Шрифт:
Рик Моуди
Двойное Зеро
Мой отец вырос на Среднем Западе. Он ценил семейный уют, крепкое рукопожатие, обмен добродушными шуточками с официанткой в придорожном кафе. До тридцати четырех лет он работал на одной из ферм, принадлежащих большой международной корпорации, — тех, что создаются из хозяйств разорившихся мелких фермеров. С высоты птичьего полета она походила на шахматную доску. Было это под Бидуэллом, в Огайо. А называлась компания, кажется, «Арчер Дэниэлс Мидланд, Монсанто» или как-то вроде того. Позже ту землю, про которую я говорю, продали застройщикам. Наверно, выгоднее было избавиться от нее и купить где-нибудь в другом месте. Поселок, который появился на этой территории, назвали «Золотые Луга», хотя никаких лугов там не было. Туда мы и перебрались после того, как отца уволили с работы. Это известие застало его в баре у железной дороги.
Тогда он нанялся в универмаг «Сирс», в отдел электроинструментов. Примерно тогда же он познакомился с моей матерью — победительницей конкурса на титул самой красивой скандинавки в Бидуэлле. Они долго встречались, прежде чем пожениться. Может быть, маме не давала покоя ее корона, но она очень хотела, чтобы отцу (и мне заодно, поскольку я появился довольно
Дальше были тисовые деревья. В них якобы есть какое-то химическое вещество, которое входит в состав токсинов для борьбы с раком. Наверное, мать подумала о жителях нашего городка. Дело в том, что почти все в Золотых Лугах носили парики, и позже, когда обнаружилось, что наш поселок разбит на старой свалке хромовых отходов, откровением это ни для кого не стало. К тому времени мы уже успели засадить тисами участок в полакра, арендованный у одного производителя нейлона поблизости, но там тоже были тяжелые металлы, и наши деревья этого не вынесли. А главное, что к концу года вещество, которое раньше добывали из тисов, научились получать в лаборатории.
Мать сделала ставку на лам. Ездила в публичную библиотеку в Бидуэлле. Сидела в отделе бизнес-литературы, читала про этих лам. Но какой с них прок? Разве что свитер связать. Так мы остановились на страусах. Страус — создание поэтическое. Его жизнь — сплошная драма. На всей нашей планете нет птицы крупнее страуса. На ногах у страусов по два пальца. Они могут развивать скорость до восьмидесяти километров в час, и поверьте мне, я видел, как они это делают. К примеру, стоите вы в дальнем конце нашей страусовой фермы — мы назвали ее «Двойное Зеро», — держите в руках картонный стакан с попкорном и вдруг замечаете страуса, который несется на вас со скоростью автофургона на магистрали федерального значения. Так иногда пикируют голуби, только этот голубь размером с хороший джип. Невероятную тупость, написанную на физиономии страуса, тоже стоит отметить, на случай, если вам в последнее время не приходилось наблюдать этих птиц вблизи. Они дышат ртом — по крайней мере, клюв у них всегда слегка приоткрыт. Вот вроде и все, что достаточно знать о страусах. Свет горит, а дома никого нет. Они напоминали мне одного слабоумного парня, с которым я учился в школе, по имени Захария Данбар. Сейчас он уже помер. В общем, суть в том, что эти страусы вечно норовят усесться верхом на других страусов, чтобы поиметь этих самых других страусов, причем для них абсолютно неважно, самец под ними или самка. И, раз уж мы заговорили о сексе и страусах, я почти уверен, что люди, которые работали на отцовской ферме, пытались наладить непосредственный контакт с продукцией «Двойного Зеро». Очевидно, что при таком крошечном мозге ни один страус не сочтет телесную близость с каким-нибудь пылким трудягой за оскорбление действием. Да и вообще, поразительно, что этот мозг величиной с горошину в черепе страуса способен управлять другим его полюсом. Поразительно, что электрические импульсы способны преодолевать такое огромное расстояние, при том что объемистая средняя часть, которую они встречают по дороге, — это сплошное мясо, добрых сто килограммов мяса, как подтвердит вам любая брошюра, но с удивительно низким содержанием жира. На вкус оно ничуть не хуже курицы — так утверждала моя бабушка до того, как подавилась. Ну так вот, с научной точки зрения страус относится к птицам. Но выглядит он совсем не как птица, и когда три-четыре сотни наших страусов толпой носились вокруг со скоростью восемьдесят километров в час, расплющивая мелких грызунов и пытаясь на ходу овладеть друг другом (мы приобрели три или четыре сотни страусов на рискованный заем в Сберегательном банке Огайо), они больше всего напоминали делегацию на загородном съезде представителей вымерших зоологических видов. Вам казалось, что вы вот-вот увидите парочку сношающихся косматых мамонтов или стаю саблезубых тигров.
