Движение Rapid Eye

Ирония в том, что Храм действительно делает некоторые вещи, за которые подозрительная пресса его ненавидит. Однако, делает он отнюдь не по тем причинам, которые приписывает ему, или которые способна понять пресса, и делает это, как мы можем понять, ответственно, исследовательски, что неслыханно в безответственном тусовочном Поп-микромире.

Все же, учитывая степень непонимания, дезинформации и откровенной жестокости, которыми отмечены репортажи о PTV, Храме и его ранней группе «Throbbing Gristle», неудивительно, что люди абсолютно не понимают Пи-Орриджа. Возможно, еще одна причина этого — то, что единственная константа, проходящая через всю его жизнь и творчество — это постоянное движение, изменение. В системе, основанной на анти-догматизме, активном изучении, наблюдении и стремлении избегать формул, вряд ли могло быть иначе. А значит, невозможно составить окончательное мнение, сделать вывод, полностью согласиться или подписаться под моделью жизни, предлагаемой Пи-Орриджем или «присоединиться» к его запутанному, противоречивому культу. И так, разумеется, и должно быть, если племенная, основанная на вере, система Контроля должна быть субъективно воспринята и уничтожена.

Фото: Перфоманс «Coum Tranmissions»

Храм — это движение, сочетающее несколько систем ценностей, которые нелегко гармонизировать. Например, с одной стороны он демонстрирует безжалостность, стремится к конфликту; с другой — он поощряет чистую литературу, философию и искусство. Как говорил Бертран Рассел, это поверхностное противоречие не всегда ошибочно. В точности таковы, собственно, были ценности, сосуществовавшие в итальянском Возрождении: так, например, Папы платили наемникам и устраивали войны, в то же время проповедовали мир и давали работу Микеланджело; сейчас это нашло воплощение в таких личностях, как Папа Пи-Орридж. Человек, переставший носить «светские» собачьи ошейники, наряду с этим не следящий за тем, что он думает о чем-то вроде искусства и общественного движения.

Сам Храм базируется именно на таком явном парадоксе. Его идеи не могут быть представлены в догматической манере, но в то же время он должен выражать себя так, чтобы его поняли люди. Поэтому его методы и терминология принимают форму иллюстраций, заимствуя составляющие у религиозных и политических групп и их средств информации для того, чтобы исследовать последствия их ограничений. Этот двойной блеф способствует тому, что эти средства используются Храмом для распространения собственной пропаганды.

Сам Пи-Орридж должен избегать культового поклонения и ловушек «лидерства», появлению которых способствуют его несомненные обаяние и ум. Иначе он рискует поддержать «последователей», которые будут счастливы отказаться от ответственности за собственные жизни и тем самым свести на нет то, что считается истинными задачами Храма. Он знает, что ступает по тонкому льду теории, но, оказавшись в фокусе внимания, не станет отказываться от возможности засветиться. Впрочем, тем не менее, он далек от того, чтобы быть звездой.

Звезды недоступны. Они недосягаемы, за исключением глянцевых реклам и кратких вспышек активности на пластике или целлулоиде. Немногие из них так последовательно занимаются самоуничижением или осуждают собственную глупость, как это делает Пи-Орридж, и кому доводилось слышать о звезде, говорящей на одном дыхании, что она — «неинтересна», и тут же предлагающей людям, которые пришли на ее шоу, продавать ее бутлеги?

Бесчисленные гектары газетных полос были посвящены Пи-Орриджу, уделяя особое внимание его «странностям» и образам, его разочарованности в обществе с раннего возраста и его удивительно запутанным ответам на сложившееся положение. Но в немногих статьях эта разочарованность получила объяснение или определение, равно как и родственное ей чувство изолированности, которое для многих личностей могло бы вылиться в преступную жизнь или социальную неприкаянность.

Модели поведения и образ мыслей создаются не только внешними силами, но и внутренними. Мы все — продукт ограничений, но мы также продукт химического равновесия внутри нашего тела. Пробирка Джена содержит блестящий дисбаланс.

