Двойной агент

Персиц говорил неправду. Он не был капитаном. Он не был даже прапорщиком, а звание имел более чем скромное – рядовой железнодорожного батальона.

До войны Иван Федорович трудился в сыскной полиции, знал иностранные языки, чем и привлек к себе внимание командования. Персица пригласили на службу в контрразведку. Одной из его функций стала слежка за лицами, подозреваемыми в шпионаже. На новом поприще работал господин Персиц довольно-таки плохо, никаких успехов не добился, более того, не отличался он и высокой нравственностью. («Оказался нравственно несостоятельным», – как говорилось в секретных документах.) «Доктор философии» чувствовал всю шаткость своего положения и стремился во что бы то ни стало отличиться перед руководством.

Встретив впервые этого длинного, тощего, нескладного юнца, который, как он знал, являлся агентом-«двойником», Персиц вообразил, будто судьба дарит ему редчайший шанс. В декабре 1904 года многим, в том числе и Персицу, было ясно, что Порт-Артур вот-вот падет. Гибель форпоста России на Тихом океане и в Юго-Восточной Азии неминуемо вызовет огромный резонанс как в России, так и за рубежом. В этот самый момент было бы очень кстати найти предателя, продавшего, например, японцам планы русских укреплений. Человек, разоблачивший подобного супершпиона, обязательно прославится и, уж конечно, далеко продвинется по служебной лестнице. Почему бы не стать таким человеком рядовому железнодорожного батальона Ивану Персицу, которого к тому же давно мучили непомерные амбиции? А тут вдруг представляется на редкость удобный случай; ведь если Гидис работал на японцев, значит, он мог выдать и планы Порт-Артура? Главное, чтобы он сознался, а в том, что хлипкий мальчишка сознается, Персиц не сомневался. Благо Иван Федорович не один год прослужил в полиции!

Для начала Персиц заручился поддержкой начальника гауптвахты. На следующий день после ареста Гидиса к нему в камеру явился начальник гауптвахты (представившийся, правда, ни более ни менее как комендантом Мукдена!). Он расспросил Гидиса о родителях, о жизни, а затем выдал в лоб: «Завтра в 6 утра вас расстреляют...» После столь «радостного» известия «комендант» лицемерно посочувствовал ошарашенному агенту и посоветовал написать завещание. Всю ночь полуживой от страха Гидис провел в ожидании расстрела, но утром за ним никто не пришел. Тогда «смертник» попросил часового вызвать «коменданта», который и пришел спустя два часа. На вопрос Гидиса, почему его не расстреляли, лжекомендант ответил, что приказ еще не подписан. Вечером он снова явился и сообщил, что «Гидис будет расстрелян завтра на рассвете». Так продолжалось несколько дней. Наконец Персиц посчитал щенка достаточно созревшим для «чистосердечного» признания.

В сопровождении группы солдат из караула гауптвахты он ввалился в камеру и предложил Гидису немедленно подписать заявление, где тот сознавался, что выдал японцам планы Порт-Артура. Гидис отнюдь не являлся дураком. Уж кто-кто, а он прекрасно понимал, чемпахнет подобное признание, и соответственно наотрез отказался подписывать. Тогда «доктор философии» решил применить «усиленные» методы воздействия. В то время в Российской империи пытки были не в моде, и даже такие подонки, как Персиц, не являлись мастерами заплечных дел. Поэтому Иван Федорович ограничился тем, что приказал солдатам снять с арестованного штаны и отстегать его по мягкому месту ремнем. (Забегая вперед, скажем, что данное обстоятельство послужило поводом к дипломатическому скандалу между Россией и Великобританией!) Несмотря на порку и несколько пинков, которыми от избытка усердия наградил португальца один из караульных, Гидис упорно стоял на своем. Тогда Персиц объявил, что отлучится по делам на два-три дня, а «заявление» оставит пока здесь. Гидис может подписать его в любое время, а пока пусть посидит без еды.

