Двойники идут на дело
Шрифт:
Мы вместе перевернули тело на спину, и Анька уже сама запустила руку в нагрудный карман пиджака. Там лежал только бумажник. Анька открыла его. Баксы, финские марки, рубли. Для среднего российского гражданина — годовой оклад, а у Анькиного брата просто мелочишка на молочишко. Водительское удостоверение.
Анька положила водительское удостоверение обратно, а бумажник и все ключи бросила в свою сумку. Носовой платок и зажигалка также вернулись в карманы владельца. Потом она внимательным взглядом обвела комнату, встала и направилась в угол, где перед двумя креслами стоял небольшой журнальный столик. Я проследила за ней взглядом: на столике лежала трубка сотового телефона. Трубка последовала за бумажником и ключами к Аньке в сумку, так же, как стреляная гильза, найденная Поликарповой
Анька кинула мне мешок и велела натягивать его на тело.
— А ты? — прошипела я. — Опять увиливать?
Анька заявила, что должна пройтись по двум другим комнатам. Всякие трусы, рубашки, носки в квартире пусть остаются, но нужно посмотреть что-нибудь, вроде кейса или чего-то там еще, с чем мог ходить Степан. К ее великому сожалению, Анька не помнила, что обычно носил с собой брат. Или ничего не носил? Кидал все просто на заднее — или переднее — сиденье автомашины? Но искать его машину — все равно, что иголку в стоге сена. По крайней мере, поблизости от дома она не стоит — Анька проверила, а платных стоянок тут в округе немерено, да и не хочется на них засвечиваться.
— Ладно, иди, ищи кейс, — милостиво согласилась я и двинулась к трупу с мешком в руках.
"Зачем я это делаю?" — думала я. Из-за денег? В некотором роде, да. А еще? Если история с мышками казалась смешной, то сейчас было совсем не до смеха. Я становилась соучастницей преступления. Почему? Только из-за ста тысяч долларов? Я могу дать ответ хотя бы себе? Или мне так захотелось игры, которой не хватало в детстве? Игры, острых ощущений, риска? Теперь я получаю это в избытке.
Я боюсь Аньку. Но меньше, чем Инессу и Комиссарова. Боюсь за себя и в первую очередь за сына. Ведь они все ни перед чем не остановятся. И не останавливаются. А я, к своему несчастью, встретилась им на пути. Но я интуитивно чувствую, что ни сын, ни я от Аньки не пострадаем. Почему-то чувствую. От самой Аньки — не от того, во что она может меня втравить. Я нашла в ней какую-то струну, чем-то мне импонирующую. И я… вообще испытываю к ней какие-то странные чувства. Что-то родственное. У меня никогда не было ни сестры, ни брата. И вдруг появилась Анька. Моя копия. Такая же, как я, но совсем не такая. Озорная и веселая, авантюрная и смелая, раскованная и рисковая. Но одновременно с этим безжалостная и беспринципная. Готовая на все ради денег. Ради своего наследства. И мести.
И я приняла решение ей помочь. И не могу не помочь. Потому что уже слишком глубоко увязла. И еще я надеюсь, что Анька, решая свои проблемы, поможет и мне больше никогда не попасться на глаза ни Инессе, ни Комиссарову. Боже, только бы вся эта история не закончилась плачевно для меня и Костика. Только бы…
— Что ты опять копаешься?! — зашипела Анька у меня над ухом. — Дай сюда, неумеха.
— Я, к твоему сведению, не каждый день засовываю трупы в мешки, прошипела я в ответ.
— Вместо того, чтобы огрызаться, лучше помоги.
Анька приподняла тело, я натянула мешок, потом она завязала его сверху извлеченной откуда-то веревочкой.
— Теперь что? — спросила я.
— Снимаем палас.
— Что? — не поняла я.
Анька направила меня к дивану, сама приподняла его, а мне велела вытаскивать из-под него палас, застилавший пол во всей комнате. Тело в мешке лежало посередине. Наконец мы освободили все края паласа, — и Анька велела закатывать в него труп.
— Как ты намерена его выносить? — устало спросила я. — Мы труп-то с трудом поднимем, а тут еще с паласом…
— Делай, что тебе говорят. Я лучше знаю.
В этом я как-то не сомневалась, но тем не менее.
