Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века
Шрифт:
С другой стороны, у авторов справочников и обзорных работ имелись и практические резоны пренебрегать внутренней градацией в дворянском сословии. Провинциальное дворянство первой половины XVIII века оставило после себя скудное наследие, подчас бесповоротно утраченное. Его представители не достигли высот в искусстве и науке, не отметились в жанре мемуаров, не собрали ценных коллекций картин, книг или мебели. Историку, намеревающемуся исследовать провинциальных дворян в качестве самостоятельной группы, пришлось бы, приложив немало усилий, перекопать горы архивных материалов или даже воспользоваться методами этнологии и фольклористики. Ни то ни другое не нашло широкого применения на сегодняшний день. Наглядный образ, сложившийся у нас, основывается на экстраполяциях примерно такого рода: «Дворянский особняк напоминал избу, разве что большего размера; дворянская свадьба напоминала крестьянскую, только побогаче». Еще чаще встречается экстраполяция сверху вниз, на оставленную позади «подготовительную» эпоху. В работах о российском дворянстве петербургского периода исследователи в первую очередь ориентируются на высшую знать и на культурную элиту «золотого века», длившегося, условно говоря, с 1770 по 1825 год{103}. О «предках» дворянской элиты, живших в первой половине XVIII века, они не считают нужным подробно распространяться, упоминают только, что те были необразованны, не владели французским языком, не читали романов, жили в примитивных деревянных избах,
Вместе с тем на основании трудов об административной, налоговой и военной реформах, а также о развитии сельского хозяйства, крепостного права и о распределении собственности, создававшихся в сфере институциональной и социальной истории начиная с последних десятилетий XIX века, мы можем проследить в общих чертах политическую, экономическую и демографическую историю провинциального дворянства{106}. Прежде всего выяснилось, что и мелкопоместное провинциальное дворянство упрямо цеплялось за унаследованную от предков двуединую роль дворянина — помещика и офицера. Для экономического и социального развития России это имело, как известно, печальные последствия. Как недавно показал, подтвердив выводы ряда исследователей, Юрий Александрович Тихонов, дворяне не умели удовлетворять свои потребительские запросы иначе как путем все более нещадной эксплуатации рабочей силы крепостных крестьян. Отмена крепостного права, давно устаревшего в военно-экономическом отношении, по этой причине отодвинулась еще на 150 лет{107}.
Гедвиг Фляйшхакер в 1941 году в своей статье 1730 год: эпилог петровских реформ выдвинула гипотезу о том, что «внутриполитическое развитие России могло бы принять иной оборот», если бы преемники Петра не перевернули с ног на голову его политику по отношению к дворянству{108}. Изданный в 1714 году указ о единонаследии она называет «ядром петровского социального законодательства», направленным на то, чтобы разграничить помещичье землевладение и воинскую повинность и сформировать из оставшихся без наследства дворянских сыновей аналог «третьего сословия»{109}. По крайней мере, следующие строки указа 1714 года представляются прямым выпадом против мелкопоместного дворянства, а точнее, против мелких поместий как таковых: «…каждой, имея свой даровой хлеб, хотя и малой, ни в какую пользу государства без принуждения служить простиратца не будет, но ищет всякой уклонятца и жить в праздности, которая (по святому писанию) материю есть всех злых дел»{110}.
Эту линию развивало и выпущенное вскоре после указа дополнительное распоряжение, согласно которому сыновьям, не являющимся наследниками, запрещалось приобретать земельные угодья, прежде чем они прослужили в войсках как минимум семь лет {111} . [6] Одним словом, согласно воле Петра, дворянину оставалось либо владеть большими земельными угодьями, либо вовсе не иметь земли. Мелкое землевладение он, напротив, считал злом, которое скорее отвратит владельца от воинской службы, чем побудит к последней. Поскольку шансы получить земельные угодья у младших отпрысков дворянских семей отсутствовали, им не оставалось, по замыслу Петра, ничего иного, как сосредоточиться на карьере либо же пробиваться торговлей или ремеслом. Как видим, указ о единонаследии опережал Табель о рангах, явившуюся его логическим дополнением: вместе они должны были несколько размыть сословные границы. В этом случае появился бы шанс если не на отмену, то по крайней мере на смягчение крепостного права — к примеру, посредством перевода крестьян на денежный оброк и сокращения крестьянских повинностей {112} . В правление Анны Иоанновны этот замысел был похоронен, поскольку Анна, уступив настояниям дворянства, отменила указ о единонаследии уже в декабре 1730 года, спустя 10 месяцев после восшествия на престол. Главной причиной тому Г. Фляйшхакер считает вовсе не корявые формулировки указа, которые привели к досадным недоразумениям, послужившим официальным обоснованием отмены закона [7] . Решающую роль сыграло скорее то, что современники Петра — как дворянство, которое инстинктивно воспротивилось указу, так и «мужи в правительстве Анны Иоанновны» — не постигли сути этого документа, сочтя его «незрелым плодом гения» {113} .
