Двое

Скулы Булата каменеют и заостряются, он закрывает глаза. Оргазм лишает меня координации, делает ноги слабыми. Не в силах больше ни думать, ни двигаться, я впиваюсь пальцами в изголовье кровати и отдаюсь его последствиям. Собственная пульсация перебивается упругим выбросом спермы и тяжелым дыханием: Булат кончает в презерватив. 

Я даю легкому головокружению стихнуть и осторожно сползаю на кровать. Булат лежит с закрытыми глазами, а рваные вздохи и быстро вздымающаяся грудь напоминают, что он еще далеко не здоров.

Он не любит, когда я комментирую его здоровье, поэтому я молча прижимаюсь к нему грудью и целую плечо. Так мы лежим до тех пор, пока Булат не решает встать. 

Швырнув презератив в стоящую рядом с тумбочкой урну, он оборачивается к мне:

— Ты кормить меня будешь? 

Расплывшись с неизбежной улыбке, я за секунду подлетаю на кровати и нащупываю на полу штаны. Какое идеальное утро! Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть так будет всегда.

До обеда Булат запирается у себя в кабинете, а в это время позволяю себе попасть под власть фантазии, которые долгое время держала на коротком поводке, и изучаю список лучших отелей на озере Гарда. В моих мечтах мы с Булатом проводим там уик-энд в номере, оформленном в лучших традициях средиземноморского интерьера: просыпаемся на залитой светом кровати, занимаемся любовью, выходим на улицу и добредаем до первой попавшейся кафешки, где улыбчивый владелец угощает нас завтраком: вкуснейшим кофе и воздушными круассанами. 

На землю спускаюсь я лишь когда в гостиную заходит Булат. Я так отвыкла видеть его в костюме, что невольно напрягаюсь. 

— Я еду в город. Если тебе туда нужно, поторопись. 

— А ты надолго? — вырывается из меня. 

— Пока не знаю.

Я даю себе несколько секунд на раздумья. Марина сегодня допоздна работает, итальянский у меня завтра. Как бы мне не хотелось провести лишний час рядом с Булатом, другой причины в город ехать у меня нет.

Я мотаю головой.

— Останусь тут. Вдруг ты задержишься. Кому-то же надо будет покормить Акбаша.

Булат уезжает, а я провожу остаток дня, занимаясь английским, который временно забросила из-за переживаний, и чтением нового детектива. Когда за окном темнеет — начинаю беспокойно поглядывать на часы. Что Булат делает в городе так поздно? Какие могут быть дела после девяти вечера? 

Моих спокойствия и выдержки хватает до половины одиннадцатого вечера, после чего я ему звоню. Ничего же в этом такого нет? Я за него волнуюсь, тем более после того покушения, да и вообще, могу бояться оставаться в таком большом доме одна. 

Протяжные гудки один за другим раздражают барабанную перепонку, но Булат не отвечает. Через час я пробую набрать ему еще раз, но результат остается тем же. С трудом гася в себе поднявшееся волнение, я добредаю до его спальни и забираюсь в кровать. Так я точно не пропущу его приход.

Звон будильника по привычке будит меня в шесть утра. Щурясь от солнечного света, щедро льющегося в распахнутые шторы, я оглядываюсь и чувствую, как сердце падает. Булата до сих пор нет.

46

Шорох колесных шин влетает в приоткрытое окно в тот момент, когда я пью на кухне пустой горький кофе. Едва не выронив из рук чашку, я подбегаю к окну, чтобы удостовериться, что это действительно приехал Булат и ничего страшного с ним не произошло. 

Он выходит из машины, говорит что-то вышедшему вслед Равилю и идет к дворовой дорожке, по которой ему навстречу радостно несется Акбаш. Пожалуй, впервые зрелище их обоюдной любви не вызывают во мне ни улыбки, ни тепла. На часах уже половина первого дня. Я ведь чего только не передумала за время его отсутствия: и то, что в него снова стреляли, и то, что про тот случай кто-то узнал и Булата арестовали. Всю душу себе измотала. А он здоровый и невредимый милуется со своим обожаемым псом, и у него даже мысли не возникает побеспокоиться о какой-то там Тае.

