Дворцовые тайны. Соперница королевы

Мы с Крисом тут же отправились в столицу, чтобы присутствовать на заупокойной службе и устроить похороны отца. То, что мы увидели в Лондоне, поразило нас: по улицам, заполненным нищими, беженцами и умирающими, каждый день громыхали телеги, на которых вывозили покойников. Раньше мне уже приходилось видеть край, опустошенный чумой, деревни, вымершие от голода. Но то, что творилось в Лондоне в год неурожая, пугало сверх меры. Каждый Божий день колокола (которые я про себя назвала «колоколами смерти») звонили по умершим, то тут, то там собирались толпы доведенных до отчаяния людей, выкрикивавших проклятия в адрес королевы. В город были введены войска, чтобы предотвратить беспорядки. Особенно хорошо, как я заметила, охранялось казначейство, туда даже завезли пушки, а охрана массивных старых железных ворот была увеличена во много раз.

Грешно, конечно, так говорить, но я была даже рада, что мой отец не дожил до этих страшных дней. Иначе он бы увидел недовольных, сбивавшихся вместе под плакатами, на которых было написано: «Накорми нас, поведи нас, за тобой хоть в ад пойдем!», лихих подмастерьев, которые вмиг вооружались заостренными кольями, как пиками, в дополнение к длинным ножами и тесакам, торчавшим у них за поясом, трущобы на берегу Темзы, где матери в лохмотьях пытались унять своих плачущих от голода детей.

Пышные похороны моего отца состоялись в церкви Святого Джайлса [178] и прошли так, как и пристало, когда в последний путь провожают благородного человека, советника королевы, того, которого она высоко ценила. Как только церемония завершилась, гроб вынесли из церкви, чтобы поместить в карету и отвезти в Ротерфилд-Грейз. Именно там мой отец хотел упокоиться навек, и такое распоряжение сделал он в своем завещании. Роб был среди тех, кто нес гроб, и как только он показался из дверей церкви, толпа, ожидавшая снаружи, разразилась шумными приветственными криками. На какое-то время их заглушили «колокола смерти», но к собравшимся у церкви начали подходить другие люди, пока мне не показалось, что половина жителей Лондона явилась, чтобы увидеть Роба и поприветствовать его.

178

Церковь Святого Джайлса (полное название «церковь Святого Джайлса-в-полях») — приходская церковь в лондонском районе Кэмден. Построена в 1101 г., в перестроенном виде существует по сей день. Интересно, что кирпичное здание церкви в псевдоготическом стиле, построенное в 1630 г., было возведено в основном на деньги Элис Дадли, жены Роберта Дадли, побочного сына лорда Лестера.

«Накорми нас, поведи нас, за тобой хоть в ад пойдем!» — пели они, и я слышала их голоса до тех пор, пока гроб отца не поставили в карету и мы с Крисом и нашим печальным грузом не отправились в наш медленный и скорбный путь до Ротерфилд-Грейз. Мы с облегчением покидали Лондон, не желая более быть свидетелями ужасающих картин страдания народа.

Голод в стране продолжался уже второй год, когда мне пришел вызов ко двору — я должна была стать наставницей фрейлин королевы, то есть занять ту должность, которую занимала моя мать в дни моей юности. По-видимому, Робу удалось добиться того, к чему он так стремился. Он лестью или иным образом заставил королеву вновь взять меня к себе в свиту.

Но я все равно опасалась Елизаветы. Когда я очутилась во дворце и высокий молодой стражник-йомен сообщил мне, что меня ждет личная встреча с Ее Величеством, я задрожала с головы до ног, а сердце застучало так, что было готово выскочить из груди. Мне было сказано, чтобы я появилась в обеденном зале королевы в определенное время, и я неукоснительно выполнила это требование. Мне было указано надеть белое платье с черной отделкой и не украшать волосы драгоценностями. Бородатый стражник в раззолоченном камзоле с тяжелой деревянной алебардой открыл передо мною двери, и я оказалась в просторном, со вкусом обставленном помещении, на стенах которого висели шпалеры, вышитые пурпурным и синим шелком («цветов Роберта» — сразу же подумала я). Пол устилали свежие тростниковые циновки, надушенные розмарином.

Королева сидела во главе длинного, не покрытого скатертью стола. Ее рыжий парик резко и неприятно контрастировал с сочными красками шелковый вышивки шпалер, а ярко и безвкусно накрашенное лицо напоминало карикатуру. Оранжевое платье было раскрыто на впалой груди. Под ним у королевы ничего не было. Что это — распутство или просто старческая забывчивость? Я не знала. Ее вид испугал меня. Она очень постарела с тех пор, когда я последний раз видела ее в Тилбери. Взгляд ее рассеянно блуждал, словно она не очень понимала, где находится.

