Двойной капкан

— Змей ты, Дмитрич! Уж и помечтать не даешь о спокойной пенсии. С рыбалкой, грибами, с этими — как их? — патиссонами!

— Что такое патиссоны? — спросил Голубков.

— Понятия не имею. Овощ какой-то. Вроде огурца, только плоский. Ладно, бери ручку, пиши:

«Москва, директору ФСБ генерал-полковнику…» Написал? А дальше так: «Направляем Вам полученные оперативным путем фотоснимки секретного агента отдела 12-С Деева…» Как его там?

— Геннадия Степановича.

— «…Геннадия Степановича, а также копию только что поступившего к нам экспертного заключения об идентификации его личности как…»

— Мы получили заключение две недели назад, — напомнил Голубков.

— А что такое две недели по сравнению с семью годами, которые Пилигрим мирно лежал ребром между столами? Миг! Так что не придирайся. «…Как находящегося в розыскных списках Интерпола международного террориста Карлоса Перейры Гомеса по кличке Пилигрим, или Взрывник». С новой строки, — продолжил диктовать Нифонтов.

— «…Считаем необходимым приобщить эти материалы к находящемуся в архиве ФСБ досье». Все. За моей подписью. Перепечатай на нашем бланке на машинке. Сам.

Никаких вторых экземпляров. Черновик сразу сожги. Завтра утром отвезешь пакет в приемную директора ФСБ. Лично. Ты там кого-нибудь знаешь?

— Не имел удовольствия.

— Тем лучше. Подойдешь к одному из референтов, представишься и спросишь, кому ты должен передать пакет. Он спросит, что в пакете. Ты скажешь.

— А если не спросит?

— Все равно скажешь. Ну, попросту, свои же люди. У тебя получится. Но он обязательно спросит.

— Значит, Рузаев не соврал, когда сказал в интервью, что у него на Лубянке есть свои люди? — заключил Голубков.

Нифонтов подтвердил:

— Да. Пока на подозрении двое. Оба дежурили в тот день, когда пришла шифрограмма с грифами:

«Весьма срочно, совершенно секретно, экземпляр единственный». Это установила служба собственной безопасности ФСБ.

— Сами? — недоверчиво переспросил Голубков.

— Конечно, сами, только они и могли это сделать. Ну, дал я небольшой намек их шефу. А он мужик очень догадливый.

— Кто же из двух?

— Скоро узнаем. Тот, кто снимет сегодня копию с досье и завтра переправит ее в Грозный первым утренним рейсом.

— Он может передать ее по Интернету уже сегодня вечером.

Нифонтов пожал плечами:

— Значит, Пилигриму предстоит пережить не лучшую в его жизни ночь. И камера в Дармштадте покажется ему раем.

— Может и не пережить, — заметил Голубков.

— До утра как-нибудь дотянет. Вряд ли они его прикончат, пока не выяснят, кто он такой. А утром ты привезешь пакет. И эта сука кинется звонить в Чечню. Ребята из ФАПСИ предупреждены. Надеюсь, не подкачают. Разговор будет документирован. И уж трибунал мало ему не отвесит. Не сейчас, конечно, а когда придет время. Так что, Константин Дмитриевич, будем считать, что с одной задачей твоего плана мы справились: обеспечили контакт наших фигурантов. В условиях несколько напряженных, но в конечном итоге способствующих взаимному доверию.

— Мы вышли на решение и более важной задачи, — сказал Голубков. — Гораздо более важной и сложной.

Нифонтов осуждающе покачал головой:

— А ведь я тебя, Константин Дмитриевич, предупредил. Никогда не показывай генералу, что ты умней его. Мы, генералы, этого очень не любим. От этого мы начинаем нервничать. Какой задачи?

— Нарисовался канал. По нему мы выведем Пилигрима на Пастуха и его ребят.

— Через этого суку-референта?

— Да.

— Как?

— Есть мыслишка. Нужно еще подумать.

— Думай, — то ли разрешил, то ли приказал Нифонтов. — Вот что еще. Этот звонок Пилигрима в Стокгольм. Очень мне он не нравится. Номер, куда он звонил, узнали?

— Да. Но в телефонной книги Стокгольма его нет.

— Значит?

— Ничего не значит. Даже в Москве ты можешь дать свой номер в справочник, а можешь и не давать.

— Нужно выяснить. Кому поручим — ГРУ или СВР?

— Давай погодим, — предложил Голубков.

— Боишься утечки?

— Да. В Стокгольме у Пилигрима сообщник, это как пить дать. И он снова попытается с ним связаться. Может, удастся перехватить звонок.

— Согласен, — подумав, кивнул Нифонтов. — Вроде все, — подвел он итог и двинулся к двери.

— Вопрос, — остановил его Голубков. — Что было в шифровке, ксерокопия которой оказалась у Рузаева?

Нифонтов помрачнел:

— Лучше бы ты не спрашивал. Ни хрена хорошего там не было. Информация Минобороны о предстоящей поездке инспекторов Генштаба в Чечню. В связи с обострившейся обстановкой. Ну, как положено: агентурное обеспечение, система охраны маршрутов и все прочее. Доохранялись, твою мать!

— Вряд ли это рузаевские дела, — прокомментировал Голубков. — Он сразу бы объяснил.

— Да? — переспросил Нифонтов. — И Масхадов тут же выдал бы его с потрохами.

Потому что иначе — война. А Масхадов президент, пока мир. Каким бы долбаным этот мир ни был.

— С момента нападения прошло больше недели. А рузаевская армия сидит без бабок.

Им уже три месяца не платили. Это самые свежие агентурные данные. А нападение на инспекторов Генштаба — согласись, не из дешевых работа. Не для тех, конечно, кто лупит из гранатомета. Для самого Рузаева. Миллиона на полтора-два баксов вполне потянет. Не думаешь же ты, что Рузаев будет тратить на такие дела свой золотой запас, насчет которого у меня есть очень большие сомнения?

— Не думаю. Но он кое-что получил. Правда, не два миллиона, а всего шестьсот тысяч долларов. Они были перечислены на счет его фонда «Ичкерия» несколько дней назад. Из стамбульского банка «Босфор».

— Что это за банк?

— Пытаемся выяснить. Копия платежки у нас есть. А что он не платит своим абрекам… Возможно, выжидает. Боится расшифроваться. Они же сразу начнут пить-гулять, верно? Может, конечно, это и не рузаевские дела, а кто-то им прикрывается. Но что эта засада — пробный шар, тут, по-моему, вопросов нет.

— Тут нет, — согласился Голубков. Нифонтов помолчал и неожиданно спросил:

— Как у тебя с английским?

— С английским? — удивился Голубков странному и неуместному в этом разговоре вопросу. — Ну, как? Дорогу спросить могу. И даже понять ответ. Может быть. «Хау мач», «монинг», «экскьюз ми, плиз».

— Ты же проходил интенсивный курс после перевода к нам, — напомнил Нифонтов. — Все проходят. Голубков пожал плечами:

— А толку?

— С твоей-то памятью?

— Язык требует практики. Припрет — освежу, конечно. Но не думаю, что понадобится. Нас не очень-то приглашают на международные симпозиумы. И вряд ли будут приглашать в обозримом будущем.