6
Помимо этого право на приобретение земель давали 10 лет государственной службы или 15 лет работы «в купечестве или мастерстве».
7
Распоряжение об отмене закона включало в себя официальный доклад, в котором говорилось о том, что дворяне пытались обойти закон, что закон явился причиной ссор во многих дворянских семьях и что даже правомерное его применение решительно препятствовало землевладельцам управлять своими поместьями (ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 8. № 5653 [9 декабря 1730 г.]). Историки приняли это объяснение на веру, однако эмпирической проверке его до сих пор не подвергали.
По мнению Фляйшхакер, историческое развитие России приняло крайне негативный оборот, превратив страну в косную вотчину помещиков, не по вине петровских реформ, а в результате ослабления его преемниками петровской политики в отношении дворянства. Такой подход и в прежние годы вызывал у историков возражения, а сегодня его практически никто не придерживается{114}.
В исторических трудах, на которые опирается настоящая работа, убедительно доказано, что петровский режим не был ни антидворянским, ни антифеодальным, ни уравнительным{115}.
И все же устарелый сам по себе тезис Фляйшхакер представляется мне подходящей точкой отсчета для настоящего исследования, поскольку исследователь с подкупающей четкостью ставит вопрос о целях сословной политики Петра I. Существовала ли связь между материальным положением дворянства и боеспособностью державы? Стоило ли государству ожидать от безземельных офицеров, живших на одно только жалованье, ратных достижений? Был ли задуман указ о единонаследии как шаг на пути к отмене крепостного права? Особенно убедительно Фляйшхакер показывает, почему историкам следовало бы изучать не только родовитую столичную знать «золотого века», но и малоимущее
провинциальное дворянство первой половины XVIII века. Речь идет не только о ликвидации одного из «белых пятен», но и о более глубоком понимании петровских реформ и общества петербургского периода.Реформы Петра I и сословная консолидация дворянства
Дворянство Российской империи не просто сформировалось на основе некой уже существовавшей социальной прослойки — его сотворил самодержец в петербургский период русской истории, наделив эту касту привилегиями, позволившими ей отмежеваться от низших слоев{116}.
Отправной точкой данной политики послужила армейская реформа Алексея Михайловича, которая позволила государству «сформировать из этих бедняг боеспособную армию»{117}. Как показал Ричард Хелли, еще в 1660-е годы в царской казне накопилось достаточно свободных средств, которые царь мог бы употребить для отмены крепостного права. Однако царь предпочел сохранить сословие поместных дворян — не по соображениям военной тактики, а по внутриполитическим причинам. В годы восстания Степана Разина стало очевидно, что для поддержания порядка в стране царю требовалась поддержка служилых людей{118}. Логично было бы рассматривать дворянскую реформу Петра I в качестве продолжения политики Алексея Михайловича, с той оговоркой, что Петр еще и ориентировался на западные образцы.
Важными шагами в этом направлении стали в первую очередь постепенный роспуск и ликвидация привилегий стрелецких полков (начавшиеся в 1698 году){119}, прекращение практики раздачи казенных земель (1711–1714){120}, юридическое слияние поместья и вотчины (1714), введение подушной подати (1719–1722) и Табели о рангах (1722); не последнюю роль сыграло и активное привлечение дворян к обучению военному делу и к офицерской службе.