Когда ему было четыре года, его лечили от астмы стероидами, и его вера в медицину была (и остается по сей день) подорвана, когда выяснилось, что побочным эффектом лечения стало необратимое разрушение надпочечной железы, так что его организм стал неспособен самостоятельно производить жизненно необходимое вещество и он должен был постоянно принимать дозы адреналина в форме таблеток.

«Я расщеплен в разных местахЯ оторван от всего…Эта энергия меня разрушает,Убивая мою уверенность…Адреналин творит этот законИ снова дает мне надежду на жизнь".Throbbing Gristle, «(Тонкий как бумага) Адреналин»

Ежедневная потребность тела в адреналине, разумеется, варьируется, искусственная доза, в виду ее необходимости, постоянно высока, а это значит, что не все принятое вещество будет использовано — тело просто впитывает и расщепляет излишнюю дозу. Но любой химик скажет вам, что продуктом расщепления адреналина может быть нечто, напоминающее ЛСД-6. Достаточно безвредно, но это означает, что Пи-Орридж испытывает постоянный, хотя и бесконечно малый, приход все последние 30 странных лет.

«Нормальные люди испытывают то же самое, что и потребители мескалина, когда подхлестывают свои надпочечники сильной яростью или страхом… Потому что когда адреналин разлагается, он производит адренохром — и происходит интоксикация, сопровождающаяся некоторыми симптомами, которые вызывает прием мескалина. Это может вызывать непродолжительное отключение от реальности — осознание, усиленное ощущение восприятия обычных предметов, реальных или воображаемых, и усиление страха и ярости».

— Доктор Клод Уильям Чемберлен, «Волшебная страна мескалина», журнал «Fate», том 9, № 1, 1956.

Фото: TG в Garageland; Дженизис Пи-Орридж; Паула Пи-Орридж.

Этот факт был поразительным образом подтвержден, когда Джен экспериментировал с галлюциногенными веществами в 60-е — однажды с опасностью для жизни он принял двенадцатикратную дозу ЛСД и был крайне разочарован тем, что состояние его осталось почти в пределах нормы. «Краски ковра стали немного ярче», — в то время, как его друг ползал по потолку, полностью отъехавший.

Вместе с тем, он был довольно обычным ребенком, хотя в прошлом весело признавался, что был более сексуально активным и злобным в раннем возрасте, чем большинство, получая удовольствие от таких вещей, как, например: однажды он пробежал по городу в густом тумане с членом наружу (собственно, он остается эксгибиционистом и по сей день!). Еще один ключ к тому, что произойдет потом: когда ему было девять, он прошел через фазу, когда ему ничего так не нравилось, как уйти в поле в одиночестве и из прутиков, клубков травы, палок и камней строить… алтари.

«Я проводил долгие часы, трудолюбиво размечая и расчищая территорию, и усердно строил их. И я помню, что получал огромное удовольствие от мысли, что с первым порывом ветра или ливня их унесет».

Даже тогда девятилетний минималист получал больше удовольствия от процесса Творения, чем от самого результата.

К двенадцати годам, записывая песни и стихи, он все еще оставался вполне нормальным школьником. Маленький рост и субтильное сложение сделали его мишенью хулиганов, и без сомнения, что один из его нынешних интересов — вера в концепцию и практику самозащиты произошел отсюда. Однажды он «защищал» себя в классе перочинным ножиком и был удивлен, увидев, как кровь сочится из тела его противника. Этот опыт был поверен винилу десятилетия спустя, в песне «Кровь на полу».

В возрасте семнадцати лет он, по-видимому, разочаровался в том, что нормально, в том, что предлагает жизнь, особенно из-за того, что его не любили и дразнили определенные люди из школьного персонала. И тогда он наткнулся на идею, которая, опять же, была использована в нескольких случаях в его последующей жизни. Он бил противника его же оружием, поступая вопреки людским ожиданиям. Уже агностик, если не полностью оперившийся анти-христианин, он стал секретарем Христианского дискуссионного кружка шестого класса.