Двор. Книга 2

— Товарищ Дегтярь, — схватилась тетя Настя, — нехай Оля пойдет со мной: я из своей хаты дам ей два стула и шуфлядку, мне через них только теснота и повернуться нема где.

Насчет стульев и шуфлядки, сказал Иона Овсеич, они договорятся с Олей отдельно, а сейчас Чеперуха может идти к себе домой и заниматься хозяйством.

— Товарищ Дегтярь, — Оля крепко зажмурила глаза, — вы остались такой же строгий, как были до войны.

— Чеперуха, — сказал Иона Овсеич, — когда будешь выходить из передней, выключи за собой свет, а то даром горит.

Оля выключила свет, захлопнула дверь, постояла немножко, прослонясь ухом к филенке, но из комнаты не было слышно ни слова, одна тишина, иногда скрип, как будто ветер открывал и закрывал ставни. Она уже собралась уходить, как вдруг завыл женский голос и сразу поднялся до верхней ноты, можно было подумать, человек рвет на себе волосы, потом вмиг стало тихо, потом голос повторился, но уже привычно, ровно, вроде над покойником, пока он еще дома и можно посидеть возле него, рядом.

На следующий день, поздно вечером, радио как раз передало сообщение Совинформбюро, что наши войска заняли столицу Румынии город Бухарест, тетя Настя стояла возле ворот и ждала, когда Иона Овсеич вернется с фабрики. Ляля Орлова, которая возвращалась со второй смены, пришла вслед за товарищем Дегтярем и невольно увидела всю картину: сначала тетя Настя старалась ухватить его за руку, потом забежала спереди, бросилась в ноги и ударилась лбом о камень, Иона Овсеич хотел сделать шаг в сторону, но тетя Настя обняла его за ноги, опять ударилась лбом и громко заплакала:

— Ой, товарищ Дегтярчик, ой, любонька, не надо! Ой, не надо!

Иона Овсеич уперся правой рукой в стенку, чтобы не упасть, сильно дернул левую ногу, потом правую, тетю Настю два раза подкинуло, как будто снизу ударили в живот, и она закричала:

— Ой, Богом прошу, не надо, товарищ Дегтярчик!

— Стерва! — сказала Ляля Орлова. — Богом просишь, а раньше, где был твой Бог! Стерва.

Иона Овсеич поднимался по железной лестнице, слышно было, как цокают подковки, словно считают каждую ступеньку в отдельности: цок, цок, цок…

На субботу тетю Настю вызвали в управление, улица Бебеля, 12. За день до этого вызывали Тосю Хомицкую, Лялю Орлову и мадам Ага, караимку из сорок пятого номера. Женщины сами никому ничего не рассказывали, но Дина Варгафтик не зря говорила: земля имеет уши.

С водой каждый день случались перебои, за пресной надо было ходить на Пушкинскую, угол Троицкой, примерно километр, а соленая была почти рядом — на Преображенской, во дворе бани Исаковича, пять минут быстрым шагом. Тетя Настя с вечера приготовила бидон и железную бочку, вместе литров сто, поставила на тележку с колесами от детского велосипеда и рано утречком, люди еще спали, поехала за водой. До восьми часов, когда было уже время идти в управление, она успела полить оба двора, черный и белый, тротуар возле ворот и кусочек мостовой. Пар незаметно поднимался от теплых камней и асфальта, обтекал руки, лицо, уши и проникал внутрь, как будто легкая ингаляция.

Тетя Настя была в белом холщовом переднике, как до войны, накануне больших праздников, с правой стороны номерной знак из оцинкованной жести, совсем новый, неделю назад выдали в милиции, на голове синяя косынка — тоже холщовая. Для поливки она обула мужские резиновые боты, сорок второй или сорок третий размер, потом переобулась в сапожки со шнурками и лакированными крючками, взяла паспорт, профсоюзный билет, справку, что она добросовестно относится и выполняет свои обязанности по уборке и чистоте двора, которую товарищ Дегтярь лично выдал перед самой войной, в мае сорок первого года, и пошла в управление, на улицу Бебеля, 12. Возле Александровских садиков она вспомнила про значок Осоавиахима, он лежал в шуфлядке, немножко потопталась на месте, возвращаться с полдороги — нехорошая примета, но вернулась и надела — с правой стороны, впереди номерного знака: латунные цепочки, на которых держался значок, рядом с серебристым жетоном блестели будто золотые.

