Дворец грез

Дисенк принесла в новую комнату все мои вещи и заветную подушку с секретным содержимым тоже; я постепенно поправлялась и часто сидела, задумчиво глядя на нее. Теперь, когда на мне лежала ответственность за маленькую жизнь, обещание царевича приобрело новую значимость. Мой сын должен вырасти и заявить свои права, данные ему по рождению. Теперь от этого куска папируса зависели две судьбы, и я знала, что, если он затеряется, царевич откажется от данного мне обещания. Ведь я больше не имела никакого влияния на царя.

Но, несмотря ни на что, я еще надеялась вернуть его любовь и к концу мекхира уже чувствовала себя достаточно здоровой, чтобы вернуться в свое жилище. Пришло сообщение от моего смотрителя, где сообщалось о том, что на плодородных ароурах начались посевы и работа движется успешно.

От Паари тоже пришло письмо, полное любви и беспокойства, с новыми извинениями за невозможность принять мое приглашение; в письме еще говорилось о том, что его жена Изис должна родить в один из месяцев шему. Мне хотелось увидеть его, посидеть с ним в тишине сада, выпить вина и предаться воспоминаниям. Возможно, когда-нибудь потом и представится возможность еще раз съездить в Асват, но пока мне предстояло много работать, чтобы восстановить свое положение при дворе.

Так, в один из дней я вызвала смотрителя детского двора и послала его к Хранителю дверей Амоннахту с просьбой о возвращении в прежнее жилище. Два часа спустя Хранитель собственной персоной появился у моих дверей и поклонился. Я обрадовалась ему.

— Приветствую тебя, Амоннахт! — сказала я. — Мы давно не встречались. Входи же, полюбуйся на моего сына. Правда, он прелестен?

Хранитель ответил на мое приветствие со степенным достоинством, так памятным мне, вошел в тускло освещенную келью и склонился над корзиной. Пентауру проснулся и сонно посмотрел на него, прижав к подбородку сжатые кулачки.

— И правда чудесный малыш, — согласился Хранитель, выпрямляясь, — а ты теперь такая же стройная и юная, как прежде, госпожа Ту. Мои поздравления.

Я кивнула Дисенк, та поспешно налила бокал вина и подала Хранителю. Он покачал головой. Я решительно посмотрела ему в лицо. Несмотря на спокойную учтивость, он был влиятельным человеком и для всего гарема его слово было законом.

— Ты знаешь, что я желаю вернуться в свое прежнее жилище, — начала я, стараясь говорить уверенно, — я уже полностью оправилась после родов и готова возобновить прежнюю жизнь. Мне не подходит эта келья, поэтому нет необходимости здесь оставаться.

Амоннахт развел накрашенными хной руками:

— Мне очень жаль, госпожа Ту, но это невозможно. Фараон повелел тебе жить в этом здании постоянно.

Я всматривалась в его лицо, все внутри у меня похолодело.

— Но почему? Он наказал меня за то, что я отказалась от его подарка? Но он должен понимать, что обидел меня, не навестив лично! Я страстно желала видеть его! Это что, причина для наказания, Амоннахт? — Я шагнула к нему. — А может быть, мое жилье уже занято и просто сейчас нет других комнат, готовых для меня? Это так? Так?

В надежде я хваталась за соломинку, но Хранитель покачал головой:

— Нет, моя госпожа. Твое прежнее жилье еще не занято, и есть много других комнат на противоположной стороне двора. Так повелел владыка. Ты останешься здесь.

Мне показалось, что в его темных, тщательно подведенных глазах мелькнула искра сочувствия. Я схватила его за руку.

— Но что мне делать здесь, в окружении капризных женщин и орущих детей? — воскликнула я. — Я не опущусь до положения царской няньки ни за что! Попроси за меня царя, умоляю тебя!

Он высвободил руку.

— Я могу советовать Могучему Быку, госпожа Ту, но не в моей власти пытаться повлиять на его решения, мягко ответил он. — Ты наслаждалась его милостью гораздо дольше, чем твои предшественницы. Пришло время достойно удалиться.

— И что мне делать?