Она нервно похрустела длинными пальцами, сидя за пустым столом. Драгоценности на ее парике и на морщинистой шее переливались при свете свечей. На какой-то краткий миг мне показалось, что в ее глазах блеснули слезы.

Я стояла неподвижно, а в это время в столовую вошли два джентльмена: один нес серебряный жезл, а другой расшитую скатерть. Они преклонили колени перед королевой, а затем расстелили на столе тяжелую скатерть цвета слоновой кости. После них в столовую проследовала целая процессия: во главе нее еще двое джентльменов несли золотое блюдо с хлебом и огромную резную солонку, за ними следовало несколько дюжин слуг в алых ливреях, — каждый с огромным золотым блюдом, на котором лежала совсем небольшая порция того или иного кушанья.

Значит, она по-прежнему ела совсем мало, как и в те годы, когда я ей служила. Потом я подумала: она такая худая не только от старости, а потому что она морит себя голодом. Я вспомнила, как Роберт рассказывал мне, что в ее пище много раз находили яд.

Вошли двенадцать трубачей, сыграли фанфары, а за ними полдюжины литаврщиков. Пока королева вкушала пищу, они играли веселые танцевальные мелодии. Только танцевать было некому. В зале находились слуги, я и королева, которая ногой отбивала ритм мелодий, гулко звучавших в пустой столовой.

Она ела — совсем немного, и пила настойки — рюмку за рюмкой, а потом принялась тихонько напевать в такт музыке. Она вообще не обращала на меня внимания, как будто бы меня и не было, и так продолжалось не менее часа. Я устала стоять, мне хотелось сесть. Я ничего не ела с утра, и от соблазнительных ароматов, поднимавшихся от золотых блюд, — почти все кушанья оставались нетронутыми — кружилась голова.

Королева сознательно унижала меня. Она показывала мне свою власть, заставляя стоять, пока она пирует. Да, я знала, что мне не следует терять голову и надлежит оставаться настороже, но тут я рассердилась. Ведь и во мне течет королевская кровь, кровь великого Генриха Тюдора, разве не так? Разве не об этом совсем недавно напомнил мне мой Роб? В конце концов, внешне мы с королевой были очень похожи — похожи на короля Генриха, нашего общего предка. Мы обе имели одинаковое право обедать в этом прекрасном зале его дворца, баснословного наследия для нас обоих, родственниц по крови, пусть и не по закону. Какая разница от того, что моя бабка была любовницей короля, а не его женою? Разве саму Елизавету не признали в свое время незаконнорожденной?

Я услышала, как у меня бурчит в животе. Повинуясь вдруг возникшему порыву, я сделала нечто невероятное — решительным шагом подошла к столу и схватила одну из тарелок с нетронутым кушаньем на ней. Никто меня не остановил. Содрогаясь от волнения так, что золотое блюдо ходуном ходило у меня в руках, я опустилась на скамью и принялась за еду, после каждого куска предчувствуя, как королева сейчас отдаст приказ схватить меня и вывести из зала.

Вместо этого Ее Величество внимательно посмотрела на меня, отхлебнула из бокала и проговорила ледяным от презрения голосом: «Угощайся, Волчица! Еды здесь на всех хватит».

Глава 48

— У тебя что, жировик на лбу?

Тон королевы был так резок, что я вздрогнула, выражение лица — суровое. Она закончила обед и дала знак, чтобы кушанья унесли. Я вспомнила, как много лет назад, когда я в первый раз оказалась при дворе, она встретила меня тем же вопросом: «У тебя жировик на лбу? Это знак шлюхи».

— Я так не думаю, Ваше Величество.

— Он тебя портит. Хотя ты уже и так не блещешь красотой.

Слуги и музыканты были отпущены. Мы остались одни в красиво убранном зале со сводчатыми потолками и высокими окнами, по которому гуляло эхо. Елизавета оперлась о полированный стол и угрожающе наклонилась вперед ко мне. Ее платье раскрылось на груди еще больше, и открывшееся мне зрелище было не слишком привлекательным.

— Ты здесь только по одной причине, Волчица: чтобы держать в узде своего сыночка. Следи, чтобы он не заходил слишком далеко.

Ей не нужно было говорить больше, а мне — отвечать. Я сама недавно наблюдала, с каким восторгом Роб слушал крики толпы. Он буквально купался в восхищении черни, упивался им. А в тот год голодающие подданные Елизаветы не слишком ее жаловали. Обстановка была настолько взрывоопасной, что от малейшей искры мог вспыхнуть мятеж. Если бы королева пожелала приструнить Роба, его шумные сторонники могли восстать против нее.