Дворец утопленницы

Что уж говорить об улицах. Фрэнки нередко задумывалась, сколько времени потребуется, чтобы запомнить их расположение, выучить наизусть бесконечные вереницы мостов и калле [16] , которые, изгибаясь и сужаясь, со временем либо впадают в кампо, либо заводят в тупик, и гадала, случается ли местным жителям так же блуждать в их хитросплетениях и есть ли в городе места, которые остаются загадкой даже для самих венецианцев. Совсем жутко становилось ночью, когда опустевшие улицы заливала густая, беспросветная тьма. Едва садилось солнце, как дневная суета в одночасье замирала. Первые несколько ночей Фрэнки прислушивалась, не донесется ли снаружи кипучий разговор завсегдатаев бакаро, спешащих по домам, не заплачет ли в соседнем палаццо ребенок, не подаст ли голос вапоретто, но напрасно, тишины ничто не нарушало. Ночь в Венеции была укрыта непроницаемым безмолвием, способным, думалось Фрэнки, лишить иную впечатлительную натуру душевного равновесия.

16

В Венеции – улица.

Когда она вышла из дворца, туман, с самого утра грозивший окутать остров, уже неумолимо надвигался, и Фрэнки, шагая по улицам, потихоньку тонула в мутной дымке. Прежде она нигде не видела настолько густого тумана. Даже в Лондоне. Здесь он накатывал волнами, клубился на уровне лодыжек, и Фрэнки чувствовала, что с каждой минутой погружается все глубже. Ничто не могло устоять перед венецианским туманом, все рано или поздно растворялось, и в этой мягкой, обволакивающей пелене Фрэнки находила странный покой, будто на плечи набросили мантию-невидимку. Туман застил глаза, приглушал звуки. В воздухе со всех сторон парили неясные, оторванные от земли тени. Сбивали с толку. Казалось, будто плывешь в открытом море, без цели и направления, но, вместо того чтобы испугаться, Фрэнки ощущала непривычное умиротворение, начинала верить, что и впрямь сможет забыть о прошлом, перевернуть страницу, как без конца твердили ей все подряд.

В Лондоне казалось, что забыть невозможно, но Лондон слишком отчетлив, слишком неуступчив. Стоит опустить голову, и упрешься взглядом в непреклонную твердыню мостовой.

Здесь все нечетко, все туманно.

Поэтому она любила гулять в такие дни, порой часами бродила по городу, не зная толком, куда идет, идет ли куда-то, счастливая одной только возможностью плыть в этой влажной дымке, нырять в нее с головой, оставляя позади свои горести и тревоги.

В Венеции можно стать другим человеком. Стать той, думалось Фрэнки, кем она была давным-давно. Вроде бы где-то писали, что венецианский туман смывает реальность, и, хотя речь, несомненно, шла о том, что видно глазу, Фрэнки чувствовала, что это высказывание справедливо во всех смыслах.

В Венеции ее разум наконец вырвался из тупика, из трясины отчаяния.

В Венеции ее прошлое таяло, тоненьким ручейком утекало прочь.

Домой она добиралась на трагетто [17] , стоя вместе с другими пассажирами, сплошь местные, в гондоле, неторопливо ползущей от одного берега к другому. Когда ей впервые довелось переправляться стоя, ее ногам это вовсе не понравилось, по спине от напряжения катился пот, а мышцы бедер протестующе ныли, с трудом удерживая равновесие, не позволяя ей вывалиться за борт, в бурую, мутную воду. Вторая поездка далась легче, а начиная с третьей она каждый раз не без самодовольства отмечала, что стоит без всяких усилий, точно настоящая венецианка, и не только налегке, но даже навьюченная покупками с рынка.

17

Вид общественного транспорта в Венеции – многоместные гондолы, которые перевозят пассажиров с одного берега Гранд-канала на другой.

Но сегодня на ее плечах лежал совсем иной груз. Она сошла на одну остановку раньше, чем собиралась, – не терпелось остаться одной, подальше от чужих боков и локтей. Казалось, тишина, которой она успела окружить себя, дала трещину, грозила вот-вот рассыпаться. Сперва эта странная девица, теперь еще Джек с Гарольдом. Скоро от ее уединения останется лишь груда никчемных осколков.

Не успев ступить и нескольких шагов, она наткнулась на толпу, собравшуюся на берегу канала, поперек дороги. Сперва Фрэнки не поняла, что стряслось, но заметила, что все взгляды прикованы к темной воде. Но затем кто-то в толпе подвинулся, открыв ей вид на набережную и канал. Фрэнки невольно ахнула. Двое мужчин в гражданской одежде – кажется, не карабинеры – вытаскивали из воды тело. Бездыханное тело, судя по мрачной тишине, что царила среди наблюдавших.