Но я что-то отвлекся. На самом деле я хотел рассказать о страусиных яйцах. Десять лет мои родители старались вывести ранчо «Двойное Зеро» на уровень окупаемости, но им все же пришлось продать его и объявить себя банкротами. Печально, но факт. И стыдиться тут было нечего: практически все наши знакомые уже обанкротились. Во всем Бидуэлле вы не нашли бы человека, чей счет в банке не был бы арестован за долги. Когда с «Двойным Зеро» было покончено, — раньше родители выкладывали их перед воротами фермы, под навесом, надеясь продать людям, проезжающим мимо. На дороге стояли три указателя, в четверти километра друг от друга: «Живые страусы! Убедитесь сами!» Потом: «Страусиные яйца! Пять долларов штука!» И наконец: «Покормите страусов! Если не страшно!»
Как-то раз я объяснял правила кормления страусов одной супружеской паре с Востока. Они были единственными нашими гостями за несколько месяцев. Я дал им картонные стаканы с попкорном. Одежда на них была шикарная, городская. Вы можете насыпать немного попкорна себе на ладонь и протянуть его страусам, но сам я ни за что не стал бы этого делать, потому что видел, как они схватили маленького ребенка и мотали его, как носовой платок, а потом вышвырнули за ограду, сломав ему шею. Или можете держать стакан перед собой и смотреть, как они пытаются затоптать друг друга насмерть, чтобы пробиться поближе к вам, а потом одна из этих крохотных головок устремится на вас с неимоверной силой и выхватит стакан целиком. А еще можно просто насыпать кучку попкорна перед оградой — она у нас под напряжением — и убраться подальше, что я и сделал бы, будь я на вашем месте. Кто поедет через Бидуэлл куда-то еще, думал я, если только этот кто-то не убегает от полиции, ищущей его по всем штатам? Наверное, эта парочка, которая смеется сейчас над бедными глупыми птицами, из тех людей, что могут надругаться над целым подготовительным классом, ограбить богатую старушку на Парк-авеню, спрятать ее тело, перемолоть на колбасу несколько подростков, а потом исчезнуть, чтобы позаботиться о своих банковских вкладах.
Как бы то ни было, ранчо ушло в прошлое, и вскоре мы очутились в подержанном «Эльдорадо» со ста двадцатью тысячами миль на счетчике. Меня устроили сзади вместе с пятью дюжинами страусиных яиц. Отцу было уже сорок восемь или около того; он был лыс, пузат, а из-за провала всех своих блестящих планов еще и обескуражен и зол на весь свет. Если он и открывал рот, то лишь для того, чтобы обложить политиков. В этом смысле он был независим — я имею в виду, по части ругани. Никого не поддерживал. А волос на его безобразной голове после всех треволнений осталось только два пучка над ушами, так что он сам смахивал на птенца страуса. Странная вещь, но эти птенцы, когда вылуплялись из яиц, были похожи на человеческие эмбрионы. Между прочим, я где-то слыхал, что ДНК у человека и страуса совпадают на 38 процентов — согласитесь, что это очень немало, если подумать. Итак, отец походил на страуса. А может, на одного из обитателей Золотых Лугов, переболевших раком, — тех, которые всегда говорят, что чувствуют себя на миллион долларов, хотя по их виду ясно, что они чувствуют себя примерно на доллар пятьдесят. Матушка же, наоборот, несмотря на все свои деловые промахи, только хорошела и хорошела. Она по-прежнему каждое утро проводила часа два перед зеркалом с карандашиками и кисточками, накладывая на лицо косметику своего любимого тона под названием белладонна полуночная.