Через пару минут посреди комнаты лежал скатанный рулон. И тут Анька меня поразила. Она извлекла из нижнего ящика мебельной стенки некое подобие крышки. Откровенно
говоря, мне никогда не доводилось видеть ничего похожего на эту вещь. Оказалось, что в дорогих магазинах теперь предоставляют покупателям ковров этакий сопутствующий товар — чтобы при переносе рулона не испачкать добро, когда его приходится ставить на грязный пол или тротуар. Страну-производитель я не выяснила — на "крышке" ничего написано не было, а Анька такими вещами себе голову не забивала, да и я вообще-то в обозримом будущем ковров и паласов покупать не собиралась.Я называю приспособление "крышкой", потому что оно надевалось на ковровый рулон подобно пластиковой крышке на стеклянную банку, причем довольно легко растягивалось и принимало нужный размер. Вот ведь капиталисты проклятые до чего додумались! Я решила, что эта штуковина наверняка произведена не на отечественном предприятии.
У Аньки нашлось две "крышки", так что палас был закрыт с двух сторон и никто не смог бы догадаться, кто или что находится внутри. Просто довольно большой рулон.
Анька велела мне оттащить тело в комнату с лоджией, потом изменила решение, заявив, что там — самый большой ковер из оставшихся. Мы свернули ковер и перетащили его в гостиную. Затем Аньку понесло на антресоли, сделанные над гостиной со стороны коридора. Там лежал старый, несколько прохудившийся ковер. Его Анька бросила в комнату с лоджией.
Затем она прошлась по всей квартире, внимательно оглядывая результаты нашей работы.
— Пошли! — вывела ее из задумчивости я. — Хватит уже! Завтра вернемся, если захочешь.
— Возвращаться будешь ты, — спокойно ответила мне Анька. — С ребенком.
— Что?! — взревела я.
Анька кивнула и пояснила, что мы с Костиком придем, не таясь, днем, и я начну убирать квартиру — будто бы делала это все три года. Поликарпова напомнила, что мысль сидеть тут в засаде первой посетила меня, а не ее, Анька эту идею лишь развивает. Лариске позвоним — от меня, предупредим на всякий случай, что ее подругу зовут Лера и живу я там-то и там-то. Лариска баба понятливая и не имеет дурной привычки задавать лишние вопросы. В общем, посмотрим, заявится кто-то сюда или нет.
— А если нас с Костиком… — промямлила я.
— Кто вам что сделает? Ведь те, кто убил Степана, хотели подставить меня, — заявила Анька. — А тут ты с ребенком. Решат, что ошиблись. Ведь нигде не написано, что тут бывала я, а не ты. Кто докажет? Перепутали. Не знали о твоем существовании. Ты появлялась без ребенка, когда он в школе. Или где он там у тебя был этим летом?
— А Степан? — Я кивнула на рулон.
— Степан… — протянула Анька. — Тоже ошибся. А потом, что ты волнуешься? Его же тут не будет. И не было. Откуда ты вообще можешь знать про Степана? Забудь. Ты его ни разу в жизни не видела. И поди докажи, что тут труп валялся. Представь: приходят люди Инессы, видят, что здесь ты, а не я, и заявляют, что тут лежал убитый Степан. Что ты делаешь? Смотришь на них большими круглыми глазами, говоришь: "Вы спятили, ребята". И что они? Будут настаивать, что сами убивали? А труп взял и испарился. Или решат, что недобили, и он где-то прячется, или Инесса их отправит в психушку. Вместо меня. У нее же там знакомства. А вообще завтра, если захочешь, можешь выкинуть все мужские вещи, какие тут найдешь. А можешь не выкидывать. Мало ли с кем ты тут встречалась? Не хотела водить мужиков в свою квартиру, где ребенок. Кстати, не забудь все хорошенько протереть, чтобы не осталось отпечатков пальцев. А вообще-то… Не будем откладывать это дело. Бери тряпку!
Следующие минут пятнадцать мы судорожно протирали все поверхности, к которым могли прикоснуться во время этого посещения и к которым когда-либо могла прикоснуться Анька. Ну и ночка! Кругом стояла тишина: все соседи спали. Свет мы нигде не зажигали, пользовались естественным светом летней питерской ночи, только несколько раз включили фонарики — когда осматривали труп, когда Анька лазала по ящикам, потом — когда осматривала комнаты после смены ковров. Так что если кто и следил за окнами с улицы, ничего заметить не должен был — по крайней мере, мы на это надеялись. Ведь все-таки седьмой этаж!