Двое

– Совершенно с этим согласна, – послышался ленивый голос.

– Добрый день! – Он остановился как вкопанный и уставился на нее.

– Вы не к нам заходили? – спросила Лина Коулби. Руки ее лежали поверх ограды, подбородок опирался на руки, взгляд устремлен в никуда.

– Нет. Я не подозревал, куда забрел. – Он огляделся. – Я не знал, что ваши владения простираются так далеко. Или нет?

– И да и нет. Это не наши владения, но могли бы быть. Я как раз ломаю над этим голову.

– Почему?

– Дорогой мой, вы пришли сюда по чудесной тропинке, и по сторонам ее не видели ни одного маленького уютного домика. Так, может быть, понастроить их здесь и там?

– Нет!

– Вот и я так думаю. Вот почему мне хочется купить поле. У меня нет никакой охоты наблюдать за чужой жизнью; мне хватает своей. Но Том говорит, что нам не осилить этой покупки. Наверное, он прав.

– Сколько же – как его зовут – Лэнгли? – хочет за поле?

– Шестьсот.

– Шестьсот? – недоверчиво переспросил Реджинальд.

– Дорогой Реджинальд, – мы ведь условились, что я называю вас по имени, – подумайте сами. Теперь это земля под застройку. Она гораздо дороже пахотной.

– Ведь это просто грабеж!

– Возможно.

Реджинальд облокотился на ограду, положил голову на ладонь и задумчиво посмотрел на Лину.

– Я уверена, что Маркус Стоун в свое время точно так же надул нас, – негромко сказала Лина. – Но это было давно.

– Послушайте, Лина, может быть, мне купить поле? – спросил Реджинальд.

– Зачем?

– Ну, не знаю. Пасти на нем коров.

– Чьих?

– Да, это вопрос. Можно ли пасти чужих коров? – Он замолчал, задумавшись над тем, с чего начинают разводить скот.

– Что вас так беспокоило, пока вы шли сюда? Я почти что слышала, как вы чертыхаетесь.

– А, глупости и мелочи. Но теперь меня беспокоит, что станет с полем.

– Почему?

– А что думает Том по этому поводу?

Лина не ответила ни словом, не сделала ни одного движения, казалось, она не слышала вопроса.

– Думаю, он прав, – вздохнул Реджинальд.

– Конечно, прав. Мы не можем позволить себе такую роскошь.

– Мне очень жаль.

Она взглянула на него – и отвела глаза. Потом лениво сказала:

– Я уже не помню, сколько раз стояла тут, опираясь на ограду. Вам нравится вид отсюда на долину? Это самая чудесная ограда в мире. И отсюда видны ваши трубы.

– Да, действительно, – откликнулся Реджинальд. – Спасибо. Это решает дело.

– Вы надумали?

– Да, я покупаю это поле.

– А я думаю, вы говорите о том... из-за чего чертыхались. Выкиньте из головы это поле.

– Я не могу позволить, чтобы кто-то глазел на мой дом. Не хочу, чтобы эти гадкие домики уставились на Вестауэйз. Я не...

– Им будут видны только трубы.

– Вполне достаточно. Они станут говорить: “Уэлларды сегодня затопили камин в гостиной”. Это полностью разрушит мою частную жизнь. Будь я проклят, если допущу это.

– Ерунда!

– Эта ерунда, может быть, единственное, с чем стоит считаться в этом мире.

Лина встряхнула головой и показала на долину.

– Но так это оставить нельзя.

– Что вы предлагаете?

– Не знаю. В том-то и дело. Я ничего не могу сделать. – Помолчав немного, она добавила. – Благодарить вас было бы глупо.

– Еще бы... Я делаю это только ради себя. Не думаете же вы, что я член Общества по Охране Сельских Красот? Впрочем, может быть. Во всяком случае, мне нет никакого дела до Коулби. Кто они такие? Я их совсем не знаю.

– Том возьмет его у вас в аренду. Обязательно возьмет.

– Ничего не выйдет. Это мое собственное поле. Я стану нанимать кого-нибудь косить его. Может быть, Тома. Платить я ему не смогу, но разрешу забирать сено. Я не стану подавать на вас в суд, если вы будете облокачиваться на мою ограду, при условии, что вы не повредите ее. Слава Богу, нам удалось сегодня сохранить кусочек Англии. Я чувствую себя помолодевшим.

Лина сняла руку с ограды и, не глядя на Реджинальда, похлопала его по локтю.

– Мне нравится опираться на вашу ограду, – сказала она. – Поцелуйте за меня Сильвию и передайте ей, что я страшно люблю Уэллардов. До свидания. – И она ушла.

II

Шестьсот фунтов, думал Реджинальд. За такие деньги я мог бы купить Сильвии бриллиантовое колье. Ну, изумрудное. Или сапфировое. Или отдать их ей на покупку туалетов. Самых экстравагантных. Боже мой, я ведь не купил ей и ночной рубашки. Надо поехать вместе, походить по магазинам в Лондоне и накупить кучу мягких, кружевных, крепдешиновых хорошеньких тряпок. Прекрасная мысль!

Чем разговор с женщиной так отличается от разговора с мужчиной? Разумеется, с красивой женщиной. С красивой... или, во всяком случае, женственной. Но почему? Почему я ощущаю... Какое-то возбуждение. Не возбуждение, это слово не совсем подходит. Необыкновенное удовольствие... особый аромат... нет, дрожь, пожалуй, слишком сильно. Ведь я не влюблен в Лину. Разумеется, нет. Может быть, мне кажется, что она влюблена в меня. Да нет же, черт возьми, не так я самонадеян...

Наверное, виной всему некий сексуальный импульс. Желание понравиться, привлечь к себе внимание, блеснуть. Природа стремится воспроизводить себя, и она заставляет самцов блистать перед самками, чтобы они соединились и произвели на свет потомство. Чибис заводит себе новый хохолок – а потом целый выводок чибисят. И так из века в век, и от этого никуда не деться. Значит, истинные причины того, что мне приятно поговорить с Линой через ограду, – недостаточное число жителей Земли... Какая глупость... Но, я думаю, по сути правильно.

Возьмем, к примеру, Бетти Бакстер. Она совсем не дурна. Но испытываю ли я какое-либо волнение, разговаривая с ней? Ни малейшего. Я думаю, мы разных пород. Она не чибис. Грейс Хильдершем? Лина? С Линой все по-другому. Но умри Лина сегодня ночью, мне не было бы больно, разве что из-за Тома. Значит, я в нее не влюблен. Ну конечно нет. Но если бы я знал, что она завтра снова будет стоять у этой ограды, я отправился бы туда же. Только, может быть, чувствовал себя неловко. Ну вот, почему же неловко, если я не...