Дворецкий для попаданки

– Быть может, миледи желает переодеться в домашнее платье?

– Да-да, – рассеянно ответила я. Домашнее платье… Халатик, что ли? Викторианская Англия, на которую похожа эта самая Англикерия, носила ли домашние халатики? Или мне действительно надо сменить платье?

Как всё это суетливо…

Со двора послышался громкий требовательный лай. Я встрепенулась. Боже, я забыла Клауса снаружи!

Вскочив, потребовала:

– Лили, впустите собаку в дом!

Она показалась мне оскорблённой:

– Но, миледи! Ведь вы же сами… Вы же не хотели… Ведь пёс перебьёт посуду и попортит мебель!

– Глупости, Клаус отлично воспитан и, к тому же, не может жить на улице!

– Миледи, но грязные лапы…

– Дайте мне полотенце, и я сама их ему вытру!

– Как можно, как можно? – снова, как на лужайке, запричитала Лили. – Я велю устроить собаке будку близ конюшни!

Я хотела было вызвериться на неё, но потом подумала: чего с ней зря болтать? Я же могу сама сходить, открыть дверь и впустить моего лабрадора в наш новый временный дом!

Когда я направилась к выходу, то в зеркало над камином увидела вытянувшееся от удивления лицо камеристки. Что, не ожидала? А вот накоси выкуси.

Клаус торчал на лужайке, лая в воздух. Он всегда так выражал своё неодобрение, но иногда я не могла понять, что именно не нравится псу. Теперь же я прекрасно его понимала. Украли хозяйку, бросили одного, ни в мячик поиграть, ни подстилки любимой… Я позвала его громко, очень стараясь не визжать:

– Клаус! Ко мне!

Лабрадор сорвался с места и бросился к крыльцу, но не налетел на меня, как обычно делал это – со всей дури, виляя даже не хвостом, а всем телом – а остановился как вкопанный в метрах двух. Снова принялся нюхать воздух в моём направлении. Я поджала губы, прищурилась. Надо дать ему понять, что это именно я, а не другая тётка, пусть даже пахну и выгляжу совсем не так, как обычно.

Присела на корточки – едва, ибо сразу сдавило в талии, раскинула руки и сказала вредным тоном:

– А кто у нас тут дурик на всю голову стукнутый? Кто у нас хозяйку не узнаёт? Кто хочет кушать? Клаус! Кушать? Кушать, да?

При знакомых словах «дурик» и «кушать» пёс завилял хвостом. В глазах Клауса я увидела некоторое недоверие, но хвост говорил: «Да, да, дурик хочет кушать!» Но в эту ловушку он не попался, потому что с самого первого дня получал еду исключительно за работу. Кто-то другой мог этого не знать, но не я. Поэтому, поднявшись, тётка с лицом чужой и запахом чужой сказала псу чужим голосом:

– Клаус, сидеть.

Толстый зад лабрадора дёрнулся, помедлил, но всё же аккуратно опустился на траву лужайки. Я возликовала. Ура! Работает! И тут же сказала строго, подтвердив команду жестом:

– Лежать.

Не сводя с меня красивых карих глаз, Клаус лёг. Его хвост легонечко покачивался из стороны в сторону. В моей груди царило полное и бесповоротное «ми-ми-ми», я удержалась от радостных слёз только огромным усилием воли. Чтобы закрепить успех, дала последнюю команду:

– Спать!

Эта команда давалась Клаусу труднее всех остальных, потому что требовала полной неподвижности – в том числе и хвоста. Но он покорно положил голову на вытянутые передние лапы и закрыл глаза.

Мой хороший мальчик! Мой лапушка! Даже если он меня не узнал, решил, что я своя, и можно меня слушаться!

– Ай хорошо! – совершенно счастливым голосом провозгласила я. – Ай браво! Ай какой хороший мальчик!

Хороший мальчик завилял хвостом, но с места не двинулся, только тяжко вздохнул. Спать – так спать по-настоящему. И я, чуть не запрыгав от радости, дала освобождающую команду:

– Всё!

Клаус вскочил и бросился ко мне. Теперь уже у него не было никаких сомнений – такие команды знала и использовала только я. Он ткнулся мордой мне в живот, вытянув шею и заглядывая в глаза, а хвост вертелся, как пропеллер.

Я же дала волю своему счастью и затормошила, зачесала Клауса по всей спине, по крупу над хвостом, и пёс с широкой «улыбкой», свойственной только лабрадорам и стаффам, принялся издавать те звуки, которые всегда смешили меня и означали высший собачий восторг: что-то среднее между тяжёлым дыханием, фырканьем лошади и беззвучным похрюкиванием.

Начесав пса вдоволь, я скомандовала весело:

– А теперь кушать!

Клаус, услышав любимое слово, ломанулся в дверь замка. Остановился посередине холла, оглянулся. Я погрозила ему пальцем:

– Аккуратно!

С видом «чёрт, не разрешили поскакать галопом» он всецело предался второму любимому занятию: нюхать. А я, наморщив лоб, пыталась сообразить, в какой стороне кухня.

Кажется, Хэтти вышла из двери справа. Направившись туда, подумала, что фиг я тут найду готовы собачий корм, а переводить Клауса на натуралку будет нелегко. Нет, он, конечно, всё пробовал с детства – и мясо, и овощи, но привык-то к сушке! Как отреагирует его желудок – большой-большой вопрос.

Кухарку, или кем там она была, я нашла через несколько комнат. Или кладовых? В них стояли шкафчики, сундуки, лари, пахло сухим и аппетитным. А на кухне, которая представляла собой огромное темноватое помещение под сводчатым каменным потолком, стоял дым коромыслом. Зев очага полыхал дьявольским огнём. В больших котелках что-то варилось, а между ними на вертеле запекались две толстые куры. Или это индейки – уж слишком большие для кур!

Девчонка-подросток, старательно строгавшая лук прямо на столешнице гигантским острым ножом, подняла на меня взгляд и вытерла глаза от слёз. Потом застыла с открытым ртом. Я робко улыбнулась ей и спросила:

– А где Хэтти?

Девчонка, не закрывая рта, дёрнулась вниз, изображая, видимо, книксен, и ткнула пальцем куда-то к очагу. Хэтти протиснулась через узкую дверь, и мне показалось, что я даже услышала лёгкий «чпок» – будто пробка из шампанского вылетела. Нервы у кухарки оказались крепче, чем у её помощницы, и Хэтти спросила глубочайшим альтом:

– Миледи угодно проконтролировать лично работу?

– Нет. Миледи угодно, чтобы вы накормили собаку.

– Хорошо, миледи, у меня остались кости от вчерашнего ужина.

– Кости? – оскорбилась я. Вместе со мной оскорбился и Клаус, хотя по виду он был очень рад костям. Но старательно оскорблялся, чтобы я чего не подумала. Я шагнула на середину кухни и сказала очень убедительно: – Собачья еда не должна состоять из костей! Двести пятьдесят граммов свежего мяса и столько же овощей, плюс кефир или творог.

– Кусок грудинки, морковь и миска молока?

Даже если Хэтти удивилась, она этого не показала, оставшись невозмутимой глыбой спокойствия. Я вздохнула. Клаус тоже вздохнул. Грудинки он бы точно заточил, но я не собиралась взращивать в нём обжорство, тем более что лабрадоры склонны к ожирению.