Двор. Книга 3

Строители, молодые крепкие ребята, работали в паре, говорили, что для этого времени года условия нормальные, но одному под ногу попала железная пластина, поскользнулся, не успел ухватиться за рейку, скатился до самого козырька, канат натянулся до предела, парень наполовину свесился с крыши, люди на улице, которые увидели, закричали, что человек сейчас сорвется, надо срочно накидать на камни тряпье, трое-четверо сбросили с себя пальто, разостлали, но оказалось, что зря спешили: напарник уже вытягивал товарища на крышу, оба встали в полный рост и помахали людям на улице руками.

Бирюк велел прекратить на крыше всякие работы, но во дворе уже пошел слух, что рабочий чуть не убился, чудом остался живой, другого такого случая соседи не могли вспомнить за все годы, требовали выяснить, по какой причине такая срочность работы на крыше в зимних условиях.

Поскольку работы на крыше прекратили, разговоры понемногу утихли, мадам Малая, когда в пионерской комнате собрался актив, сама объяснила, что для телескопа, который вот-вот будет готов — вышла небольшая задержка с линзами, — надо смонтировать на крыше специальные приспособления, чтобы труба могла поворачиваться во все стороны, иначе невозможно будет целиком обозревать небо. Объяснение было понятное и убедительное, оставалось только пожелать, чтобы побыстрее установили телескоп и юные звездочеты могли регулярно собираться на занятия кружка, к которым Алексей Бирюк обязал каждого прочитать книжку Воронцова-Вельяминова «Очерки о Вселенной» и познакомиться с книжками профессора Навашина «Телескоп астронома-любителя» и «Самодельный телескоп».

Гриша, Миша, Люсьен и Рудольф ходили в областную детскую библиотеку имени Крупской, расположенную рядом, на улице Советской Армии, удивляли библиотекаршу, Клару Натановну, книжками, которые заказывали в читальном зале, она приводила их в пример другим юным читателям, а те отвечали, они тоже будут читать такие книжки, когда у них во дворе откроют пионерскую комнату и организуют астрономический кружок.

Алексей, которому мальчики рассказали, какие разговоры ведут в библиотеке, не только похвалил их, но предложил, как нагрузку по кружку, приглашать к нему на беседу ребят, которые проявят настоящий интерес и захотят, чтоб их приняли в кружок юных звездочетов.

Клава Ивановна, когда услышала, что пионеры не только из соседних дворов, но и с других улиц просятся в кружок и хотят, чтоб их допустили в обсерваторию, сама стала нажимать на Андрея Петровича, чтоб побыстрее установили телескоп и можно было начать практические занятия кружка.

В феврале Матвей Фабрикант получил цейссовские стекла, которые привезли из ГДР, в марте телескоп был готов и можно было устанавливать. Помещение на чердаке полностью закончили, поставили два больших стола и стулья, чтоб кружковцы могли по ходу занятий делать в своих тетрадках записи с рисунками и диаграммами. На стене повесили большой лист фанеры, к нему прикололи портреты Джордано Бруно, Галилея, Ньютона, Ломоносова, Лобачевского, Циолковского и вырезку из газеты, где Хрущев стоит с Юрием Гагариным на трибуне Мавзолея, каждый поднял вверх одну руку, и оба крепко, с ликующими улыбками на лицах сжимают друг другу пальцы.

Мадам Малая и члены актива пришли на третье занятие, чтоб кружковцы к этому времени могли уже немного освоиться в новой обстановке, и были поражены картиной напряженной творческой работы юных астрономов, которую увидели своими глазами. Клава Ивановна прослезилась и готова была поцеловать каждого кружковца в отдельности, но Алексей решительно воспротивился и разрешил гостям, если хотят, пожать членам кружка руки. Ляля Орлова и Дина Варгафтик заметно оробели, неуверенно протягивали руку, а в ответ от каждого получали крепкое рукопожатие.

Гостям показали, как на станине вращается телескоп, предложили каждому пристроить окуляр к глазу, на улице было еще светло, и Дина, когда увидела на небе звезды, как будто ночь, от неожиданности закричала. Мальчики стали смеяться, а Люсьен сказал, что возьмет у своей бабушки Маргариты Израилевны пузырек валерианки и кремлевские капли, чтоб на всякий случай имелись в обсерватории для гостей.

В апреле, когда окончательно установились теплые дни, на крыше быстро закончили работу с каркасом, обшили древесно-волокнистыми плитами, покрытыми водостойкой эмалью, установили оконные переплеты, в архитектурном плане все сооружение — в форме ротонды, по всей высоте оконных рам стеклянной, так чтобы при желании можно было целый день получать солнечные ванны, как будто солярий где-нибудь на курорте.

Во двор на грузовике завезли винтовую лестницу с красивыми балясинами, какие в старое время ставила в своем знаменитом Пассаже на Преображенской угол Дерибасовской известная богачка мадам Ашкенази. Лестница состояла из двух секций, каждая примерно в человеческий рост, двое грузчиков, со шлеями через плечо, подняли без труда секцию, занесли на третий этаж в коридор Бирюков, а оттуда в помещение обсерватории, где в углу, очень удачно и удобно по расположению, подготовили заранее площадку для лестницы.

Инженер Иван Лапидис специально остался в этот день дома, чтобы от начала до конца проконтролировать все работы, в особенности ответственный участок, где с лестницы был прямой выход через люк в крыше, который вел в ротонду, здесь надо было обеспечить надежное соединение верхних ступенек и перил с каркасом ротонды.

Марина просидела у себя в конторе полдня, сразу после обеда примчалась домой, увидела винтовую лестницу с фигурными балясинами, как обещал Матвей Фабрикант, и закрыла лицо руками, чтобы Иван Анемподистович и плотники не увидели слез радости и восторга, которые сорокалетняя баба, как будто какая-нибудь гимназисточка или барышня, не могла сдержать.

Когда поднялись в ротонду, из которой открывался вид на город, порт, до самого горизонта на Черное море, в действительности нисколько не черное, а серебристое, синее, зеленое, местами изумрудное, Марина опять заплакала и в этот раз уже не старалась скрыть свои слезы.

— Боже, как прекрасен мир! — воскликнула Марина. — Только в мечтах можно иметь такое.

Иван Анемподистович засмеялся: не только в мечтах, а в собственной квартире, если знаешь, чего хочешь, и не боишься дурного глаза.

Всю радость, какая только что была у Марины на лице, в один миг как рукой сняло.

— Ну вот, — сказал Лапидис, — испортил вам праздник. Ничего конкретного не имел в виду, хотел чтоб было смешно, а получилась глупость.

— Нет, — покачала головой Марина, — не глупость, а вещее слово, которое всегда так, само, не спросясь, с языка соскакивает.

Клава Ивановна лежала в эти дни с простудой, накануне позволила себе слишком легко, по-летнему, одеться и была наказана. Ляля и Дина заходили каждый день, держали в курсе дела и вечером поставили в известность, что Бирючка построила у себя на крыше целый стеклянный дворец.

На следующий день, хотя еще неважно себя чувствовала, мадам Малая поднялась к Бирюкам, потребовала, чтоб показали всю новостройку в полной красе и, когда увидела, в первую секунду остолбенела, но тут же пришла в себя и закричала Марине прямо в лицо:

— Барыня! Построила у себя над головой дачу. Ты еще не знаешь, но обещаю тебе, ты узнаешь Малую, запомнишь на всю жизнь и внукам своим передашь!

Марина ответила Клаве Ивановне, что у внуков, если советская власть укажет, будут свои Малые, а на могилу мадам Малой обещала приносить цветы, чтоб не прерывалась живая связь поколений.