— Можешь навещать своих подруг в гареме. Можешь испросить разрешения проводить время в доме прорицателя или гулять по городу со стражей. У тебя есть земля, чтобы возделывать ее. Многие женщины находят огромное удовлетворение в такой жизни.

— Но я не смогу так жить! — разгневанно крикнула я, от страха во мне закипала ярость. — Я не овца, Амоннахт, не дойная корова, чтобы идти туда, куда меня ведут, или смирно стоять на привязи! Я умру в неволе!

— Нет, моя госпожа, ты не умрешь, — спокойно ответил он, нисколько не испугавшись моей гневной тирады. — Ты будешь заботиться о своем сыне, будешь воспитывать его. Ты поймешь, что кроме постели фараона в жизни есть много других радостей. Если ты этого не сделаешь, тебя могут выслать в Фаюм.

При упоминании о Фаюме мой гнев утих и страх заклубился внутри, как облако черного пепла.

— Во имя богов, Амоннахт, помоги, скажи ему обо мне, — прошептала я. — Если он даст мне шанс, я смогу вновь завоевать его любовь. Кто еще сможет очаровывать его так, как я? Ему скоро наскучат другие, и тогда он вспомнит обо мне.

Амоннахт поклонился и направился к выходу.

— Это действительно может случиться, — обернулся он, взявшись за ручку двери. — И если это произойдет, я буду первым, кто принесет тебе его вызов. Но пока ты должна научиться терпению, и предупреждаю тебя, госпожа Ту, фараон никогда не призывает к себе наложниц, родивших детей. Ты ведь знала об этом, правда? Желаю тебе доброго здоровья на долгие годы. — Потом он ушел, и его тень последовала за ним на яркий солнечный свет.

Я опустилась в кресло, дрожа всем телом. Дисенк застыла у стола, глядя на меня. В тростниковой корзинке зашевелился Пентауру. Мимо прошла девочка с кошкой на руках. За ней неуверенно протопал голый малыш, сосавший большой палец. Три женщины остановились у моей двери, окликая подружек, и быстро пошли дальше.

Внезапно окружающий мир начал надвигался на меня. Стены кельи накренились. Потолок, качнувшись, опустился. Спинка моего кресла податливо изогнулась и обхватила меня, сжимая грудь и не давая вздохнуть. Стиснув кулаки и зажмурив глаза, я силилась набрать воздуха в легкие.

— Дисенк! — выдохнула я. — Пить! — Бокал ткнулся в мои сжатые пальцы, я взяла его, не открывая глаз, и глотнула красного вина. Приступ безумной паники медленно проходил, ко мне вернулось самообладание, хотя я все еще ощущала страх. — Он не может так поступить со мной, — бормотала я. — Хентмира отслужит свое, и тогда Рамзес захочет вернуть меня. Так должно быть. Иначе, Дисенк, — закончила я, глядя на нее, — я убью себя.

Дисенк не ответила.

В последующие недели у меня сложилось впечатление, что детский двор более счастливое место, чем тот двор, который я вынужденно покинула. Женщины здесь больше не соперничали друг с другом за милость фараона, они не мучались, выбирая фасоны нарядов или экзотические способы раскрашивания лица с целью привлечь его внимание на публичных церемониях; они не видели во всех окружающих скрытой угрозы, будь то друзья или враги. Разговоры велись все больше о торговле и товарообмене, к которому были причастны большинство обитательниц двора, а не о том, кто теперь разделяет ложе с фараоном и насколько высоко положение избранницы, которое оценивалось количеством и ценностью полученных от фараона подарков. Фонтан с широким бассейном служил местом сбора бесчисленных смотрителей, управляющих, писцов и землемеров. Женщины обсуждали с ними свои дела, сидя под вздымающимися белыми кисейными балдахинами. Без сомнения, преследуя свои деловые интересы, многие из них разбогатели. Они были намного более открыты и доброжелательны, чем мои прежние соседки. В конце концов, их взаимоотношения не были окрашены ревностью к общему любовнику, но в моих глазах они все-таки были узницами, они искали радостей жизни в неволе-занимались как раз тем, что мне советовал Амоннахт.