жаботинский так понимал, что Россия для евреев – не более как заезжий двор на их историческом пути, а надо двигаться в дальнейший путь, в Палестину.

Он страстно писал: ведь мы соприкасаемся не с русским народом, но узнаём его по культуре, «главным образом, по его писателям… высшим, чистейшим проявлениям русского духа», – и это суждение переносим на весь русский мир. «Многие из нас, детей еврейского интеллигентского круга, безумно и унизительно влюблены в русскую культуру… унизительной любовью свинопаса к царевне». А еврейство узнаём – в обыденщине, в обывательщине [1441] .

К ассимилянтам он безжалостен. «Множеств[о] рабских привычек, развившихся в нашей психологии за время обрусения нашей интеллигенции», «потеряли надежду или желание сохранить еврейство неприкосновенным и ведут его к исчезновению со сцены». Средний еврейский интеллигент забывает о себе самом, слово «еврей» считается лучшим не произносить: «не такое время»; боятся написать «мы, евреи», но пишут, «мы, русские» и даже: «наш брат русак». «Еврей может быть россиянином первого ранга, но русским – только второго». «С момента, когда еврей объявляет себя русским, он становится гражданином 2-го класса», а притом у него «сохраняется особый „акцент“ души». – Происходит эпидемия крещений для выгоды, иногда и мельче, чем для диплома. «Тридцать серебряников равноправия». Покидая нашу веру – не оставайтесь и в нашей национальности» [1442] .

1441

Вл. Жаботинский. //[Сб.] Фельетоны. СПб.: Типография «Герольд», 1913, с. 9-11.

1442

Вл. Жаботинский //[Сб.] Фельетоны, с. 16, 62-63, 176—180, 253—254.

Положение евреев в России, и не когда-нибудь, а именно после 1905-06, представляется ему безысходно мрачным: «Сама объективная сила вещей, имя которой чужбина, обратилась ныне против нашего народа, и мы бессильны и беспомощны». – «Мы и раньше знали, что окружены врагами»; «эта тюрьма» (Россия), «лающая псарня»; «поверженн[ое] и израненн[ое] тело затравленного, окружённого повсюду врагами и беззащитного российского еврейства»; «в глубокой яме копошатся… шесть миллионов[человек]… эпох[а] медленной пытки, затяжного погрома»; и даже, будто бы, «газеты, содержимые на еврейские деньги», не защищают евреев «в эту эпоху неслыханной травли». В конце 1911: «Вот уже несколько лет, как евреи в России плотно сидят на скамье подсудимых», хотя мы не революционеры, мы «не продавали Россию японцам» и мы не такие, как Азеф и Богров; впрочем о Богрове: «над этим – каков бы он ни был – несчастным юношей в час изумительной[!] его кончины… надругались те десять хамов из выгребной ямы киевского черносотенства», захотевшие удостовериться в факте казни убийцы [1443] .

1443

Там же, с. 26, 30, 75, 172—173, 195, 199—200, 205.