В управлении тетя Настя просидела целый день, до вечера. Говорили, что Иона Овсеич тоже заходил, во всяком случае Дина Варгафтик, по дороге на свою швейную фабрику имени Воровского, сама видела его на углу Бебеля и Кангуна, сто шагов от управления.

Около девяти часов, уже стемнело, пора было зажигать фонари, но экономили электроэнергию, тетя Настя опять поехала со своей тележкой по воду. Тося Хомицкая сказала: сволочь поганая, теперь моется, моря не хватит, чтобы смыть кровь, которая на ней.

Тетя Настя побрызгала во дворе газоны, виноградную лозу у ворот; остаток воды поставила на плиту, затопила и села ждать, пока нагреется. От разных мыслей тетя Настя забыла про воду и заметила, когда уже перекипело и потекло на плиту. Теперь надо было ждать, пока остынет, потому что одним кипятком мыться не будешь.

Остывало до полночи, тетя Настя пошла закрывать ворота, уже все, и Ляля Орлова, сидели по домам. Тетя Настя помыла голову, потом в этой же воде руки, ноги и все остальное. Чтобы волосы быстрее просохли, она подбросила несколько щепок в топку, поставила рядом стул, повернулась боком, распушила волосы руками и немножко наклонилась к плите, а то много тепла уходило даром.

От сильной духоты тетя Настя разомлела, в ушах поднялся звон. Звон был душный, красного цвета — как кровь, пока она еще капает из раны и не успела потемнеть на воздухе. Тетя Настя хотела подняться и выпить кружку холодной воды, а ноги не слушались и в животе сделалось тяжело, вроде набили песком. Потом сделалось тяжело во рту, язык разбух, не продохнешь, тетя Настя очень испугалась, а ноги все равно не слушались: как на одном месте стояли, так и стояли.

Часа в четыре, перед утром, за воротами дернули звонок, шум поднялся, как будто звонили на керосин. В Покровском переулке, где Военная комендатура, залаяли собаки; звонили и стучали еще раз семь-восемь, собаки заводились сначала, а после уже, до рассвета, лаяли и выли по-дурному — без причины.

Тетя Настя отпирала ворота в шесть. Ляля Орлова нарочно выходила на пять минут позже, чтобы не надо было просить.

Еще из парадного Ляля увидела, что ворота заперты, но, на всякий случай, подошла, с силой подергала замок, пусть дворничка хорошо услышит, и отступила в сторонку. Тетя Настя не выходила, Ляля опять стукнула замком по воротам, потянула веревку дворницкого звонка, подождала полминуты и трахнула кулаком в дверь, чуть не вылетело стекло.

Было пятнадцать или двадцать минут седьмого, Ляля потеряла всякое терпение, не говоря уже про смену, на которую она опаздывала, и закричала Насте, чтобы оставила свои румынские штучки, а то на всю жизнь получит баню с парной в Соловках.

Пришли Дина, Тося и Оля, они имели в запасе почти целый час до смены, можно было подождать, но дело в принципе. Дина сказала, надо разбить стекло и залезть в комнату, если по-другому не получается. Женщины минуту прислушивались, потом Ляля ударила двумя руками по раме, верхние стекла потрескались, все четыре створки, наружные и внутренние, открылись настежь. Ляля залезла на подоконник, Оля и Тося подталкивали сзади, увидела тетю Настю, как та спокойно сидит возле плиты, крикнула, пусть отпирает ворота или даст ключи, но тетя Настя не обращала внимания, даже не повернула головы. Ляля подошла ближе, остановилась возле кровати, женщины из подъезда спрашивали, почему так долго, а она не могла ответить, не могла двинуться, изо всех сил держалась за спинку кровати и смотрела, как загипнотизированная, на тетю Настю. Локоть, который упирался в плиту, вдруг съехал, тетя Настя качнулась вперед, вроде падает. Ляля закричала не своим голосом, выскочила на подоконник и спрыгнула в подъезд.

— Девочки, — заплакала Ляля, — я на нее кричу, а она сидит у плиты. Мертвая.

Дзеленькнул колокольчик над дворницкой, и, не дожидаясь, пока отзовутся, снаружи забарабанили в ворота. Тося сказала, пусть ее подсадят, она поищет ключи, снаружи опять забарабанили — в этот раз, наверно, железякой, такой сильный получился гром.

Когда нашли ключи и открыли, за воротами стоял Иосиф Котляр. Дина первая бросилась навстречу и закричала, можно подумать, пришла милиция и стучит железными револьверами. Нет, засмеялся Иосиф, это главнее, чем милиция, это приехал сам Котляр и стучит деревянной ногой.