Движение образует форму

— Где руль?

— Сейчас будет.

Скручиваю газету в баранку, сажаю его на колени — едем.

— Крути быстрей.

Он крутит — мы едем быстрей.

— Два водителя в одном автобусе, — говорит мальчик. — А самолет сделать можешь?

Первая остановка. Все выходят из автобуса. Небо сгустилось — к грозе. Но перекусить успеем. Бетонные столы и лавки. Украсть невозможно.

Где это было? До Твери, после Твери? Я не запоминаю дорог.

Танина новая знакомая, яркая блондинка с красными ногтями, забивает место. Крестик с брильянтиком на тоненькой золотой цепочке. Похоже, неофитка, которую Таня приобщает к добрым делам. Точно. Она работает с детьми в отстойнике.

— Что за отстойник?

— Там содержатся дети, чьи родители под следствием, но еще не осуждены. Я туда хожу на добровольных началах.

— У нее муж — бизнесмен, — объясняет Таня, — хочет, чтоб Катя баклуши била. Увидишь еще, как она рисует и как ее любят дети!

— Елена Григорьевна, угощайтесь! — женщина с темными курчавыми волосами (типично семитская внешность, и тоже с крестиком) подносит персики. — Я вообще-то тут чужая. Прочла ваши книги и напросилась в поездку. У меня непростой случай, — показала она на стоящего поодаль юношу. — Вы о таких писали…

«Случай» приблизился к нам.

— Толя, это Елена Григорьевна, мы едем к ней на семинар.

— А руль она мне сделает? Я хочу руль!

В автобусе мы поменялись местами — Таня уступила место Толе, а сама села рядом с его мамой. Маленький мальчик, которому я сделала руль, вертелся около нас с Толей. «Российская газета» уже была свернута в большую баранку, так что теперь у нас было два руля — от игрушечного автобуса и от почти что настоящего. Толя посадил ребенка себе на колени, и они рулили вместе — шумно, но миролюбиво. То, что Толя время от времени странно дергает головой, ребенка не смущало. Дети спокойно относятся к такого рода отклонениям.

Разразилась гроза. Автобус плыл по водам.

— Рули быстрей, — волновался малыш, — а не то застрянем посередь чиста поля…

Толя рулил быстро. Баранка доживала последние секунды. Таня подкинула мне «Труд», и мы совместными усилиями сделали новый руль — прочнее прежнего.

Хляби раздвинулись, блеснуло солнце.

Валдай. Густой лес. Мириады меленьких мошек, как капельный душ, взбалтывают воздух, и он дрожит перед глазами. В ушах стоит зуд, в носу щекочет. Машу руками, как мельница, — нет, этого не выдержу.

Из кустов на нас надвигается огромный человек, движениями напоминающий заводного медведя, за ним женщина, кричит:

— Петя, Петя, иди ко мне!

Еще один больной, лет тридцати. Толя бросается к нему, они обнимаются и падают в траву.

Оказывается, где-то в глубине леса обитают летом социально опасные больные, они живут в деревянном домике со своими мамами под присмотром воспитательниц и медперсонала. К нам они ходить не будут.

Наш дом на вырубке, в нем мы будем заниматься и трапезничать, около него и разобьем палатки. Спать я буду в доме, мне дадут спальник. Или даже два. Дом еще холодный.

Все что-то носят из автобуса в помещение, а я стою где стояла, сражаюсь с мошками. Уже не понять, кусают они меня или это нервный зуд.

Таня отводит меня в дом, опрыскивает аэрозолем.

— Адаптируйся, — говорит она и уходит за очередной порцией вещей.

Места много, заниматься есть где. Но этот зуд… Я вся распухла, нёбо, горло… Может, уехать этим же автобусом в Москву?

Таня втаскивает в комнату тяжеленный мешок.

— Материалы для занятий! Есть еще один. Все в комнату сложим, а вечерком рассортируем. Рулонная бумага, все как ты просила.

Чтобы не мозолить всем глаза, я сажусь на пол в углу пустой комнаты, где буду спать, и достаю книжку Евфросинии Керсновской «Сколько стоит человек». Второй том, про побег из лагеря. Страница 167. «Упрямством можно многого добиться: можно победить голод, усталость, страх… Повернувшись лицом к месяцу, я тяжело дышала, открывая рот, и единственной мыслью, оставшейся у меня в голове, была безмолвная молитва: «Хоть бы месяц еще немного не заходил»…»

Мне стало стыдно. Я закрыла книжку и вышла на крыльцо. Молодая женщина в декольтированном платье без рукавов улыбнулась мне. Нет ли у меня опыта работы со слепыми? Она учит их ориентироваться на местности. Хотелось бы узнать, как с ними заниматься искусством. Только лепкой? Или можно попробовать и рисование?

Я смотрела на нее во все глаза — неужели ей не холодно? Неужели ее не донимают проклятые насекомые?

Потом подошла уже знакомая мне Даша. Она работает с даунами и с детьми, которым пересаживают костный мозг. Это она мне рассказывала про кукольный спектакль, который устраивала с даунятами, про то, что им больше всего было жаль Бабу-ягу. Потому что ее никто не любит.

А вот и Коля — маленький, борода клинышком, ноги враскоряку. Тот самый Коля, что показывал мне свечи для детей, больных раком.

— Ручки у них слабые, а воск этот специальный, мягонький, приятно в руках держать, а еще они любят смотреть на пламя.

Коля привез на Валдай взрослую дочку, она очень любит рисовать.

Стало тепло на душе. В конце концов, переживу ночь с Керсновской, утром выпью кофе, ничего мне не сделается. Не сахарная.

Таня принесла мне что-то против аллергии.

— Комары тебя любят, — сказала она. — Выпей таблетку, станет полегче.

Ночью, замерзая на полу в спальнике (предлагали еще одно одеяло, сдуру отказалась), отбиваясь от комаров, я с фонариком, как в свое время в интернате, дочитывала второй том. «Много сотен верст исходила я, потеряв уже всякую надежду где-нибудь прижиться. Я видела феноменальную по своему плодородию землю со слоем чернозема в несколько аршин и людей, питающихся пареной крапивой, чуть сдобренной молоком. Я видела бескрайние степи, в которых пропадала неиспользованная трава, и худых коров, пасущихся на привязи возле огородов. Всему я искала объяснение…»

Светало. Послышались шаги — это Толя. Он пришел бриться. Рядом с моей комнатой был туалет и умывальник.

— Вам холодно? Вы не спите.

— Я книжку читаю. Ты умеешь читать?

— Нет. Не хочу быть мужчиной. Волосы везде. Хочу быть мальчиком с кудрями, хочу рулить.

Топот не прекращался. Дети бегали в туалет, умываться. Уже не уснуть. Начинается семинар, а я совсем никудышная. Душа нет, одежда мятая — отвыкла я от такой жизни.

Пришли дежурные по кухне:

— С добрым утром! Как спалось?

Я встала, убрала Керсновскую в рюкзак и вышла искать палатку Тани и Ани. Но искать не пришлось. Таня и Аня, свеженькие, выспавшиеся, шли мне навстречу.

— Прогуляемся до озера?

— А кофе у вас нет?

— Для тебя у нас все есть, — сказала Таня.

Она сбегала за термосом. В нем был ненавистный цикорий. Но Таня так радовалась, что у нее все для меня есть, — пришлось пить.

Озеро красивое, как на открытках. Вот только вода ледяная. А что делать? Как-то надо вымыться после ночи. Разделась, запрыгнула в воду. Мамочки! Полотенца нет!