Двойная звезда судьбы
Шрифт:
«UI> Я думаю, тебе это блюдо не понравится, Арита-сан.»
Завидев этот текст в окне чата, он тут же остановился. Обернувшись, он увидел хитро улыбающуюся Утай, выходящую из клетки.
— А, нет, я вовсе не собирался его есть. Мне уже четырнадцать, я всякую дрянь не ем уже, — сказал он, уже забыв про баклажанный спор между ним и Тиюри вчера вечером.
Харуюки развесил бумагу сушиться, вытер руки и повернулся к Утай.
Четвероклассница на мгновение нерешительно задумалась, но затем кивнула.
«UI> Хорошо, начинаю готовить обед Хоу.»
Переставив сумку
Внутри лежал хладагент и ряд пятисантиметровых розовых животных… судя по всему, мышат, ещё не успевших обрасти мехом. Естественно, они мертвы, и Харуюки судил лишь по форме. Их было четыре. Утай взяла одну тушку и положила её на крышку контейнера, которую поставила в умывальник. Второй рукой она набрала:
«UI> А на обед у него «замороженные мышата». Домашние совы едят в основном мышей и цыплят, ещё некоторых можно кормить сверчками и некоторыми личинками. Но целые мышата для них великоваты, приходится разделывать.»
Затем она вновь запустила руку в сумку и вытащила нечто ещё более удивительное.
Небольшой ножик с блестящей деревянной ручкой и чехлом. Утай сняла его, обнажив голубоватое лезвие примерно шестисантиметровой длины. Богатство отделки и наличие чехла сообщали, что этот нож был вовсе не кухонным.
«UI> Естественно, разрешение на его ношение у меня тоже есть. Правда, на улице мне его доставать нельзя — арестуют моментально.»
Этот комментарий она написала отнюдь неспроста. К 2047 году ношение любого холодного оружия, вне зависимости от длины клинка, было под запретом. При наличии рабочей необходимости соответствующее разрешение можно получить в комитете по социальной безопасности (естественно, разрешение выдавалось лишь на переноску), но Харуюки слышал, что выдавали их далеко не всем.
— Н… ничего себе, какие у тебя разрешения есть, — рефлекторно пробормотал Харуюки.
Утай слегка улыбнулась, но ничего не ответила. Вместо этого она ухватила левой рукой лежащего на крышке мышонка, а правой поднесла к нему острие ножа.
Она плавно провела ножом, разделив тушку точно пополам. Удивительно, но крышку она при этом не поцарапала вовсе. Ещё пара движений ножа и мышонок превратился в те самые ломтики мяса, которые вчера с таким аппетитом ел Хоу. Тушки, судя по всему, были предварительно выпотрошены, так что Утай оставалось лишь смыть кровь с крышки и вымыть нож.
Работая, Утай концентрировалась так сильно, что казалась практически другим человеком, и поэтому Харуюки не отвлекал её. Кроме того, вызываться помочь ему тем более не хотелось. Разделка мышей заняла у неё всего пару минут, и вскоре мыши в контейнере уже выглядели так же, как вчерашняя еда.
Закончив работу, Утай вымыла нож, затем достала хлопковый платок, вытерла лезвие и убрала нож обратно в чехол. Платок она обернула вокруг рукояти, а затем убрала инструмент в сумку. После этого она поднялась и, не глядя на Харуюки, напечатала:
«UI> Обычно их разделывают ножницами. Ими проще.»
— Тогда… почему ты используешь
нож? — спросил он её.Утай какое-то время стояла, задумчиво склонив голову. Затем она ответила:
«UI> Сама себе я говорю, что это для того, чтобы не лишать их остатков достоинства, но, возможно, мне просто нравится орудовать им в своё удовольствие. Ну, пошли кормить Хоу.»
С контейнером в одной руке и кожаной рукавицей в другой, Утай направилась к клетке. Харуюки шёл за ней и смотрел в чат на последнее сообщение. Оба объяснения казались ему странными.
Когда они дошли до клетки, зорька уже нетерпеливо махала крыльями на насесте. Стоило Утай протянуть одетую в рукавицу руку, как та тут же перелетела на неё.
Действовали они как вчера: Харуюки держал контейнер, Утай доставала ломтики мяса и скармливала их Хоу. Харуюки тем временем подумал, что мышатина оказалась довольно закономерным ответом. Во многих историях совы поедали мышей. Да и откуда у дикой совы взялась бы свинина или говядина?
Всё это время он смотрел на то, как Хоу поедает мясо, и в очередной раз дивился ощущению жизни, исходившему от него.
Да, эта птица не водилась в Японии, и здесь таких как она продавали только в качестве питомцев, но это живая птица — не сделанная из искусственных белков и не виртуальная. Она жила в этой клетке четыре на четыре метра, ела, спала и, скорее всего, о чём-то думала. О чём-то, чего Харуюки себе, наверное, и представить не мог…
Харуюки слегка прикусил губу, и Утай, заметив это, недоуменно наклонила голову. Харуюки тут же замотал головой и тихо ответил:
— А, п-прости. Ничего не случилось, я просто вспомнил, как вчера смотрел на то, как он плещется в тазике. Тогда я сказал ему: «вижу, тебе весело», а теперь мне кажется, что я перед ним извиниться должен… — тут Харуюки понял, как именно Утай может воспринять эту фразу и поспешил поправить себя, — А, э-э, я-я не пытаюсь сказать, что ты о нём плохо заботишься, Синомия. В этом он совершенно счастлив, да даже я сам был бы рад, если… а-а, нет-нет, я вовсе не это имел в виду. Э-э…
Харуюки захотелось бросить всё и убежать, но он не мог позволить себе сбежать с контейнером. Поэтому ему приходилось старательно выдавливать из себя всё новые слова:
— Э-э, то есть, Хоу ведь наверняка родился в искусственной среде и всю жизнь прожил в клетке… но он ведь птица. Его, наверное, тянет в небеса… а, то есть, я не прошу тебя отпустить его. И не пытаюсь сказать, что он здесь несчастлив. Я просто подумал, что нехорошо определять всё за него и не задумываться о его собственных чувствах…
Тут уже сам Харуюки понял, что чем дальше он говорит, тем бессвязнее становятся его слова, поэтому он решил замолкнуть.
Но, похоже, что смысл его речей Утай все же уловила. Она кивнула и продолжила кормить Хоу с задумчивым видом. Когда последний ломтик мышатины скрылся в клюве, она напоследок погладила его голову. Довольная зорька расправила крылья и взлетела. Напоследок она сделала неспешный круг по клетке.
Его полёт казался таким прекрасным, что Харуюки следил за ним, затаив дыхание. В реальность его вернул звук нового сообщения в чате.