Фрэнки с удивлением поняла, что тело принадлежало женщине. Чулки ее были порваны, не хватало одной туфли, насквозь промокшее платье потемнело, с него ручьями лилась вода. Жутко и странно было оказаться с ней рядом, стоять так близко, видеть постороннего человека в столь сокровенную минуту. Совсем молодая девушка. Слишком молодая, чтобы окончить свои дни в канале, – Фрэнки не верилось, что это могло произойти случайно. В груди у нее вспыхнула ярость. Ужасная трагедия, едва не провозгласила она, едва не отвернулась, не зашагала прочь, не заботясь о том, что кого-то, быть может, оскорбит ее поспешность. Едва не ушла – и все же осталась. Невысказанные слова пронеслись в голове, злой горечью осели на кончике языка да там и замерли, и она осознала, что сама им толком не верит.

В отчаянии она отвела взгляд, желая лишь одного – прикоснуться к живому человеку, почувствовать ответное прикосновение. Уединение, которое она оплакивала всего мгновение назад, больше не казалось благом, она уже и не понимала, о чем так сокрушалась. Возвращаясь в палаццо, она чувствовала, как переворачивается что-то внутри, как разверзается в душе незнакомая, зияющая пустота.

Во дворе орудовала метлой Мария. Оказавшись у ворот, что смотрели на канал, Фрэнки невольно вспомнила рассказ Джек о предыдущих владельцах, о женщине, которая, возможно, утонула здесь, и поспешила пройти мимо.

И вдруг, когда она уже собиралась пожелать домработнице buona notte [18] , где-то на верхних этажах раздались шаги. Она повернулась к Марии, и ровно на одно мгновение их взгляды встретились. Было ясно, что ей не померещилось, Мария тоже слышала. Теперь уж не отвертится.

– Я ведь говорила, там кто-то есть, – заявила Фрэнки куда резче, чем следовало бы, слишком сильно на нее подействовала сцена на берегу канала. Указывая на соседскую половину палаццо, с которой доносились шаги, она добавила: – Сами ведь слышали, скажете, нет?

18

Спокойной ночи (ит.).

Но Мария остановила на ней пустой, лишенный выражения взгляд.

– Я ничего не слышу, синьора.

Она обогнула Фрэнки, подошла к двери, ведущей из двора на улицу, и молча закрыла ее.

Глава 5

На следующий день в дверь позвонили.

Когда по палаццо разнеслась пронзительная трель, Фрэнки, сидевшая за столом над листом бумаги, резко вскинула голову. Эхо так долго перекатывалось по комнатам, словно во всем доме не было ни единого предмета, способного поглощать звук, – ни мебели, ни ковров, ни бесчисленных декоративных безделушек. Она вдруг поняла, что еще ни разу не слышала здесь звонка в дверь и, вообще говоря, не знала никого, кто мог бы позвонить.

– Да? – неуверенно проговорила она в домофон.

– Фрэнсис, это я.

– Ясно, – отозвалась Фрэнки, не давая себе труда ее поправить. – Сейчас спущусь.

Можно было бы отослать гостью прочь, не так уж сложно сочинить отговорку. Но вчерашнее происшествие до сих пор преследовало Фрэнки, обдавая холодом, который никак не получалось прогнать, и она вдруг поняла, что прошлым вечером не лгала себе, что оставаться одной ей и впрямь больше не хотелось. Прежде она всегда находила в одиночестве покой и лишь в последний год начала замечать, насколько одинока. Если бы не подруга, если бы не редактор, дни напролет тянулись бы в звенящей пустоте – некому излить душу, некому и слова сказать, – и мысль об этом угнетала Фрэнки куда сильнее, чем она готова была признать.

Еще в Лондоне случались тяжелые периоды, когда она сидела дома совсем одна, бесконечно прокручивая в голове текст проклятой рецензии, и в голову лезли мрачные фантазии вроде тех, что, должно быть, толкнули ту несчастную девушку с моста в канал.

Возвращаться к ним Фрэнки вовсе не собиралась.

Гилли ждала на улице, у двери. Хотя этим утром было прохладно и булыжники мостовой влажно блестели, юбка на ней была, кажется, еще короче, чем в прошлый раз, край едва выглядывал из-под пальто. Фрэнки нахмурилась: