Двое из будущего. 1904-...

И они убежали. Через двадцать минут на самом краю прибоя поставили камеру, зарядили в нее пленку, прокинули кабель до принесенного генератора. Мне операторский стульчик поставить не забыли и я, воссев на него и припав глазом к объективу, стал искать виды. Снимать пока ничего не собирался — японец был слишком далеко от нас, да и света для хорошей съемки было откровенно мало.

Бой шел долго. Я сидел перед камерой еще часа два и уже устал глазеть на стрельбу. И ловить виды в камеру тоже перестал — надоело. Японец так и бил по нам с расстояния, не рискуя подходить. Но тут случилось что-то странное — среди грохота орудий вдруг послышалась пулеметная стрельба и частые ружейные залпы. Казалось, что противник был совсем уж рядом.

Я насторожился. Парни мои тоже встрепенулись и без команды дернули магнето у генератора. Тот утробно затрещал, вырабатывая ток.

И вот буквально в ту же минуту мимо нас, в каких-то двух-трех сотнях метрах пролетел вражеский миноносец. А за ним следом еще один и еще. Шли они быстро, разрезая волну, словно огромные ножи, и палили изо всех орудий. Даже матросы, что находились на палубе и те стреляли из личного оружия. А следом за ними показалось четыре гражданских судна. Они шли заметно тише, отставая от миноносцев, но и с этих судов шла активная ружейная пальба. Похоже, японцы снова предприняли попытку заткнуть внутренний рейд, затопив в фарватере брандеры.

Я включил камеру и мгновенно поймал в объектив подсвеченные прожекторами суда. Наши их тоже заметили, поняли опасность, что они представляют и открыли по ним шквальный огонь. Суда слабо маневрировали, принимали на грудь килограммы горячего свинца пуль и целые пуды снарядов, но и не думали останавливаться, а перли к проходу и перли. Но что-то было не в порядке в их курсе, брандеры промахивались и в свете луны и фейерверках разрывов они слишком поздно это поняли и не смогли отвернуть в сторону. Один из судов наскочил на мель прямо под самым Электрическим утесом, но идущие следом корабли, спешно заложив вправо, избежали подобной участи. Но и им не повезло. Пройдя совсем немного, они врезались в уже притопленные нашими флотскими ребятами корабли, где и нашли свою смерть под свинцом. Японцы на судах, поняв, что их затея провалилась, попрыгали в воду. Кто-то попытался спустить шлюпку и ему это даже удалось, да только ее тут же расстреляли, разметав утлое суденышко в щепки.

— Смотрите, Василь Иваныч, плывет кто-то! — воскликнул Данил, показывая пальцем на пенящийся берег. Я перевел камеру и точно — человек неуверенно греб к земле. Он был совсем близко. Взмахивал руками, едва держась на волне, и с каждой секундой приближался к нам. Наконец совсем скоро он ощутил под собою твердую почву и, выбравшись на берег, обессилено упал. Это был японец и, скорее всего, если судить по мундиру, офицер.

— Еще один, Василь Иваныч, — снова крикнул Данил и показал пальцем в сторону. Там, в море, метрах в тридцати от берега болталось еще одно тело. Живое или нет, пока было непонятно.

А тот офицер, который уже выбрался на землю и лежал обессиленный, от крика Данила вдруг встрепенулся, поднялся на колени и, что-то злобно затараторив, принялся расстегивать что-то у себя на животе. Но замерзшие пальцы не слушались хозяина, и японец все никак не мог совладать с неведомой застежкой. Отчего еще больше ругался, злился и бросал на нас бешенные взгляды. Отсюда мы не могли разглядеть, что же он там расстегивает.

— Да он же пьяный, сука! — понял вдруг Петро, что стоял рядом со мною.

А я все снимал и снимал. Этот японец целиком захватил объектив и поглотил мое внимание. Я припал к глазу камеры и сохранял для истории этого неизвестного офицера.

— А что он там делает, Василь Иваныч?

— Черт его знает, — ответил я, не отрываясь от камеры, — не видно. Может харакири хочет сделать?

— Чего хочет сделать?

— Живот себе распороть. Совершить ритуальное самоубийство.

— Зачем это ему? — удивились мои парни.

— Чтобы в позоре не жить, — пояснил я. — Таковы японские понятия о чести.

— А-а-а, — протянули парни и уже по-новому взглянули на копошащегося офицера. Казалось им даже стало жалко этого человека.

— Данька, — вдруг обратился Петро к своему другу, — ты бы его оттащил от воды подальше. Пьяный же, скотина, ни черта же не чувствует. Заболеет еще, да помрет. Да и ножик у него отбери, не стоит до греха доводить.

И Данил послушно кивнув, двинулся к щуплому японцу. И, наверное, огромный, бандитского вида Данил, с легкостью бы отобрал у копошащегося человека его холодное оружие, да только это человек все-таки совладал с невидимой нам застежкой, что-то вытащил и, громко выругавшись на своем языке, протянул в нашу сторону руку и… выстрелил.

Пуля просвистела где-то в стороне от нас. Петро и Данил среагировали мгновенно — упали на землю и откатились в разные стороны, ища укрытия за камнями. А вот я не сообразил. Какое-то наваждение на меня напало. Через объектив реальность чувствовалась чуть-чуть по-другому и на какую-то секунду я словно бы выпал в другой мир. А картинка в мозгу сложилась так, как будто бы я сейчас смотрел телевизор. Потому и остался сидеть за камерой и в некой эмоциональной прострации продолжал наводить объектив на японского офицера.

Прозвучал второй выстрел, за ним третий. Еще одна пуля пролетела где-то совсем уж высоко и неопасно, а вот третья пуля…. Та, да…, просвистела рядом со мною, и именно ее свист и вернул меня в реальность.

И я упал на гальку и, как учили в армии, отполз в сторону, туда, где лежали невысокие камни.

Японец выстрелил еще раз, целя в меня, и промахнулся.

У меня был пистолет, и я имел обыкновение всегда таскать его с собою. Но, как это обычно и бывает, только не в этот раз. Именно в эту ночь я по какой-то причине оставил висеть кожаную кобуру на спинке кровати. Поленился надевать и сейчас, хлопая себя по пустому боку, проклинал свое родное «авось».

У японца, похоже, был безотказный револьвер. Он, сделав еще пару выстрелов, и вхолостую щелкнув курком по стрелянному капсюлю, совершившему круг, вдруг отбросил оружие в сторону и поднялся на ноги. Схватил попавшийся под руки булыжник и с пьяным воплем кинулся на нас. Да только не смог сделать и десятка шагов, как оказался свален могучим ударом в челюсть. Это Данил постарался, поняв, что противника можно не опасаться, кинулся ему наперерез. И ударил щуплого офицера в скулу, да так, что тот мгновенно ушел в бессознательное состояние.

Я поднялся из-за камней. Данил нависал горой над обездвиженным телом, потирал ушибленный кулак и всматривался в бледное лицо лежащего. Гадал, надо ли нервному японцу добавить.

— Убил? — спросил я его.

— Нет, вроде дышит, холера.

Я подошел. Это был совсем молоденький и щуплый офицер. Из низших чинов, в японском флоте почти такое же бесправное существо, как и простой матрос. Лицо вытянутое, бледное, волосы коротким черным ежиком. На подбородке у него быстро наливалась огромная шишка.