И рубашка на нем другая. Он уезжал в белой, а сейчас одет в голубую. Наверняка был у нее. Утром занимался сексом со мной, а ночевать остался с ней. 

Большим глотком я осушаю остатки кофе и выхожу с кухни. Не могу его сейчас видеть. Просто не готова. Обязательно наломаю дров и устрою скандал, а потом буду об этом жалеть. 

Душу сковывает безысходность. У нас вообще есть шанс на нормальные отношения? Всякий раз как я думаю, что мы двигаемся вперед, что-то обязательно спускает меня на землю. Что должно случиться, чтобы Булат начал относиться ко мне серьезно? Чтобы перестал играть моим сердцем и понял, что я живой человек? Он ведь тоже что-то ко мне чувствует. Да, я молодая, неопытная, но в этом я не могу ошибаться. Тогда почему? Для чего ему Карина, эта легкомысленная предательница, которая его не стоит? Или его все устраивает и поэтому он не видит необходимости что-то менять? У него есть она, девушка из его круга, с которой не стыдно выйти в люди, и есть я, годная лишь для того, чтобы кормить Акбаша. Еще мне всегда можно указать на место, сказав, что в случае чего, меня никто меня не держит, и при этом знать, что я все равно никуда не денусь. Потому что я по уши влюбленная в него слабачка.

Входная дверь хлопает одновременно с тем, как я запираюсь в своей спальне. Плюхаюсь на кровать и обнимаю подушку. Интересно, если бы меня не было дома — стал бы Булат меня искать? Задай я себе этот вопрос еще вчера — ответила бы, что да, пошел бы. А сейчас думаю, что нет. Зачем ему? Сексом можно заниматься и с Кариной, стряпня Амины его устраивает, а Акбаша уж кто-нибудь покормит. Например, Равиль. Как он там сказал? «Без тебя жить было спокойнее?»

Заслышав шаги с лестницы, я жмурюсь и сильнее вжимаюсь лицом в подушку. Они проходят мимо, стихают за дверью соседней спальни, но через несколько секунд вновь начинают приближаться.

— Спишь? 

Негодование так сильно раздувает виски, что повернуться я могу не сразу. Как бы мне хотелось на него накричать за то, что разговаривает так спокойно и невозмутимо, будто бы ничего и не произошло! Будто бы не он пропал на всю ночь, заставив меня волноваться, и даже ни разу не позвонил.

— Нет, не сплю.

Выждав паузу и убедившись, что Булат свое отсутствие пояснять никак не собирается, спрашиваю сама: 

— Где ты был?

— Были дела, — он слегка прищуривается, наблюдая за моей реакцией. — Ты уже обедала?

Были бы у меня ногти поострее — вспорола бы наволочку на подушке. Обедала ли я? Я даже не завтракала, потому что у меня кусок в горло не лез из-за его отсутствия. А он стоит здесь весь такой бодрый и невозмутимый и задает самые обычные вопросы, словно ничего и не произошло. Были дела. Это все равно, что сказать: «Не твое дело, где я был».

— Нет, я не обедала и не хочу, — я опускаю ноги на пол и обхватываю себя руками. — Я тебе звонила вчера, но ты не ответил. 

— У меня были дела, — повторяет Булат, на этот раз с нажимом в голосе. Дескать, хватит спрашивать — я теряю терпение.

Я вскакиваю на ноги. Ну как тут держаться, когда он снова дает понять, что ни мое мнение, ни мои чувства не имеют для него значения?

— А если бы у меня тоже были такие дела? — от боли и возмущения я срываюсь в визгливый фальцет и, сама не зная для чего, подхватываю с кресла толстовку. — Тебе бы понравилось?!

— Никогда не повышай на меня голос, — негромко произносит Булат и, развернувшись, выходит из комнаты.

От досады и отчаяния я что есть силы швыряю толстовку в стену, жалея, что сейчас под рукой нет чего-то потяжелее. Снова. Снова своим спокойствием он выставляет меня истеричной дурой, а с самого и взятки гладки.