С точки зрения объема одно страусиное яйцо соответствует двум дюжинам обыкновенных яиц. В нем содержится два литра полужидкой начинки. Это означает, что если вы повар в каком-нибудь пристанционном буфете, одного такого яйца хватит вам надолго. Возможно, даже на целый день. Размером страусиное яйцо с футбольный мяч, но форма у него как у обычного, куриного. Кстати, это мне велели повторять всем туристам: Страусиное яйцо настолько совершенно, что кажется фальшивым. Оно выглядит как пластмассовое. Может быть, тех, кто придумал пластмассу, осенило именно тогда, когда они разглядывали безупречное на вид страусиное яйцо. Что касается меня, то я с трудом мог заставить себя съесть такое яйцо, поскольку боялся увидеть внутри маленького, еще не оперившегося страусенка: уж очень они были похожи на человеческие эмбрионы, по крайней мере, в моем представлении, которое сложилось по картинкам из детской энциклопедии. А если случайно съешь такого птенца? Ой-ой-ой! Правда, гренки из этих яиц получались вполне приличные.
За годы работы на ферме отец собрал коллекцию страусят-уродов. У наших подопечных было множество генетических нарушений, из-за которых страус мог иметь четыре ноги, или две головы, или вовсе не иметь головы, только гигантское туловище. Может быть, такое количество генетических дефектов объяснялось соседством нашей фермы с целлюлозным заводом, выбрасывающим в атмосферу диоксин, а может быть, хромом, или полихлоринированным бифенилом, или чем-нибудь еще. Какая разница — важно то, что эти дефекты помогли отцу собрать на ранчо «Двойное Зеро» коллекцию, которая очень его радовала, ну и что в этом плохого? Одна беда: не так уж много для меня осталось места на заднем сиденье со всеми этими яйцами и уродами.
Ресторан, который мы открыли, находился не в Бидуэлле, потому что у нас были о нем плохие воспоминания после конфискации фермы за долги и всего прочего. Но деваться было особенно некуда — только ехать в еще менее населенные края, где жизнь подешевле. Мы остановились в Пиквилле, где все было по-настоящему дешево, тут уж не поспоришь, и где практически нечем было заняться. Жители Пиквилла имели привычку убивать диких кошек. За это полагались поощрительные выплаты. Дети с младых ногтей учились истреблять всю живую природу. Еще в Пиквилле была железнодорожная станция, где раз в день останавливался поезд, идущий в другой штат. Мама решила, что рядом со станцией самое место для семейного ресторанчика: люди, мол, будут рады посидеть в тепле и покое. Там мы и открыли свое заведение, «У Растопырки» — такое прозвище отец дал когда-то одному страусенку с двумя головами. Ресторан был оформлен в традиционном духе — ну знаете, в форме суппозитория, везде алюминий с хромом и музыкальные автоматы в каждой кабинке. А сами мы поселились в задней части того же дома. Я считал себя счастливчиком. Теперь мне можно было ходить в школу получше, и дети там были получше — правда, они звали меня деревней и обвиняли в интимных отношениях с домашним скотом.
Родители купили неоновую вывеску и повесили в зале полку, где отец разместил свою экспериментальную коллекцию, а потом принялись стряпать пирожки с индейкой, и рыбные котлеты, и рагу из индейки, и еще кучу блюд, в которые входило рубленое мясо. В нашем ресторане трудно было отыскать что-нибудь без рубленого мяса. Мама решила, что ресторан не надо закрывать на ночь (так она могла совсем не встречаться с отцом, который работал в другую смену), потому что время от времени в Пиквилле сходили пассажиры с товарных поездов. Это были бродяги затравленного вида, какой бывает у людей, напрочь лишенных имущества. Иногда они появлялись у нас и заказывали жареное яйцо, и тогда отец пытался убедить их взять страусиное. Он притаскивал одно из них, и бродяги получали порцию страусиного яйца, после чего звонкая монета (как правило, мелкая) переходила из рук в руки, и бродяги исчезали.