Историю имперского дворянства можно вести от податной реформы, поскольку эта реформа впервые четко разграничила в правовом отношении две группы служилых людей: более знатных, обязательства которых в дальнейшем ограничились несением воинской службы (будущие дворяне), и потомков служилых людей низших разрядов, освобожденных от воинской службы, но обложенных подушной податью (будущие однодворцы). Податью облагались все, кто к моменту ревизии (около 1719 года) не имел офицерского чина, не отбывал военной службы, не вел род от московских чинов, вовсе не имел крепостных душ или имел их так мало, что сам вынужден был трудиться на земле. Поскольку чиновники при толковании закона ранжировали дворян исходя скорее из прагматических соображений, нежели руководствуясь строгими юридическими критериями, на практике часто решающую роль играл текущий размер поместья, от которого по традиции зависел и чиновный статус [8] . При этом рядовых солдат до истечения срока службы не относили ни к одной, ни к другой категории, поэтому процесс размежевания слоев к 1740 году еще не завершился полностью [9] . Около 1730 года в государстве насчитывалось примерно 400 тысяч бывших служилых людей (служилые люди прежних служб), из которых 340 тысяч перешли в разряд государственных крестьян (однодворцев), а остальные 60 тысяч сделались посадскими людьми {121} .
8
Неимущих дворян из провинции иногда, несмотря на их благородное происхождение, зачисляли в однодворцы. Согласно указаниям Петра, подобные ошибки следовало исправлять лишь в том случае, если это не вызывало слишком больших затруднений у военного управления. Ср.: Анисимов Е.В. Податная реформа. С. 169–170. Вспомним также судьбу родовитых дворян Щаповых, которые в годы Смуты растеряли большую часть крепостных и чьи потомки в 1718 году были записаны однодворцами (Ачексеев В.П. Брянские люди XVII века. Брянск, 2001. С. 86–90).
9
Мелкие помещики, не дослужившиеся за время военной службы до офицерского звания, вплоть до 1740-х годов облагались подушной податью — ср.: Черников С.В. Помещики и крепостное крестьянство Рязанского уезда в 20–60-е гг. XVIII века (по материалам первой и третьей ревизии) // Рязанская старина. Вып. 2–3. 2004–2005. С. 31–49, цит. с. 35. Других однодворцев впоследствии жаловали дворянством, если им удавалось доказать, что их предки получили землю с крестьянами в награду за службу в дворянской (поместной) коннице (Рабинович М.Д. Однодворцы в первой половине XVIII в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1971. С. 141–142).
Вместе взятые, бывшие служилые люди составляли заметно более многочисленную социальную группу, чем дворяне, освобожденные от уплаты налогов. Немалое число их потомков и в последующие десятилетия часто несли службу рядовыми солдатами или унтер-офицерами. На их основе сформировалось недворянское сословие кадровых солдат, то есть солдат «по наследству», родившихся в полку и остававшихся в нем всю свою жизнь. Шансов получить поместье у них не было, зато им выплачивалось жалованье в размере достаточном, чтобы обзавестись семьей. Дети их, в свою очередь, отправлялись в военные училища, где их готовили к воинской службе{122}. Таким образом, в среде служилых людей была проведена черта между землевладением и воинской службой: либо они возделывали землю и платили налоги, либо несли солдатскую службу, оставаясь на всю жизнь при своем полку. Теоретически у них сохранялась надежда на производство в офицеры и получение в дальнейшем дворянства, — но вероятность этого была крайне невелика. Судьба служилых людей незнатного происхождения в глазах мелкого провинциального дворянства Петровской эпохи служила примером социального падения, которого само оно избежало лишь чудом, да и то неокончательно. То, что в решающий момент ревизии во главу угла ставилось не происхождение, а размер наличного имения, мелкопоместные дворяне, вероятно, запомнили навсегда.
Вопреки широко распространенному до сих пор, хотя и опровергнутому современной историографией мифу петровские реформы не только не открыли различным сословиям путь в дворяне, но и впервые в истории позволили дворянству четко отмежеваться от более низких социальных слоев [10] . Столь же неверно было бы усматривать антифеодальную направленность в последовательной политике Петра I по мобилизации дворянства на воинскую службу. Действительно, в целом ряде указов он бранит дворян за недостаточное рвение к военной службе и грозит уклонистам самыми суровыми наказаниями {123} . Хотя указы эти на первый взгляд разительно противоречат позднейшим мерам по освобождению дворян, на деле они являли собой один из элементов политики по консолидации дворянства {124} .
10
Возникновение и история этого мифа сами по себе могли бы стать любопытной темой для исследования.