Следует сразу оговориться: я изложил историю «взаимоотношений» Персица с Гидисом, основываясь на развернутой жалобе последнего [5] , которую он написал осенью 1905 года, будучи уже за границей. Сравнивая различные документы в деле Гидиса, я имел возможность убедиться, что этот человек не отличался особой правдивостью. А посему вполне возможно, что он кое-где и преувеличил свои страдания. Но, с другой стороны, учитывая все то, что мне известно о Персице, я вполне допускаю, что он действовал именно так [6] или примерно так...

5

Жалоба, выдержанная в возмущенно-слезливых тонах, была адресована непосредственно в английское министерство иностранных дел.

6

Архивные документы, ярко характеризующие личность И.Ф. Персица, см.: И. В. Деревянко. «Русская разведка и контрразведка в войне 1904 – 1905 годов» в сборнике «Тайны русско-японской войны». М., 1993.

Итак, продолжим наше повествование и предоставим слово самому Хосе Гидису. «...Два дня меня держали без пищи, а на третий капитан Персиц пришел и сказал: „Было бы гораздо лучше, если бы вы подписали. Я имею приказание генерала Куропаткина расстрелять вас во всякое время, когда пожелаю“. Я ответил, что он может меня расстрелять хоть сейчас, но я бумаги не подпишу. Тогда капитан ушел, и я никогда его больше не видел. На 11-й день моего ареста пришел „комендант“ и сообщил, что Куропаткин простил меня и что меня не расстреляют. Затем он объявил, что я буду препровожден под конвоем в Харбинскую военную тюрьму».

Таким образом, попытка «доктора» Персица разоблачить виновника сдачи Порт-Артура окончилась неудачей. Одновременно рухнула и мечта о продвижении по службе. Дальнейшая его работа в контрразведке оказалась недолгой. В начале 1905 года начальство, не видя от Персица никакой отдачи, отстранило его от дел. После войны неудавшийся контрразведчик вновь подался в сыскную полицию.

Главный же «герой» нашего повествования находился в местах заключения вплоть до самого окончания русско-японской войны. Из Харбинской тюрьмы его перевели в Иркутскую. Вопреки рекомендации консула Лаптева «не давать Гидису сноситься с внешним миром», ему это каким-то образом удавалось. Он вел переписку с отцом и, видимо, используя связи последнего, сумел, находясь в тюрьме, из португальского подданного превратиться в британского, а также развернуть за границей широкую кампанию за свое освобождение. Британия, конечно же, не оставила без поддержки новоиспеченного гражданина и активно ходатайствовала через дипломатический корпус о его освобождении. Как же было не досадить извечному своему конкуренту – России! Хлопотали за Гидиса и, как ни странно, португальцы. В конце концов общими усилиями удалось добиться того, что русское командование в лице начальника штаба тыла Маньчжурской армии генерал-майора Н.С. Глинского потребовало от Огородникова и Лаптева предоставить неоспоримые доказательства виновности Гидиса. (Кстати, став британским подданным, он именовал себя уже Иосифом Гедесом.) Консул и военный атташе, на которых тоже давили, предпочли отмолчаться. Тогда Н.С. Глинский приказал выслать Гидиса за границу через Сибирь и всю Россию. Но приключения нашего «героя» на этом не закончились. Будучи уже на пороге Европы, он по непонятным причинам снова очутился в тюрьме, на сей раз в Варшавской [7] . Оттуда новоявленный «англичанин» написал очередную жалобу британскому консулу и наконец 3 ноября 1905 года вырвался-таки за границу. Через месяц к одному из влиятельных русских генералов пришло запоздалое письмо консула Лаптева: «Похлопочите, пожалуйста, чтобы выпустили португальца Гидиса из Варшавской тюрьмы, где он будто бы задержан по настоянию генерала Нерадова. Здешние португальские агенты очень хлопочут за этого мошенника, который, по-моему, уже достаточно наказан».

7

В те времена Польша являлась западной провинцией Российской империи.

