Дворянство Том 1

Будто вспомнив, с кем говорит, она обожгла искупителя злобным взглядом. Впрочем, тот, кажется, этого даже не заметил.

А еще, подумала Елена, «шляпный» откровенно и четко противопоставлял себя остальным, дескать, в отличие от других, он служит не королю, а высшей инстанции. И высказанная надежда, что мальчишка не задержится в гостях у короля, очень смахивала на требование. Но требование такого рода, которое нельзя проговорить со всей откровенностью, чтобы не нарваться на столь же откровенный отказ, после которого все потеряют лицо и будут вынуждены давить педаль до упора. Или стремя, если пользоваться терминологией окружающего мира.

– В общем, сейчас и какое-то время юному Артиго ничто не угрожает, - подытожил Насильник. Впервые на памяти Елены он говорил так долго и такими длинными фразами.

– Тетрарх будет держать его в коробке с ватой, сдувая пылинки, и торговаться с Двором.

– Деньги?
– спросил Марьядек. Судя по виду, браконьер и характерный злодей сам бы с удовольствием продал мальчика и очень жалел, что не знал о его сущности.

Насильник поморщился, будто сама лишь мысль о столь дешевой сделке оскорбляла его, и сказал:

– У Сибуайеннов дочь на выданье. Говорят, злобная и капризная тварь, хуже Фийамонов, к тому же посватанная. Но красивая. А любое сватовство можно оборвать.

– А-а-а… - протянул Гаваль, наконец-то сообразивший.
– Да, супружество, это, пожалуй, дороже золота и привилегий.

– Значит, тетрарх будет охранять Артиго как собственного сына, и выбивать из императора достойную плату за его голову, - предположила Елена, проговаривая часть прежней догадки, а также мысли, навеянные объяснением Насильника.
– Регенты будут занижать цену и пытаться убить конкурента. Рано или поздно что-то из двух получится…

– Да, - согласился искупитель.
– Артиго не жить в любом случае. Но теперь у него есть несколько месяцев. Если охрана проявит бдительность, и мальчишка по недосмотру повара не съест опасных грибов, например.

– Месяцев?
– удивилась Елена.

– Конечно, - в свою очередь удивился (чуть-чуть, самую малость) Насильник.
– Магическим переходам такие переговоры никто не доверит. Гонцы будут скакать неделями, торговля окажется жесточайшей. А вопрос… сложный. Сибуайенны постараются не продешевить. Алеинсэ будут сбивать цену. Так что месяцы. Может полгода. Но не дольше четырнадцати месяцев.

– Четырнадцати? Но почему… - Елена осеклась. – Ну да, конечно… Этот, как его… Товио будет стараться завести собственного ребенка, чтобы отодвинуть Артиго дальше от престола.

Насильник молча кивнул. У Елены голова шла кругом от хитросплетений династических вопросов, здесь требовалось чертить схему, чтобы понять, кто кем и кому приходится.

– Что ж, так или иначе, пора выбирать снова, куда направиться, - подвела итог Гамилла. Глянула на искупителя и пробормотала. – Я так уж точно свою дорогу знаю.

– Боюсь, что нет, - печально склонил голову Насильник. – Если я верно понимаю, никто нас не отпустит. Разве что с боем. Король захочет узнать все подробности этого… путешествия. Потом – возможно, если мы станем не нужны и неинтересны. Но не сейчас.

– Дорога дальняя, - мрачно повторил браконьер.

– Увы.

Насильник посмотрел на Гамиллу едва не извиняющееся, та снова от всей души плюнула под ноги искупителю и вышла, чеканя шаг. Гаваль потерянно оглянулся, пошел за спутницей, не в пример более тяжело и медленно, без всякой уверенности. Елена сглотнула, только сейчас почувствовал иссушающую жажду. Дуэль с Раньяном, затем чудесное явление королевских бронелобов – и ни капли воды.

– Что ж, - сказала она. – Столицу мира мы уже видели. Теперь, видно, пора глянуть на столицу королевства.