Оказавшись на свободе, Гидис немедленно возопил о справедливости и главным образом о возмещении морального ущерба посредством денежной компенсации в размере 100 тысяч рублей! В британский МИД он передал обширную жалобу, где описывал свои мытарства по тюрьмам России. Приведем отрывки из означенного «шедевра». «...По прибытии в эту тюрьму (Харбинскую. – И.Д.) я был помещен в маленькую холодную комнату. Иметь шерстяное одеяло или разводить огонь не разрешалось. Через несколько часов я попросил у поручика чаю или горячей воды для питья. Он ответил, что получил определенное приказание не давать мне ни теплого питья, ни топлива. Скоро я заболел, мои руки, ноги и тело обмерзли и распухли. Холод был ужасный. Лежать и в особенности ходить было для меня мучением. Я попросил доктора, и через несколько дней пришел доктор, сказавший, что я должен немедленно отправиться в госпиталь, но никаких мер к моему передвижению принято не было. Каждые два дня ко мне приходил новый доктор и говорил то же самое, пока наконец после визита пятого доктора меня послали не в госпиталь, а в уголовную тюрьму, где по прибытии я был помещен в маленькую комнату. Я прибыл в тюрьму 27 января 1905 года. Меня стерегли двое караульных, и мне было воспрещено говорить, писать, петь и свистеть. 15 июня 1905 года меня взяли из карцера и отправили с сорока драгунами в Иркутск. В течение всего этого времени я ни разу не был опрошен, ни разу мне не сказали, за что меня посадили в тюрьму. Только перед самым отъездом в Иркутск я получил билет, указывающий, за что я был заточен. 26 июня я прибыл в Иркутск и был помещен в Центральную уголовную тюрьму. С этого дня до 27 сентября 1905 года (т.е. до дня, когда, пройдя все сибирские и другие тюрьмы, всего до 15 тюрем, я прибыл в Варшаву) я подвергся тому же режиму, как все уголовные, и выполнял все работы, которые в виде наказания выполняют преступники... Я перенес еще больший позор и прошел 15 городов Сибири и европейской России с цепями на руках. По прибытии в Варшаву я послал письмо британскому консулу... 3 ноября я был освобожден... Я вел удачные дела в Тяньцзине и за убытки, причиненные арестом, требую возмещения согласно прилагаемому расчету». Хосе напрасно жаловался на ужасы русского заключения. На самом деле ему крупно повезло! В любой другой стране за подобного рода «удачные дела» Гидиса бы моментально вздернули на виселицу! По большому счету за такой исход дела«двойник» еще должен был неустанно благодарить судьбу и гуманность русского командования!

К тому же анализ документов дела Гидиса убеждает меня в том, что он изрядно кривит душой, описывая свои злоключения. Так, Гидис пишет, что будто бы его «никак не хотели поместить в госпиталь». Между тем в госпитале он был, причем достаточно долгое время. По свидетельству тюремного врача: «Хосе Гидис лежал в больнице очень долго, притворялся, что болят пятки ног, в медицинской помощи не нуждался». О том же свидетельствовал и другой тюремный служащий. Можно, конечно, усомниться в правдивости тюремщиков, однако сохранились рукописные подлинники писем Гидиса коменданту Харбина [8] . В одном из них он просит коменданта давать ему в тюрьме такую же еду, какую он получал в госпитале, уверяя, что тюремная пища – «страдание для слабого мальчика». Из тех же писем видно, что «слабый мальчик», которому якобы «воспрещалось говорить, писать, петь и свистеть», вел переписку со своим отцом, а также строчил жалобы во все инстанции, включая императора Николая II! Комендант Харбина приносил ему книги, бумагу для письма и даже покупал на свои деньги табак...

8

Письма написаны на английском языке вполне разборчивым почерком.

Долго тянулась дипломатическая тяжба. В министерствах иностранных дел двух великих держав кипели страсти. Провели одно расследование, другое... Британцы продолжали настаивать на выплате 100 тысяч рублей. Шел уже 1906 год, но конца делу видно не было [9] ...

А Хосе Гидис вернулся к своей прежней профессии коммивояжера. Разъезжая по свету и заключая торговые сделки, он, видимо, не раз вспоминал прошедшую войну. «Слуга двух господ» славно поработал. Правда, оба хозяина ему не верили и оба выпороли. Но чему здесь удивляться?

9

По документам ЦГВИА СССР так и непонятно, чем закончилась вся эта кутерьма, заплатили Гидису 100 тысяч рублей или не заплатили, надо выяснять по дипломатическим архивам. Скорее всего, конечно, не заплатили.