– Хорошее место, - вдруг произнес доселе молчавший, словно камень, Грималь. – Сердце веры в Единого. Только сейчас там резня идет без перерыва. Две благородных семьи делят город. Но все равно красиво. И чудесный храм. Зайдешь, душа сама собой очищается от грехов, кажется, что летишь к небу. И к Нему.

Казалось, что Раньян сейчас взорвется, сорвавшись на слуге, но Елена снова опередила Чуму, накрыв его ладонь своей.

– Месяцы, - негромко напомнила она, одним лишь словом заменяя долгий монолог с перечислением шансов и возможностей.

Бретер вздрогнул, порывисто двинул плечом, накрывая, в свою очередь, еленины пальцы собственной ладонью. Как обычный человек, потерявшийся в необычных обстоятельствах и обретший точку опоры под ногами.

Мы его спасем – вот, что хотела сказать Елена, однако промолчала. Она очень сомневалась, что теперь им удастся хотя бы увидеть Артиго, тем более спасти ребенка от печального удела разменной монеты в игре королей. Но свой долг женщина, в общем, считала выполненным. Они живы, а впереди ждет новое интересное место где, быть может, все станет лучше, чем прежде, потому что хуже точно некуда.

– Идем, - сказала она, глядя на дверь сарая, за которой гремел металл, стучали топоры, резво колющие дрова на готовку и баню, ржали настоящие боевые кони.

– Идем…

«Так мы и отправились в одну из столиц мира, славный и удивительный Пайт-Сокхайлхей, сердце единой Церкви, место императорских коронаций и свадеб. Да не просто так, но в окружении подлинно королевской свиты. Скажу честно, в те дни я испытал облегчение. Когда стало очевидно, что нас – во всяком случае, пока – не намерены убивать, мне, да и не только мне, показалось, что злоключения позади. Впереди ждал огромный, богатый город, королевское гостеприимство и – о, наконец то! – возможность продемонстрировать мое искусство перед по-настоящему взыскательными и в то же время благодарными (а также щедрыми, не забудем этот важный нюанс) слушателями. В мечтах я уже видел себя фаворитом какой-нибудь скучающей (и, разумеется, прекрасной) аристократки, способной оценить все мои достоинства, в том числе и те, что раскрываются лишь в продолжительном и весьма личном общении. Каждый из нас (или, по крайней мере, большинство) кем-нибудь себя видел, пока лошади королевских рыцарей топтали камень большого тракта, а мечтательные ожидания, разумеется, были прекраснее прошлого и настоящего.

Но как же мы ошибались…

Счастье бытия уклончиво, как истинная любовь, как упоение беззаботного детства. Пока дитя избавлено от тягот жестокого мира, оно еще не в силах осознать этого. Когда же развивается понимание, заканчивается и детство. Таков жестокий парадокс, установленный Божьей волей. И мы отведали его полной мерою, хоть давно вышли из надлежащего возраста.

Пора нашего совместного бегства - то были трудные месяцы, уместившие в себя конец осени, а также большую часть зимы. Бесконечно тянулись дни, с лихвой заполненные делами, суетными и одновременно пустыми, как овощной суп без единой косточки. Мы вели жизнь бродячих лицедеев и фокусников, полной опасливых тревог, каждодневного ожидания неминуемой беды. Неправильно было бы сказать, что мы опасались невзгод, скорее мы в точности знали – беда придет с неизбежностью зимнего хлада, вопрос лишь – с какой стороны нанесет разящий удар судьба. Однако…

В действительности то была тихая гавань, пристанище между «до» и «после», когда заботы казались понятными и разрешались как у всех прочих людей, упорством, терпением, также смиренной верой в Бога. Как дети, счастливые в своей беззаботности, однако не ведающие своего счастья, мы также не ценили удачу и даже не подозревали о ней. Увы, никому не дано знать свое будущее, и лишь Господь мог сказать, что покой, отмеренный им для Маленькой Смешной Армии – необратимо истекает. Для всех нас… для нашего мира, каким он был. И никогда более не станет»